Ознакомительная версия.
Такого не могло быть.
Но было.
На Чистякова смотрел из каморки в четыре пары глаз паук невообразимого, немыслимого размера. Размах его лап был больше, чем Семен мог бы развести руки.
И вдруг в подвале, в этой стрекочущей тишине, прошел голос:
– ПОДОБНО ЭТОМУ И В ДУШЕ. ДОСТАТОЧНО ПОЖИТЬ СКОЛЬКО-ТО, И В ДУШЕ НАКАПЛИВАЕТСЯ ДОВОЛЬНО НЕПРОЛАЗНОГО ХЛАМА. И В ЭТОМ ХЛАМЕ ЗАВОДИТСЯ…
Но Чистяков не обратил никакого вниманья на этот голос.
И даже не подумал классифицировать его как-либо: как слуховую галлюцинацию, например.
Потому что он способен был в этот миг думать об одном только. Про вероятное свое ближайшее будущее. Вот эти лапы собираются к тулову, образуя собой пружину. Пружина распрямляется и монстр прыгает на Семена сквозь открытую дверь! И жвалы, полные яда, смыкаются, пробив грудь. И останавливается в ней сердце…
Чистяков закричал.
Глухое эхо подвала повторило нечленораздельный вопль.
И одновременно рука Семена, выронившая фонарик, молниеносно вслепую нащупала дверь каморки и захлопнула ее с громким стуком. И Чистяков развернулся спиною к двери и, упираясь в нее, сполз по ней. И пальцы его забегали по земляному полу, сами как пауки, нашаривая навесной замок.
И пальцам повезло. Они наткнулись на холодную сталь, и ключ не выпал из скважины, и дужка соблаговолила войти в пазы. И вот наконец Семен поворачивает ключ, запирая весь ужас там, по ту сторону. Оказывается отделенным от него… пусть даже только ненадежной дощатой дверкою, но, все-таки, отделенным. И отступает, и прислоняется к бетонной стене подвала и… выдыхает.
Вся эта вечность, оказывается, заняла не более времени, чем есть его меж вдохом и выдохом!
Мне просто это все померещилось, – трепетал Семен. – Так бывает, если направить вдруг луч яркого света на скопившийся во тьме хлам. Чего только не покажется! Тем более если хлам – чужой, которого тебе и видеть-то не положено. Странно, что не обнаружился там целый дракон, или обитательница Лох-Несс! А на самом деле бояться нечего. Всего-то окостенелый бред, который человек продолжает тянуть за собой по жизни, боясь признаться и самому себе, что скарб этот ни на что уже не сгодится! Старье за перегородкою безопасно… и не способно причинить никакого зла, и…
Но тут еще один вопль вырвался из горла Семена, породив издевательское эхо.
Запертая на замок дверь дрожала, ходила ходуном и лязгал замок о дужки, и ударял глухо в дерево.
То арестованный ужас не желал примириться со своим заключением и рвался изо всех сил наружу. Мертворожденное чуяло сквозь разделяющую перегородку живую кровь. И прилагало всю мощь членистых своих лап, чтобы дорваться и впиться! И ощутить на миг свое причастие к живой жизни… убивая живую жизнь.
Чистяков не помнил, как он оказался у выхода из подвала. То есть у запертой двери, которая преграждала выход.
Он судорожно скрежетал ключом о железо, пытаясь угадать скважину… Как это связка вообще оставалась еще у него в руке? Ведь просто невероятно, чтобы Семен ее не обронил в предшествующие мгновения! И он бы обязательно об этом задумался, надо полагать… если бы в состоянии был сейчас думать вообще хоть о чем-либо.
Яростный лязг несся из пустоты за его спиной. Паук рвался…
И вдруг оно получилось у Чистякова. Его мятущийся ключ попал. И прогремел уже в замке один его избавительный оборот, второй…
– Я БЫ НЕ СОВЕТОВАЛ ВАМ СПЕШИТЬ.
Тот же голос!
Теперь Семен обратил на него внимание и, более того, вздрогнул, как от удара током.
И так же, как оно бывает в результате удара тока, Семена парализовало . «Распахивай скорее дверь и беги!» – колотилось в его сознании. Но билось как-то отдаленно и тускло – бабочкой по ту сторону стекла – как нечто совершенно уж безнадежное, не стоящее внимания. Семен был загипнотизирован голосом. Он оборачивался, потому что осознавал, что все равно не сможет не обернуться.
И прямо позади него, в трех шагах, в пыльном и мутном луче маленького окошка… стоял Подвальник.
Семен и не попробовал сомневаться, не есть ли то кто иной. Сосед по дому, случившийся здесь ремонтник, забредший бомж… Потому что внешний вид существа, которое порекомендовало Семену не спешить, был… здесь более всего подходит определение однозначен.
Это существо не имело кожи.
Ее заменяло некое подобие грязноватого гипса, наложенного небрежно, так что через его слой просвечивало местами мясо. То были мертвые, иссиня-серые мышцы и сухожилия…
– ТЫ ОТЫСКАЛ НЕ СВОИ КЛЮЧИ, – продолжило существо. – КОТОРЫЕ ТЫ ДЕРЖИШЬ В РУКЕ – МОИ, ТЫ ИХ У МЕНЯ УКРАЛ. ТЫ МОЖЕШЬ ИМИ ОТКРЫТЬ ЛИШЬ ОДНУ ЕДИНСТВЕННУЮ ДВЕРЬ: ПУТЬ В БОЛЕЕ ГЛУБОКИЙ ПОДВАЛ. ТЫ МНЕ ПОНРАВИЛСЯ ЧЕМ-ТО, И Я ОТКРОЮ ТАЙНУ ТЕБЕ: ИЗ ВСЯКОГО ПОДВАЛА – КРОМЕ ПОСЛЕДНЕГО – СУЩЕСТВУЕТ ДВЕРЬ В ЕЩЕ БОЛЕЕ ГЛУБОКИЙ ПОДВАЛ . И ТЫ СТОИШЬ НА ПОРОГЕ.
Но Чистяков не особенно вслушивался, что говорит чудовище.
Первые секунды он балансировал на пороге обморока, на той грани, за которой утрачивается сознание. Но Чистяков понимал: теперь вот лишиться чувств – это будет верная смерть. И героическим усилием инстинкт самосохранения одержал верх: заставил Чистякова принять ее – эту новую, невозможную, адскую реальность. Чтобы суметь как-то действовать, как-то противостоять обрушившемуся на него кошмару.
Итак, они существуют, – вычислял ум Семена с мертвенным хладнокровием, которое наитствует, иногда, стоящих у последней черты. – Не так уж это и удивительно. Эти сказки, что повторяются у народа из века в век – ведь не даром же! Леший, Водяной, Домовой… Банник и Овинник… еще кто там? Особенные странные формы жизни, которые ограничены территорией. Домовой добр, считается. А вот Овинник и Банник злы, а то и жестоки. Но что у всех у них общего? Общее у них то, что ни один из них не способен действовать за пределами того места, по имени которого он и назван! Потому что соответствующая территория представляет весь его мир. Возможно, что и вселенная человека для каких-то иных существ – это лишь ограниченный закуток незначительного размера! (И вспомнился тогда Достоевский: а может, эта самая Вечность – это всего-то лишь какая-нибудь закопченная баня с пауками по углам!) А если это так, значит – и для Подвальника мир есть только его подвал. И за пределом подвала для него просто «ничего нет» и там я для него буду недосягаем! Поэтому сейчас он и заговаривает мне зубы.
Все эти мысли промелькнули в сознании Чистякова быстрее, чем за секунду. Потому сразу же, как только отзвучали слова Подвальника, Чистяков развернулся и ударил корпусом в дверь. И вылетел через ее проем на ту сторону.
Семен уже представлял себе, как он взбегает по щербатым ступеням и видит солнце.
Но вывернулось иное. Машиной из-за угла, несущейся на безнадежной смертельной скорости.
Семен, вылетевший сквозь проем – падал.
Цементный пол, который был обязан существовать по наружную сторону подвальной двери, отсутствовал. Была бездна. Как если бы Чистяков сорвался безлунной ночью со скалы в пропасть. И невозможно было понять, и не из чего было определить, сколь долго будет продолжаться это падение…
Но длилось это лишь миг. Безумный, растянувшийся в какую-то искусственную безмерность, как эластический бинт. Внезапно под ногами откуда-то сама собою взялась опора. И даже Чистяков на нее не рухнул, а устоял на ногах, качнувшись. И он увидел, что непроницаемой этой тьмы вокруг больше нет, и что у него под ногами – земляной пол.
Неужто снова подвал?! – похоронным ударом колокола раскатилось в его сознании.
– ДА! НО ЭТО – ДРУГОЙ ПОДВАЛ! – как будто выстрелил в спину, между лопаток, знакомый голос. – ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ВНИЗ!.. НЕ УГОДНО ЛИ ОСМОТРЕТЬСЯ, ГОСПОДИН ЧИСТЯКОВ? НЕ СТЕСНЯЙТЕСЬ. БУДЬТЕ КАК ДОМА!
И Чистяков осмотрелся.
Действительно, вокруг был подвал… Н о только по масштабу он больше напоминал станцию метро! В сумраке, в пыльном и больном свете где-то высоко лишь едва угадывался потолок. Бетонные перекрытия раскрошились и они обнажили, местами, ржавые арматурные стержни, которые не уступали по диаметру стволам корабельных пушек. Повсюду колыхались пропыленные сети. В их центре неподвижно сидели, а кое-где торопливо двигались, пауки – такие же по размеру, как тот, которого Семен закрыл наверху (в ином измерении?! ) в секции.
Но только здесь размер этих тварей прекрасно вписывался в окружающие масштабы!
Ознакомительная версия.
