Местное начальство не подвергает таких арестованных Допросам, тюремный надзиратель не требует с них мзды, а защитники не просят для них снисхождения. Однако в редких случаях они все же предстают перед судом. Правосудие интересуется ими, если они профессиональные нищие или воры. Тогда их, как преступников, переводят в тюрьму предварительного заключения, где они и находятся до вынесения приговора. Те же несчастные, преступление которых состоит только в бродяжничестве, остаются гнить забытыми в этой наполненной смрадом нечистот яме. Поэтому честные парни, оказавшись в такой обстановке, стараются «получить повышение»: входят сюда бродягами, а выходят ворами.
Тюремная камера при полиции для некоторых, однако, служила убежищем. Голодные имели возможность, получая консервную банку фасоли, питаться два раза в день. Сибариты в первый день, правда, отказывались от завтрака и обеда, но зато на следующий, не в силах бороться c голодом, старательно вылизывали жестянку до дна. Безработные, которые неделями не имели пристанища – им негде было примоститься, подложив под голову хотя бы булыжник, и они сонные бродили по улицам, – попав наконец в полицейский участок, засыпали мертвецким сном, храпя и свистя на все лады.
Так же было и с Марио, бывшим буфетчиком кафе. Задержанный ночью вместе с дюжиной других бродяг, он лег в углу камеры и уснул. Утром тюремщик, открыв железную дверь, выплеснул внутрь несколько ведер ледяной воды. Раздались бешеные крики, но надзирателя они только забавляли.
Марио проснулся испуганный. Его пронизывал холод, с лохмотьев стекала вода. Вокруг него в таком же отчаянии, прижавшись к мокрым стенам и ежась от холода, стояли арестанты с взлохмаченными грязными волосами, в их глазах отражалось страдание.
Немного спустя принесли жестяной бачок из-под керосина с какой-то темной бурдой, выдаваемой за кофе, и большой пакет черствых хлебных корок – ими снабжала тюрьму ближайшая пекарня. Следует сказать, что со временем арестованные привыкали к такой жизни.
За долгие дни своего пребывания в камере Марио познакомился со всеми ее обитателями, кроме тех, кто прятался по темным углам, их не было видно, оттуда слышались только вздохи. У одних были имена, у других – клички, самые неожиданные. Он услышал немало печальных рассказов арестантов о своей жизни, после чего решил про себя, что не так страшен черт, как его малюют.
Арестованные спали на мокром и скользком от грязи цементном полу. Соседями Марио оказались два вора, ожидавшие перевода в тюрьму предварительного заключения. Сосед справа, называвший себя итальянцем «из самого Рима», был человек средних лет, весельчак, обжора и скандалист. Услаждая свое тщеславие, он любил называть себя Наполеоном. Однако все звали его Напо, всего лишь Напо, – такова уж человеческая натура. Он хвастался тем, что не желает работать на богатых и предпочитает вести свой излюбленный образ жизни: есть, пить и бродяжничать, а время от времени влюбляться. «Не так уж плохо, черт возьми!» – приговаривал он. Напо иногда даже любил пофилософствовать. «В тот день, когда будет разграблен весь мир, – разглагольствовал он, – установится новое справедливое распределение богатства». В нескончаемые часы ожидания он развлекал приятелей анекдотами…
Как-то раз Напо проник в дом, обитатели которого, по его расчетам, должны были в это время находиться на кухне. Переходя из комнаты в комнату, он правой рукой открывал и закрывал шкафы, извлекал оттуда костюмы и платья и перекидывал все это на левую руку. Нагрузившись, он собирался дать тягу, но, спускаясь по лестнице, столкнулся нос к носу с хозяином дома, здоровенным детиной с толстущей палкой в руке, У Напо душа ушла в пятки, и он уже подумывал бросить награбленную одежду на пол и плача просить прошения либо бежать без оглядки… Но хозяин, улыбнувшись, поздоровался с ним и промолвил:
– Можете приходить каждую неделю, одежда для чистки всегда найдется.
Вспоминая эту сцену, Напо корчился от смеха:
– Чудак подумал, что я красильщик.
Соседом Марио слева был молодой человек, имя которого, Пауло Агрисио, часто встречалось на страницах газет в уголовной хронике. Он выдавал себя за чиновника префектуры, агента полиции, лейтенанта, репортера, собирателя пожертвований на богадельни, словом не гнушался ничем: любая дрянь, что попадала в сеть, все же была рыбкой…
Но однажды случилось так, что в жизнь его вошла любовь. Этот красивый молодой человек с хорошими манерами в один прекрасный день решил жениться. Он представлял себе, как этому будут радоваться его друзья, какой шум поднимут репортеры. Мысленно он уже читал крупные заголовки: «Пауло Агрисио женится! Он клянется, что станет другим человеком!»
Пауло хотел поймать в свою сеть рыбку покрупнее. Он должен жить в своем особняке, иметь автомобиль и быть принятым в высшем обществе. Все это, с точки зрения мошенника, очень важные вещи. Вскоре после одного крупного ограбления, о нем много писали газеты, Пауло Агрисио заказал три костюма отличного покроя, приобрел шелковые сорочки, носки, тончайшие носовые платки и яркие галстуки, которые ему очень шли. Все это сделало его опасным для женских сердец.
Каждый вечер Пауло выходил из маленькой гостиницы, где проживал под чужим именем, садился в автобус и ехал до площади Буэнос-Айрес. Часами он дефилировал по улицам этого тихого аристократического района в надежде встретить женщину, о которой мечтал. Похоже на сказку, но это действительность: он ее встретил. Девушку звали Арлетта, ей было уже двадцать восемь лет. Жила она с родителями в старинном маленьком особняке, в глубине сада. Ее отец, фазендейро на покое, очень ценил пышные титулы, принадлежность к аристократии. Сначала он одобрительно смотрел на то, что дочь проявляет интерес к красивому молодому человеку, обычно поджидавшему ее на углу. Он даже разрешил пригласить юношу на чашку кофе, чтобы познакомиться с ним.
– Папа, представляю вам Пауло Агрисио, о котором я столько рассказывала…
Хозяин дома благосклонно принял гостя, проводил в свой кабинет, показал снимки фазенды и портреты членов семьи. Молодой человек непринужденно поддерживал разговор. Прощаясь, будущий тесть сказал:
– Сеньор Пауло, прошу сообщить, где я мог бы получить интересующие меня сведения о вас. Вы понимаете…
Молодой человек подобрал в телефонной книге несколько первых попавшихся ему адресов и предложил их вниманию будущего тестя. Отец Арлетты легко выяснил, что Агрисио один из наиболее ловких мошенников Сан-Пауло, этого честного и добропорядочного города, в котором, кстати говоря, их более чем достаточно, и при этом всех мастей и калибров. Вернувшись, страшно испуганный, домой, он позвал к себе дочь:
– Несчастная! Этот субъект, которого ты мне представила, – бандит. Он не менее двадцати раз сидел в тюрьме! Ты должна немедленно порвать с ним! Я не переживу, если узнаю, что ты продолжаешь встречаться с этим авантюристом!
Арлетта, услышав такие речи, заплакала и убежала в свою комнату. На следующее утро, как показалось обитателям дома, она слишком долго спала; к ней постучали – никакого ответа. Взломали дверь, на тумбочке лежала записка. Девушка решила последовать за Агрисио, хоть он и бандит, и умоляла родных простить ей этот безрассудный поступок.
Отец, держа в трясущихся от волнения руках записку, взревел:
– Имя Арлетты никогда больше не будет произнесено в этом доме! Затянуть ее портрет траурным крепом! Если кто-нибудь о ней спросит, отвечайте, что она умерла!
На следующей неделе была продана с молотка вся мебель и вывешено объявление о продаже особняка. Семья переехала на жительство в фазенду, отец Арлетты не пожелал больше ничего знать о своей дочери.
Между тем молодые люди поженились. Сначала они поселились в гостинице, но немного спустя из-за недостатка средств вынуждены были переехать в дешевый пансион. Вскоре оттуда они перебрались в какую-то жалкую лачугу. Пауло подолгу отсутствовал: скрывался или сидел в тюрьме. Тогда его жена стирала белье, зарабатывая этим на жизнь. Но – и в этом чудо человеческого сердца – они любили друг друга. Любили, невзирая ни на что! Когда Пауло арестовывали, ему иногда удавалось присылать жене записки, в которых он сообщал, в каком Полицейском участке находится.
Тогда Арлетта, с воспаленными от слез глазами, бедно одетая, но прекрасная, шла навещать его.
В течение всего времени, пока Марио находился в тюремной камере участка, туда дважды в день – утром и вечером – приходила Арлетта.
С разрешения начальства она спускалась на площадку перед камерой, подходила к двери, припадала к окошечку и звала мужа. Домингос разрешал ей передавать кастрюлю с завтраком или обедом. Арлетта и Пауло стояли по обе стороны двери, прижавшись лицом к решетке, разделяющей их, и разговаривали о Марии-Элизе. Потом Арлетта уходила, разбитая, с выпирающим животом.
