Чего данный покорный слуга вышеупомянутого сладостного языка ухитрился не проделать в свой все-же-недурственно-проведенный 77-й. На усталых ногах, но очень довольные днем, который нам удалось спасти, мы под вечер оного возвращаемся в наше скромное пристанище, что стоит невдалеке от моста, ведущего в Бриджтаун (значительно отличающийся от одноименного места рождения ДжИНа, которое находится во всего лишь 300-летнем мэрилендском Стратфорде, — хотя, с другой стороны, и он тоже сильно изменился за десятки лет, прошедшие с того дня, в который сей бумагомаратель появился на свет, ибо превратился из построенной на скорую руку деревушки речников, затиснувшейся между двумя береговыми заводиками — на одном разделывали крабов, на другом лущили устриц — и негритянским районом сегрегированного Стратфорда, во все еще небогатый, но понемногу сживающийся с расовой интеграцией район города, демонстрирующий такие признаки облагораживания, как пристань для яхт, вполне сносный ресторан с подачей блюд из морепродуктов и ряд выросших на берегу жилых кооперативов, в кои преобразовались старые консервные заводики). Мы снова очищаем, дезинфицируем и перевязываем еще остающийся ушибленным и ободранным, но уже не кровоточащий лоб, затем переодеваемся в теплое и отправляемся в ближайший, загодя нами намеченный паб, чтобы содвинуть над пастушьей запеканкой и тому подобной британской снедью кружки доброго темного эля.
— Счастья счастья счастья счастья счастья, — произносит поэт-профессор Аманда Тодд и, словно вдохновленная этим пентаметрическим пожеланием, переходит на стихи: — Когда бы жена твоя была не дерьмовым, но Барда достойным бардом, / То перенесла бы она счастливую нашу любовь из постели в строку / И сшила б себе из свиного уха своих дарований шелковый кошелек. Аминь — если так можно выругаться.
— Отменно подмечено! — аплодирует ее благодарный СПП. — А если бы твой супруг был таким сказителем, какого ты заслужила, здравомысленные читатели корили бы Стокгольм, не дающий своей долбаной премии ему. Однако настоящее его сетование сводится к тому, что сетовать-то ему и не на что.
Шут с ней, со славой, и состоянием, объясняет он ей — не в первый уж раз, — он жалеет лишь об одном: что не смог за последние пятьдесят лет сотворить в ее честь генвитального, Не Имеющего Себе Равных Романа (все с прописной), а то и двух.
— Твой муженек — никудышная недотыкомка, любовь моя. Наше здоровье?
Ну да и ладно, ответила она, навеки преданная супруга. Раз уж пошел такой разговор, так на отметке в три четверти века плюс еще пара лет он все-таки остается если и никудышной, то все же дотыкомкой, что его исписавшаяся старая рифмоплетка-супружница готова засвидетельствовать, опираясь на предварившие нынешний завтрак утренние забавы. И потому: за нас, черт побери, за то, как нам повезло — друг с дружкой, если не с нашими музами и с высокими ступенями Шекспирова дома. И за то, что станет следующим эпизодом нашей (все еще) тыкливой жизни, так?
О да, мэм. И подобно тому как этот рассказ о роковом дне Падения переходил из настоящего повествовательного времени в прошлое, то же самое произошло и с нашим успешным сентябрьским турне. Бог с ними — с его завершением в большом, суетливом, пропитанном историей Лондоне и в большом, чересчур суетливом Хитроу; с долгим полетом назад, в наши пораженные Бушем и Чейни СШ Америки; с тягомотным — еще и от сбоя суточных ритмов — прохождением таможни, получением багажа и возней с долго прозябавшей на автостоянке машиной; с глазами, слипавшимися во всю двухчасовую поездку от Фили до новодельного Стратфорда на Матаканноке, со сменой всего только «дважды в день» — насколько нам удавалось припомнить, что есть «день», — головной повязки ДжИНа. Мы одолели все это, как одолели последнюю с чем-то половину Душераздирающего Двадцатого Века и перебрались во, вполне вероятно, Доконательный Двадцать Первый: ни детей, ни внуков, в отличие от Уилла и Анны (хоть мы иногда и прикидываемся, будто они у нас есть: об этом мне еще удастся, полагаю, рассказать подробнее); ни опубликованных в последнее время прозы или стихов, ни переизданий каких-либо прежних наших изданий, — однако до сей поры и никаких тебе раков/ударов/Альцгеймеров и проч., равно как и никаких (до сей поры) серьезных последствий Падения. Но зато десятилетия добросовестного преподавания, добронамеренной критики студенческих сочинений, добросердечных отношений с коллегами, добропорядочно проштудированных книг и добронравных путешествий, коими — всеми ими — грех не утешиться… И подобные приведенному выше продлинновенные каталоги, с коими пора бы уже развязаться, за-ради Христа! Вернувшись к нашим «докруизным» рутинным занятиям (и поражаясь тому, каким электричеством насыщается последнее прилагательное, когда мы затеваем рассказывать друзьям и коллегам о предпринятом нами путешествии и его кульминации — преткновении и падении Дж. на Хенли-стрит), мы наслаждались новым видением нашего Стратфорда, нашего Эйвона (округа), нашего Бриджтауна (и об этом я тоже еще расскажу, потерпи немного, о Муза). И как обычно, каждое буднее утро, пока не начиналась послеполуденная беготня, труды, возня с бумажками и отдых, мы расходились по нашим кабинетам в надежде на прилив вдохновения, и как обычно…
Ну хорошо: как обычно, сентябрь пропел свою песню и обратился в октябрь. Подгадав к сбору фуража и уборке зерновых в Делмарве, из Канады стали возвращаться клинья перелетных гусей, выкликавших над нашим Матаханноком следовавшие по пятам за ними фронты холодного воздуха, а те отменяли утомленное засухой, но обошедшееся, по счастью, без ураганов побережное лето и напоминали местным «перелетным птицам», что пора бы и им перебираться на юг, в их зимние флоридские становища. И пока в СтратКолле тянулся осенний семестр, прекрасные клены, дубы, амбровые деревья и платаны кампуса и городских улиц понемногу приобретали осеннюю окраску. Идеальная погода для сезонной уборки двора (если он есть у вас, двор) и затыкания всяческих дыр в предвидении грядущих холодов; для того, чтобы сидеть на веранде, в патио или у бассейна, попивая, закусывая и наслаждаясь долгими, неторопливо гаснущими вечерами, пока ноябрьские холода еще не вернули всех нас в «стандартное время»; для смакования собственной осенней поры, пока ее не сменила зима. «Конечно, надолго их не хватит», — признавали мы, содвигая бокалы с вином: ни хорошей погоды, ни доброго здравия, ни нашей счастливой, хоть далеко-не-идеально-продуктивной супружеской жизни, ни, коли на то пошло, уже отмеченного натужностью экономического процветания страны и уже пошедших на убыль естественных ресурсов планеты. «Век Америки» остался позади, его сменили засосавшие нас, точно трясина, войны в Ираке и Афганистане, отчуждение международного сообщества, дешевеющий доллар и дорожающая энергия, излишества и несправедливости, достойные Позолоченного века, изменение климата, экономический спад — список все разрастается (и разрастается, и разрастается, к чему склонны все списки, составляемые Дж.). А тем временем — мм?
Тем временем пресса усердно занималась близившимися президентскими выборами 2008 года — кампания по выдвижению кандидатов продолжалась, начавшись заблаговременно, уже целый год назад, и обе партии с облегчением уверяли, что Нынешнему остаться на третий срок не светит, — а музы Ньюитт/Тоддов преспокойно отсиживали свои парнасские задницы (во всяком случае, Ньюиттова: Манди, более безразличная к темпу Ее производительности, нежели Джордж к Его, и лишь пожимавшая, когда речь заходила о публикациях, плечами, предпочитала держать свои поэтические потуги при себе). В недели, последовавшие за нашим возвращением из-за границы, даже притом, что совсем слабенькие головные боли его улеглись, а рана на лбу затянулась и дальнейших перевязок не требовала, Дж. обнаружил вдруг, что едва ли не до одержимости занят мыслями о совпадении Падения/Грехопадения/Йом-Кипура/Дня Рождения и Адамовыми отголосками оного, о коих зеркало неукоснительно напоминало ему всякий раз, как он брился, прочищал ниткой зубы или принаряжался чего-либо для.
— Похоже, моя дурында покушается мне что-то сказать, — докладывал он супруге под конец каждого утра. — Знаешь, как мямливые монстры старых голливудских ужастиков.
— Так и не уходи с ее волны, — советовала Манди. — У меня сегодня семинар, куча работ для проверки, ну а если останется время, займусь вилланелью — совсем она у меня забуксовала.
Ладно, это мы уже проходили, все течет, все изменяется: Arrivederci, любовь, и да пребудет с тобою Муза, пока твой Муженек с облегчением обращается к таким удобоисполнимым послеполуденным занятиям, как очистка полов пылесосом, посещение магазина и удаление из списка покупок стольких продуктов, сколькие он может с уверенностью позволить себе как sous-chef[15], а затем встреча с ней на теннисном корте кампуса ради часа смешанной парной игры (ведомой в фуфайках, поскольку с реки тянет холодным ветерком) с еще одной парой из числа работающих между сетами в СтратКолле беженцев «Бухты Цапель». С коими мы, покачивая головами беседуем о близящейся годовщине уничтожения наших былых владений и обмениваемся связанными с ним планами. Симпсоны моложе нас и энергичнее: Пит исполняет в колледже должность заместителя декана, Дебби — младшего библиотекаря; торнадо Т.С.[16] «Джорджо» здорово покурочил их дом в стоявшем особняком квартальчике «Окуневый Околоток», но не разрушил окончательно, и теперь они деятельно восстанавливают его, попутно совершенствуя, и помогают в планировании новой «Бухты Цапель», «экологически чистой», и потому их тревожит спад, поразивший национальный рынок жилья и грозящий потерей оного рост процентных выплат по ипотекам, — им лично все это пока никакого ущерба не нанесло, однако оно способно заморозить перезастройку поселка.
