У Мими меня ждала моя комната. Я вымотался. Мать немножко побыла со мной, потом поцеловала меня. Я пообещал, что лягу спать и мне приснятся хорошие сны. В тот миг, когда я закрывал глаза, я еще не знал, что снова увижу ее очень нескоро. Я не знал, что перестал быть ее сыном. Она вышла от меня к сестре, которая встретила ее мрачным взглядом. Взглядом судьи. Мать рассказала ей, что произошло в Блэкпуле. Догадываюсь, что ответила Мими, что она ей сказала тем тихим невыразительным шепотом, от которого взрывается мозг: «Ты видела, в каком состоянии Джон? Видела, каким ты мне его привезла?» Джулия опустила голову, как провинившаяся девочка. На сей раз следовало признать правду. Ситуация вышла за рамки нормы; она любила меня, конечно любила, но ее собственная жизнь складывалась слишком сложно. И тогда она согласилась, что дальше так продолжаться не может. Мими наконец одержала победу. Она нокаутировала сестру. Но этого ей было мало. Ей хотелось низвести ее до полного ничтожества. И Мими добавила: «Хорошо, он будет жить у меня. Но я не хочу, чтобы ты с ним виделась. Он слишком страдает от твоих постоянных приходов-уходов. Будет лучше, если ради него ты окончательно исчезнешь из его жизни». Моя мать ничего не ответила. Ее молчание означало «да».
Она вернулась к себе, к своему любовнику, к мужчине, с которым ей было хорошо и тепло, который своей любовью и поцелуями возрождал ее к жизни, а я спал и мерз от одиночества. Потому что в тот день я мог сказать: родители меня бросили.
Пару недель назад, как раз после нашего последнего сеанса, мне позвонил отец. Мы много лет были в ссоре, но я знал, что он очень болен, и решил с ним поговорить. У нас была ночь, а у них — раннее утро. В этом последнем разговоре было что-то странное. У меня возникло ощущение, что мир вокруг замер. Как будто наше вечное взаимное непонимание куда-то делось. Он постарался сказать мне что-то приятное. Он знал, что это последний шанс наладить наши отношения. Заговорил про мать, и меня тронули его слова. Он казался очень взволнованным. Думаю, что перед смертью человеку вспоминается только самое главное. Он говорил о том, как был счастлив с ней, о том, что, может быть, ради этих воспоминаний ему и стоило жить. Он был эгоист, приспособленец и психопат. Он был мой отец.[5]
Подростком я о нем никогда не вспоминал. Он как будто умер для меня. Мими постаралась уничтожить последние остатки мифа. Из героя отец превратился в подлеца. Он сбежал, никогда не выполнял никаких обязательств. Только если мне задавали вопрос, а кто мой отец, я вспоминал, что вообще-то каждый человек является сыном конкретного мужчины. Когда я прославился, у меня и мысли не возникало, что он из-за этого может вернуться. И ужасно удивился, когда он вдруг дал о себе знать. Удивился, но не обрадовался. Не будь я богат и знаменит, он ни за что не проявился бы. Наверное, для него было шоком, что повсюду — в газетах, по телевидению — говорят обо мне, что по радио передают мои песни. Я носил его фамилию и даже рожей походил на него, не перепутаешь. Вздумай я его разыскать, не нашел бы способа лучше.
В то время он мыл посуду в каком-то занюханном ресторанчике. Его жизнь приняла совсем не тот оборот, о каком он мечтал. Но он быстро сообразил, что в моих силах изменить драматическое течение его судьбы. Вначале он звонил на студию звукозаписи, но в то время ненормальных, стремившихся поговорить с одним из «Битлз», было пруд пруди. Однако наш менеджер Брайан Эпстайн сказал мне, что вроде бы мужик не врет. Я подтвердил, что моего отца в самом деле звали Альфред. Но мне было на него глубоко наплевать. О том, чтобы бросить ему пару крошек со стола, и речи не шло. И говорить я с ним не собирался. Он опоздал. Раньше надо было думать, когда я плакал по ночам. Когда меня грызло одиночество. Одним словом, я не стал с ним говорить и занялся другими делами.
Тогда этот псих использовал прессу. Газеты набрасывались на любую информацию о нас. Ничем не брезговали, обсасывали любую подробность, искали скелеты в шкафу. А тут отец Леннона — представляете? Из этого можно раздуть целую историю! Он, который так мечтал очутиться в лучах прожекторов, получил возможность выползти из своего подвала. И начал плакаться. Дескать, он нищенствует, а его знаменитый сынок бросил его подыхать. Проще простого: публика решила, что я та еще сволочь. Недостойный сын, отвернувшийся от бедного отца. Это была эпоха, когда мы строили из себя приличных мальчиков, а девушки восхищались нашими хорошими манерами. Через прессу он буквально взял меня в заложники. Брайан объяснил, что ситуация нуждается в урегулировании. Что я должен с ним встретиться и что-то сделать, чтобы он перестал молоть языком. Вот в таком настроении я с ним и увиделся.
Меня распирало от желания содрать с него шкуру живьем, поэтому мы решили, что будет лучше, если я пойду к нему не один. Со мной отправился Джордж. Может, Пол тоже пошел, я уже не помню. Встреча длилась полчаса, но я ушел от него… покоренный. Не знаю, как это произошло, но буквально через несколько минут мой ледяной панцирь дал трещину. Он отпустил пару-тройку шуток, и дело было в шляпе. Да, надо быть действительно сильной личностью, чтобы одной улыбкой искупить двадцать лет отсутствия. Он устроил перед нами настоящий цирк. Он вообще был из тех, кто способен продать тебе автомобиль, даже если ты не умеешь водить. Если честно, то, как ни глупо это звучит, я впервые видел человека, на которого так похож. Я-то думал, что родители влияют на детей воспитанием. Ничего подобного. Все дело в генах. Самое главное передается с кровью. Я сын этого человека. Какие уж тут сомнения!
И мы попытались завязать кое-какие отношения. Несколько раз встречались. Куда-то ходили, о чем-то разговаривали — так, ни о чем особенном. Я помог ему деньгами. Избавил его от материальных забот. Я надеялся, что все и дальше будет развиваться так же замечательно и мы даже станем дарить друг другу подарки на Рождество. Но я плохо его знал. Я недооценил его невероятный талант портить мне жизнь. Когда я узнал, что он затевает, то прямо взбесился. Обзывал его последними словами и умолял немедленно прекратить это свинство. Он посмотрел на меня глазами побитой собаки. Он никогда не мог сам себе объяснить, зачем сделал очередную подлость. Тем временем ситуация складывалась крайне неприятная. Мой отец всегда мечтал стать певцом. Он пел на корабле, пел на набережных, пел в пабах. И вот благодаря внезапно обретенному сыну его мечта оборачивалась реальностью. Я могу понять, что он испытывал искушение, но способ, каким он провернул эту махинацию, даже не предупредив меня, от этого не становился менее отвратительным.
Понятия не имею, что за негодяй предложил ему записать диск, причем выпустить его одновременно с нашим альбомом Rubber Soul. Я пел In My life — очень важную для меня песню, поворотную песню, первую по-настоящему автобиографическую; у меня впервые было ощущение, что я соединил слова с музыкой, и вдруг мой отец выпускает диск, спекулирующий на той же теме. Он еще и назвал его That’s My Life. Я жутко возмутился. Он сделал это, зная, что я построил свою жизнь на пепелище безотцовщины. Я мечтал о покое, примирении, простоте, а получил отца, вознамерившегося посостязаться со мной в чартах. Отца, которому было плевать на приличия, первостатейного подонка, решившего извлечь выгоду из того, во что я превратил его имя. Я сам не знал, до какой степени отвращения к собственным корням могу дойти! В конце концов Брайан выкупил контракт у продюсера, который был счастлив, что провернул такую аферу. В итоге отец остался без диска и без сына, как последний идиот.
После этого я, разумеется, больше не желал его видеть. Я поверил в миф о вернувшемся отце. Я мог бы себя обманывать — мы всегда обманываем себя, когда хотим любой ценой добиться родительской любви. Я мог бы увидеть в его возвращении не корысть, а нечто другое. Но он лишил меня даже этой лжи. Я решил, что нельзя оставлять его без средств — окажись он на улице без гроша за душой, это разрушило бы мою карьеру. Я не собирался давать ему в руки оружие, с помощью которого он увлек бы меня за собой в бездну. У него была такая мощная карма неудачника, что приходилось с ней считаться.
Прошло три года, и он снова объявился — улыбаясь во весь рот. Он собирался сообщить мне нечто важное. Ему требовалось узнать мое мнение и получить мое согласие — читай: ему нужна была моя помощь. Он познакомился с девушкой на тридцать лет моложе себя и хотел на ней жениться. Уточню, что девушка была из битловских группиз. Очевидно, этот факт в какой-то мере сыграл в пользу моего отца. Сначала он записывает диск, а потом уводит у меня поклонниц… Ну ладно… Я не обижаюсь, хотя поначалу я примерно так и думал. В конце концов, она, судя по всему, и правда любила моего отца. Когда его не стало, она страшно горевала. У них был ребенок. Но в тот момент я воспринял новость болезненно. Он ведь пришел не затем, чтобы просто меня обнять или сказать что-нибудь приятное. С ним всегда было так — вечно он передо мной что-то разыгрывал, вечно изобретал какие-то несусветные истории. В тот раз он попросил, чтобы я нанял его будущую жену своей личной помощницей. Ну не бред? Чтобы прыщавая мачеха ходила за мной по пятам? Я тогда переживал не лучший период своей жизни, сидел на игле и терпеть не мог споров; я на все соглашался, лишь бы меня оставили в покое. Мой отец — это мой крест, рассуждал я, и ничего с этим не поделаешь. Кончилось все это плохо. Я даже сам не знаю почему. Просто ситуация сложилась невыносимая. Я купил ему дом, чтобы он от меня отвязался раз и навсегда. Что он и попытался сделать.
