Это только я сижу здесь безвылазно все три летних месяца. Правда, обычно мне это нравится: ни в какое другое время года не удаётся чувствовать себя безраздельной хозяйкой этой богатой и просторной лавки. Кроме того, летом мне платят двойной оклад и премии, — а валятся на солнцепёке вредно для моего здоровья. В отпуск я с мужем уезжаю обычно в сентябре. И, как я уже говорила, лето для нашей лавки — мёртвый сезон, посетителей мало…
Однако ветеринар Петров совсем заждался, а ему так не терпится рассказать свою историю. Кстати, заметив, что на улице кончился дождь, я обнаружила также и то, что у нас есть синий пластиковый чайник. И я налила себе и ветеринару чаю: во-первых, потому что мне было так легче слушать; а во-вторых, мне почему-то казалось, что ничего интересного этот неприятный мне человек сказать не может, — так хоть чайку попить со скуки!.. Я до сих пор не могла поверить очевидному, — что он в самом деле передумал и согласился сделать бесплатную инъекцию. В таком человеке было трудно предположить какие-нибудь добрые чувства. Но, как однажды сказал великий Чехов: «Никто не знает настоящей правды», — не могла её знать и я, а поэтому — «Что ж, — сказала я себе, — сиди и слушай!»
Оказалось, что Артём Иванович несколько лет работал в детской больнице, был там простым, рядовым хирургом и специализировался на удалении гланд и аденоидов. Работу свою хирург Петров не любил, больные дети его, как правило, раздражали. Не раздражал его только собственный сын, потому что видел он мальчика редко. Сыном занималась либо жена, либо родители Петрова, а так же воспитатели детского сада. Собственному сыну Петров ни за что не согласился бы удалять гланды или аденоиды, потому что в той больнице, где он работал, пациентам на такой операции делали почему-то только местный наркоз. Дети на операционном кресле плакали и кричали, — и это-то обстоятельство чрезвычайно мешало хирургу и раздражало его. Кроме того, платили Артёму Петровичу мало. Однако он тянул свою лямку и, несмотря на все «но», старался работать честно, — хоть и без любви к делу, но честно.
Но однажды в его смену произошёл несчастный случай. Мальчик, которого он прооперировал, после операции потерял много крови и умер. У него оказалась редкая болезнь, о чём не подозревали ни родители, ни врачи, — болезнь, связанная с плохой свёртываемостью крови. В сущности, ему были противопоказаны любые операции, — однако, по недосмотру, выяснилось это слишком поздно. Персонал больницы отчаянно боролся за жизнь ребёнка, но мальчик не выжил. Обезумившие от горя родители обвиняли во всём оперировавшего хирурга. И хотя врачебное расследование показало непричастность Петрова к происшедшему несчастью, он впал в тяжёлую депрессию и ушёл с работы.
Петров долго и мучительно переживал случившееся. А между тем новое несчастье готовилось обрушиться на него.
Дело в том, что жена Петрова, как будто специально дождавшись, когда мужу будет особенно тяжело, бросила его. Объяснила она это тем, что жизнь с депрессивным хирургом-неудачником её больше не устраивает, а устраивает её жизнь с перспективным и жизнерадостным владельцем сети магазинов «Домашние пирожки». В её подаче всё выглядело очень продуманно и логично… Но практичная жена бросила не только самого Петрова, но и их маленького сына. Причём, она объяснила Петрову, что всё очень хорошо продумала. И, похоже, она говорила правду: продуманно ею всё было действительно идеально, — у Петрова живы родители, они-то и помогут ему воспитать ребёнка.
Разложив всё по полочкам, объяснив Петрову свой план самым доступным образом, жена забрала с собой только одежду, личные вещи и пекинеса Жулю — и укатила в неизвестном направлении с новым весёлым, перспективным другом. А Петров остался один, с подрастающим сыном на руках. Бывший хирург, бывший семьянин, без профессии, без надежд и без веры в будущее. К счастью, пожилые родители Петрова охотно и без всяких просьб с его стороны взялись за воспитание внука. Но Петров с тех пор совсем замкнулся, очерствел. Он всерьёз возненавидел жизнь, людей и даже животных. В этом последнем обстоятельстве оказался виноват пекинес Жуля, которого жена предпочла собственному сыну.
Ну, а потом один из немногих приятелей Петрова предложил ему работу в своей преуспевающей ветеринарной клинике «Спокойный сон». На этот раз оплата труда Петрова устраивала.
Петров закончил свою печальную историю. Рассказывал он её почти без пауз, на одном дыхании. Я сосредоточенно слушала, и, отпивая маленькими глотками остывший чай, изредка кивала головой, — чтобы лишний раз засвидетельствовать свой интерес. «Так вот почему он называл моего кота пациентом!.. По привычке…», — поняла я. История ветеринара и в самом деле оказалась очень печальной, и мне было искренно жаль этого несимпатичного человека… Но меня всё время беспокоил вопрос: почему он решился рассказать эту историю именно мне? Почему?
И я без обиняков спросила Петрова об этом. Он смутился. Потом, немного подумав, ответил:
— Вид у вас, понимаете ли, очень располагающий.
— Зато у вас наоборот, — призналась я. — Мне странно, что вы вообще передумали и пришли сегодня. Нет, я вам очень признательна за ваш приход, — тут я непроизвольно поднесла руку к сердцу, изо всех сил стараясь, чтобы он поверил в мою искренность, но упрямо гнездившаяся в душе подозрительность снова взяла верх.
— Допустим вид у меня располагающий, — продолжала я своё маленькое расследование, — но передумали-то вы всё же почему?
— Простите, как вас зовут? — поинтересовался Петров.
— Люба, — ответила я.
— А меня… — начал было он.
— Я знаю, как вас зовут, — бестактно прервала я его, но тут же смягчилась и добавила более дружелюбным тоном: — Если можно не отвлекайтесь, пожалуйста.
— Хорошо, — покорно согласился ветеринар. Похоже, сегодня он твердо решил играть в поддавки.
— Извините, Артём Иванович! — встрепенулась я, — Придётся выйти на секунду: после укола нужно дать Андерсену попить, — совсем забыла об этом…
В кладовке я набрала приготовленную воду в пипетку и, осторожно приподняв голову Андерсена, напоила его. Кот впервые за всё время болезни благодарно мурлыкнул — чуть слышно! — и медленно перевернулся на другой бок. «Да, ему определённо лучше!» — возликовала я и к ветеринару вернулась в приподнятом настроении.
— Как ему, полегчало? — участливо спросил ветеринар.
— Да, — ответила я настороженно, и подозрение снова принялось сверлить меня. Дело в том, что Артём Иванович никогда прежде не осведомлялся о здоровье Андерсена. Он с порога направлялся к пациенту и занимался котом коротко и деловито, как выпекают, например, блины или кладут кирпич. Никаких эмоций. А тут вдруг такая перемена… Очень странно!
— Артём Иванович, вы, кажется, хотели рассказать, почему вы передумали и после своего грубого отказа лечить Андерсена вернулись и всё же продолжили лечение. Да к тому же сообщили, что делаете это бесплатно. Или я что-то путаю? — осторожно спросила я.
— Да нет, — закашлявшись, согласился Артём Иванович, — не путаете. Так и есть.
И помолчав, добавил:
— Вы понимаете, удивило меня ваше отношение к этому коту.
— К пациенту, — не без ехидства добавила я.
— Да, — не замечая иронии, подтвердил он. — Как к человеку, как к равному…
— Ну, мне-то как раз кажется, что большинство людей, которые вынуждены обращаться в вашу мрачную клинику, очень любят своих питомцев.
— Не скажите, — возразил Артём Иванович. — Может, и любят, да не так, и не все.
— Не так? А как же? — удивилась я
— В нашей клинике цены, если вы заметили, довольно приличные. Обращаются к нам в основном владельцы породистых животных. А знаете, сколько сейчас стоит породистый кот или собака? А если к тому же ваш питомец клубный, с родословной? Не знаете?
Я отрицательно замотала головой.
— Это я с вас ещё очень по-божески взял, — продолжал он. — Вижу, кот беспородный совершенно, да и шансов-то, что выживет, было тогда один на сто, честно говоря.
— Да, — согласно кивнула я. — Шансов и в самом деле было немного.
— Ну так вот, — продолжал ветеринар, — привязанность у хозяев к таким дорогостоящим животным немного иная, чем у вас… Вернее, совсем иная. Они к ним относятся в первую очередь как к материальной ценности. Впрочем, вы это вряд ли поймете.
Да, мне было трудно понять это: у меня никогда не было дорогостоящих питомцев.
— Я хочу сказать, что вы со своим котом меня немного встряхнули.
Я вопросительно посмотрела на него.
— Даже очень сильно встряхнули, — поправился он. Затем Артём Иванович сжал руку в кулак и стукнул себя (по-моему, довольно сильно) в область сердца. — Эта штука больше так жить не может. Я больше не могу так, понимаете?
