— Если вы будете мешать нам работать, господин Бухнер, у вас будут неприятности!
— Это у вас обоих будут неприятности, если с моей сестрой что-нибудь случится! — пообещал молодой человек. — Вам уже обеспечена жалоба в администрацию и заявление в соответствующие органы! — Он грозно выпятил грудь перед врачом, на голову возвышаясь над ним и готовый к рукопашному бою.
Будущая мать вскрикнула от боли. Сюзанна автоматически завела привычное:
— Глубже вдохнули! Ещё глубже вдохнули! Задержите дыхание, а теперь... тужьтесь, тужьтесь, тужьтесь... ещё, ещё, ещё!
Показалась голова ребёнка. Сюзанна сразу поняла, что промежность не выдержит такого напряжения. Она быстро сделала сбоку надрез ножницами, а левой рукой давила роженице на живот:
— Тужьтесь ещё! Тужьтесь!
Роженица простонала:
— Я больше не могу, помогите же мне, наконец!
Сюзанна заглянула ей в глаза:
— Госпожа Бюхнер, вы сильная женщина, я же вижу! Ещё немножко — и вы родите вашего ребёночка! Давайте ещё, у вас хватит сил!
Та продолжала тужиться. Головка показывалась всё больше и больше. Вот уже появились уши, вот глаза, нос и рот. Сюзанна бережно подхватила головку обеими руками, повернула её набок и позаботилась о том, чтобы ребёнок не застрял плечиками. Всё остальное выскользнуло без труда.
— Прошу внимания! — гордо провозгласил доктор Леман. — Мы спасли нашу юную мамочку от кесарева сечения.
Брат юной мамочки сразу успокоился и прислонился к шкафу. Его лицо покрыла смертельная бледность.
— Я не выношу вида крови, — пролепетал он.
Ребёнок, как только увидел своего дядю, сразу расплакался.
— Восемь часов пятьдесят шесть минут, — сказала Сюзанна и занесла время в протокол родов.
— Мне дурно, — заикался Бухнер. «Наконец-то заткнется, — неприязненно подумала Сюзанна. — Впрочем, этот негодяй... ничего так».
В глазах у молодой мамы стояли слёзы. Сюзанна тоже растрогалась, хотя за её плечами было уже девятьсот родов. Она тихонько произнесла:
— С днём рождения, малыш!
Потом осторожно положила дитя матери на живот и пережала пуповину.
— «Детей имеют только те, кто не умеет считать!» Ты ведь сам всегда так говорил, Роберт. Сколько лет это было твоим кредо!
Регина укоризненно посмотрела на мужа и взяла кусочек норвежской сёмги со свежим листовым салатом. Они ужинали в своей собственной роскошной квартире. За окнами стемнело, и очертания города озарились огнями.
Роберт ослабил шёлковый галстук и расстегнул воротник. Отхлебнув «просекко», он приступил к аргументации:
— Регина, с момента распоряжения твоей матери ситуация существенно изменилась. Как ты думаешь, отдельный семейный дом, свободно стоящий на просторном участке в привилегированном районе, на склоне холма, чего-нибудь стоит?
Регина опустила вилку и испытующе взглянула на Роберта:
— Если дело только в деньгах, можешь даже не задумываться об этой собачьей конуре. В этом вышедшем из моды обывательском домишке нет и ста квадратных метров жилой площади, так что он не отвечает потребностям даже молодой семьи. Известно ли тебе, что Аня и Сюзанна десять лет ютились вдвоём в одной крошечной комнатке? А теперь взгляни на ситуацию на рынке недвижимости! Этот дом можно продать только гораздо ниже его реальной стоимости, если его вообще кто-нибудь купит.
Роберт отодвинул тарелку и зажёг сигарету. Выпустив дым в потолок, он согласно кивнул:
— Ты права. Про хижину действительно можно забыть. Техника в доме устарела, площадь маленькая. Пришлось бы вложить в него тысяч сто евро. И то не хватит!
— Ну вот.
— Что «ну вот»? Подумай об участке! Почти восемьсот квадратных метров на лучшем склоне во всём Бергштрасе. С открытым видом на долину реки, который никогда не будет закрыт новостройками! И всего в пяти минутах ходьбы от исторического центра.
— Хорошо. У кого есть деньги, мог бы снести домишко и на его месте построить роскошную виллу. Но сейчас на этот участок не найдётся платёжеспособного покупателя. И ты знаешь это не хуже меня.
— Ты очень долго проработала за банковским окошечком, Регина. За своей рутинной работой ты совсем потеряла фантазию и видение будущего. — Он сделал ещё глоток «просекко» и взволнованно продолжил: — Я сыт по горло тем, что мои состоятельные клиенты делают инвестиции в гигантские строительные проекты, получают огромные барыши, а я, как глупый школьник, только хлопаю глазами. Нет, моя дорогая, я тоже хочу когда-нибудь пожить на широкую ногу, чтобы в кармане звенело. Участок свободен от долгов и залогов, а с моими связями я мог бы... короче, полмиллиона евро можно было бы вложить свободно.
Регина положила себе на ломтик сёмги красную икру и строго посмотрела на мужа.
— Но мы уже сделали это однажды. Семь лет назад мы купили эту до неприличия дорогую квартиру, потому что у тебя тогда был заскок с перспективой роста цен. И что из этого вышло? Что мы теперь имеем с твоей фантазией и с твоим видением будущего? Эта квартира сейчас стоит ровно половину того, что мы за неё заплатили. Рынок недвижимости рухнул.
Он отпил ещё глоток «просекко» и оживился:
— А я о чём тебе говорю! С дорогой квартирой мы попали впросак и не рассчитаемся с долгами ещё десятилетия. Нам обоим около сорока, а мы до сих пор по-настоящему не владеем никакой собственностью. Кредит и прочие затраты на наше роскошное бунгало пожирают половину всех доходов. «Мерседес» каждый месяц теряет восемьсот евро от своей первоначальной цены, и ты сама знаешь, во что нам обходятся наши путешествия. А из чего мы должны откладывать на будущее?
— У нас высокий жизненный стандарт, — возразила она. — Мы хотим жить, пока мы молоды. Ради этого мы отказались от ребёнка.
— А если мы больше не будем отказываться от него, — взволнованно воскликнул он, — мы отыграем будущее! Выручка от продажи дома обеспечила бы нашу старость.
— Мой ответ — нет!
— Я не буду беременеть, Карин, хоть ты на уши встань!
Аня сидела со своей рыжеволосой партнёршей за ужином. В тесной кухне едва помещался стол. Из окна открывался вид на тёмный задний двор и на глухую стену дома из красного кирпича. На ужин был творог с пореем, хрустящие хлебцы и травяной чай.
— Но всё-таки подумай ещё раз, Аня!
— Зачем мне об этом думать ещё раз! Я уже приняла решение, когда моя мать выступила со своим идиотским распоряжением.
Карин отхлебнула чаю и грела руки о чашку.
— Аня, скажи, сколько работ по феминистскому движению я уже написала?
— Кажется, пять.
— Шесть! И в сколько издательств я их разослала?
— Им числа нет. Почему ты спрашиваешь?
— И почему никто этим не заинтересовался?
Аня пожала плечами:
— Пишешь ты хорошо. Видимо, дело не в этом.
— Ты права. И я хочу сказать тебе, в чём дело: даже в самых прогрессивных издательствах всем заправляют мужчины. — Тут она оживилась. — Но я хочу изменить эту ситуацию. Я хочу основать своё издательство. Настоящее феминистское книжное издательство, которое не делает никаких уступок, которое наконец действительно доберётся до корней и истоков женского сознания и которое будет сотрудничать с настоящими феминистками.
— Как ты, например.
— Именно. Единственное, чего нам не хватает, это деньги. Но дом твоей матери...
— Карин!
— ... мы могли бы продать за триста—четыреста тысяч евро. И тогда весь мир наш.
Аня задумчиво откусила хрустящий хлебец и помешала ложечкой свой травяной чай.
— Для издательства тебе понадобятся не только деньги, но и опыт и ноу-хау.
— Ах, всему этому в наши дни можно научиться на разных курсах. Основы существования рушатся главным образом из-за слишком тонкого денежного слоя.
— Не сходи с ума, Карин!
Карин вскочила и перегнулась через стол:
— Так это я схожу с ума? У меня по крайней мере есть идеи, хотя я по полдня торчу в семейной консультации и ковыряюсь в социальных проблемах беременных женщин, которые были настолько глупы, что пошли на поводу у мужчин! А вот ты, с тех пор как возишься со своими малышами и их глупыми матерями, действительно омещанилась. Потеряла всякое чутьё.
— Карин, сядь! Ты меня неправильно поняла.
Карин послушно опустилась на стул, но глаза её горели гневом.
— Ну так вот, если бы я получила дом твоей матери...
— Ты, Карин? Но мы говорим о моём наследстве!
— Да, Аня. Конечно, ты права. Но ведь мы же не материалистки, как ты считаешь? Для нас не столь существенны традиционные, буржуазные формы закрепления собственности. Разве не так?
— Нет.
— Хорошо, скажем так: если бы мы получили дом твоей матери...
— Нет!
— Аня! Дай же мне сказать!
— Я не буду беременеть, — повторила Аня и так решительно откусила хрустящий хлебец, что тот рассыпался в крошки.
