Аккуратная дорожка, выложенная цветной плиткой, привела его прямо к деревянным ступеням. Влад поднялся по ним, потянул за ручку двери и с облегчением вздохнул, узнав, что ему не придется осваивать профессию взломщика. Дверь была не заперта.
Он не раз удивлялся, сколько может сказать о доме его запах. Самый первый запах, который чувствуешь, едва переступив порог. Одни дома встречают гостя ощущением одиночества: ароматом увядших цветов, пустого холодильника, лежалого постельного белья и необжитых комнат. Другие — наполнены духом старости: запахом немощного тела, сердечных капель, поношенной одежды и старых фотоальбомов.
Этот дом пах счастьем.
Влад не смог бы объяснить, что рождало в нем такую уверенность. Может, густой аромат сосновых досок? Или едва заметный — апельсинов? Он постоял с минуту, наслаждаясь забытой атмосферой домашнего тепла, и шагнул в сумрачную глубину холла.
При ближайшем рассмотрении Ленкин дом не производил впечатления неуемной роскоши. Скорее — достатка чуть выше среднего. Что-то подсказывало: темный пол из нарочито грубо оструганных досок, стены, оклеенные фактурными обоями и выкрашенные в фисташковый цвет, икебаны из сухих цветов в огромных глиняных кувшинах — все это Пермяковы сделали своими руками. Хотя, нет, Пермякова — девичья фамилия Ленки, а сейчас она… Влад попытался вспомнить и не смог. Никогда не интересовался.
Из небольшого холла на второй этаж поднималась деревянная лестница, и вели куда-то три двери. Выбор пал на ту, что находилась справа, ближе других. За ней оказался коридор, залитый розовым светом утреннего солнца, который проникал через два огромных окна. Влад шагнул в него и замер, застигнутый низким утробным звуком.
Это звук он уже слышал несколько лет назад на фестивале музыкальных инструментов народов мира — его издавала толстая австралийская дудка. Голос иноземной флейты доносился из-за узкой двери в самом конце коридора. Влад толкнул ее и оказался перед круто уходящей вниз лестницей.
Звук повторился, обернувшись руладой от самых низких нот до пронзительного дисканта. Его источник обнаружился на крошечной площадке в конце лестницы. Там, перед еще одной дверью, лежала каштановая такса. Влад прекрасно видел ее филейную часть, распластавшуюся цыпленком Табака на сером коворолине. Упругий хвост метрономом мотался из стороны в сторону. Короткая лапа беспомощно скребла дверь не в силах дотянуться до щеколды. Что-то за дверью не давало собаке покоя.
Внезапно Влада охватил тошнотворный ужас. А вдруг там, в подвале, он увидит нечто страшное, вроде растерзанных трупов всех членов семьи? Подобный страх он испытывал однажды в детстве, когда вместе с младшей сестрой строил «африканскую хижину» в яблоневом саду их двоюродной бабушки, возле соседской пасеки. Неожиданно утреннюю тишину разорвал полный боли девчачий вопль. Катька неслась к нему через поляну, плотно зажав ладошкой правый глаз. Несколько мгновений испуганному Владу казалось, что сейчас он увидит на загорелом личике в бордовых точках, оставленных ночными комарами, кровавое месиво с вытекающим глазным яблоком. Сдерживая дрожь, он оторвал ручонку сестры от лица и едва не потерял сознание от нахлынувшего облегчения. Причиной крика стал укус пчелы — ее жало все еще висело на верхнем, уже порядком набухшем, веке. Ерунда по сравнению с тем, что нарисовало мальчишеское воображение.
Такса повернула к Владу острый профиль, скосила на него рыжий глаз и снова исполнила партию австралийской дудки, полную раздражения, вызванного нерешительностью человека. Пришлось спуститься, повернуть щеколду и толкнуть дверь в прохладную темноту…
Щелкнул выключатель. Под потолком вспыхнула неприлично голая лампочка, осветив небольшую комнату, забитую всякой всячиной. На стеллажах с правой стороны поблескивали запыленными боками банки с соленьями: пупырчатыми огурцами, оранжевыми помидорами, круглыми грибочками и зимними салатами, вызвавшими у Влада, не смотря на обстоятельства, бурное выделение желудочного сока. Эта часть кладовки, судя по всему, была Ленкиной вотчиной.
Левая половина принадлежала мужчинам. Здесь, на точно таких же стеллажах, лежали инструменты, куски дерева, обрубки труб, стояли жестяные банки и металлические ящики, о назначении которых можно было только догадываться. Внизу, рядком, дремали четыре велосипеда. Один, с низкой рамой, белый в кокетливую ромашку, наверняка, возил на себе мать семейства.
Трупов не наблюдалось.
Зато на полу, в центре кладовой, занимая почти все свободное пространство, стоял длинный, сколоченный из корявых досок, прямоугольный ящик. По размерам и форме он больше всего напоминал гроб.
Такса проковыляла к ящику, уткнулась дерматиновым носом в щель между досками и жалобно заскулила. То, что тревожило собаку, находилось, по-видимому, внутри грубого подобия последнего пристанища человеческих останков. Влад подошел ближе, положил руку на шершавую поверхность и тут же отдернул ее. Доски задрожали под глухими ударами. Ящик заходил ходуном. Кто-то очень хотел выбраться из него наружу.
Влада вывел из оцепенения недовольный лай.
Рыжая такса, не стесняясь, поносила его на своем собачьем языке, за нерасторопность. Он согласился, что успел дать ушастой сосиске для этого повод, и бросился к полкам в поисках лома или гвоздодера. Последний обнаружился почти сразу, словно его специально положили на самое видное место. Влад, подгоняемый воплями собаки и глухими ударами, начал один за другим вытаскивать гвозди из крышки ящика. К счастью они были вбиты на скорую руку и торчали из древесины почти на полсантиметра, поэтому хватило пары минут, чтобы извлечь из своих «гнезд» все до единого. Наконец, он отшвырнул гвоздодер и открыл ящик…
Первое, что увидел Влад, были глаза.
Глаза, полные смертельно тоски. Глаза его одноклассницы, постаревший за те сутки, что они не виделись, на десять лет.
— Лена? Что ты тут…
— Я не… Влад, ты пришел…
Ее язык заплетался, разбитые в кровь руки дрожали, нелепая пижама с розовыми мишками была покрыта красной пылью. Внутренняя часть ящика оказалась обитой кумачовым бархатом, отчего он еще сильнее напоминал гроб. Обивка, которая находилась на уровне Ленкиного лица, была разорвана в лоскутную кашу. Сколько же часов она пыталась выбраться из этой погребальной ловушки?
— Сейчас, сейчас, — шепнул Влад и поднял Ленку на руки. Она оказалась на удивление легкой. Путь до желтого диванчика, замеченного в холле, не доставил особых хлопот, — Лена, где твой муж?
— Ушел, — всхлипнула Пермякова.
— Как ушел? Совсем?
— С сыновьями… в поход… на байдарках.
Влад аккуратно положил Ленку на диван, сам пристроился с краю. Нащупал свой сотовый, попытался вспомнить номер вызова «Скорой помощи». 02 или 03? Кажется, 02 — это милиция. А, может, 03? Он с удивлением обнаружил, что ни разу в жизни не вызывал «неотложку». Для Женьки это всегда делала Вика.
— Ты кому звонишь? — спросила Лена чуть более уверенным, чем минуту назад, голосом.
— В «Скорую».
— Не надо.
Ее худая, с набухшими венами, рука уцепилась за его рукав.
— Ладно, — Влад с некоторым облегчением от того, что не придется демонстрировать неосведомленность в элементарном вопросе, вернул телефон на место, — Может, тебе чая сделать?
— Да, наверное, — Ленка опустила голову на подушку и закрыла глаза.
На диван тут же плюхнулась такса, вытянулась шнурком, улеглась между велюровой спинкой и ногами хозяйки. Влад понял, что Пермякова в надежных руках, вернее — лапах, и попытался подняться, но она снова ухватила его за куртку.
— Нет! Не уходи! Мне страшно.
— Лен, расскажи, как это случилось?
— Я… я не знаю, — Она уткнулась лицом в его коленку и беззвучно заплакала. Лишь по вздрагивающим плечам можно было догадаться о душившей ее истерике.
В вопросах женских слез Влад был нетипичным мужиком. Рядом с ним росла младшая сестра — большая любительница пустить слезу, и он всегда точно знал, как вести себя в подобных ситуациях. Поэтому, не говоря ни слова, приподнял бывшую одноклассницу, обнял, словно маленького Женьку, и начал гладить по взлохмаченным волосам. Ленкины слезы наконец-то прорвали плотину и, ни чем не сдерживаемые, устремилась мутным потоком на куртку Влада.
— Ничего-ничего. Поплачь. Все уже кончилось. Все позади, — В памяти шевельнулась давно забытая сцена. Третий курс института. Общага. Комната Влада. Пермякова точно так же рыдает на его плече. Рыдает потому, что рассталась с Левой. Тогда они еще дружили и даже все вместе выбирались на шашлыки: Влад с Викой и Лева с Леной. Кто же кого бросил? Кажется, Левка Ленку. Точно. Он потом еще объяснял Владу, что Пермяковой нужен нормальный муж, а из него, Гирина, муж, как из таксы скаковая лошадь.
