— Не разводи грязь!
— Какую грязь?
— Ты разве не видишь, что он набит глистами, как копилка медными монетами!
Мы унесли кота. Мы-потихоньку заперли его в сарае. Он сидел там, пока мы не приходили из школы. После школы я сразу начинал его дрессировать. Это был ленивый и глупый кот. Он никак не хотел стать ученым. Когда мы выпускали его во двор, он только думал о том, как бы удрать. Других мыслей у него не было. Он старался не смотреть нам в глаза, Он смотрел по сторонам: на деревья, на забор и даже на небо. Может быть, ему было немного стыдно. Ведь мы его хорошо кормили. Мы таскал№.ему колбасу, пельмени, селедочное масло и даже варенье. Два раза мы не ходили в кино, чтобы купить ему на киношные деньги сливки. Он сожрал бутылку сливок и все-таки не хотел стать ученым. Он не хотел перебегать двор по нашему свистку. Когда мы свистели, он прижимался к земле, словно боялся, что его ударят. Лешка начал думать, что он ненормальный. Бывают же ненормальные коты.
Мы с ним здорово намучились. Я сильно похудел за эти дни. Мама каждый раддфогала мой лоб и даже хотела проверить мои легкие. Все же к концу второй недели мы научили кота перебегать двор по свистку. Тут-то мы и решили, что можно показать его Зойке.
Рано утром, еще до начала уроков, мы собрались во дворе. Лешка держал под мышкой4 черного кота, завернутого в газету. Мы ждали, пока выйдет Зойка. Она вышла в новой форме, в новом переднике и с большим бантом. Бант стоял у нее на голове, как винт у вертолета.
— Зойка, ты чего так расфуфырилась? — спросил я.
— Меня, наверно, сегодня будут вызывать к доске.
— Это хорошо, — сказал я и посмотрел на Лешку.
Лешка поставил кота на асфальт. Я свистнул, и кот перебежал Зойке дорогу. Зойка побледнела.
— Что вы делаете? — закричала она. — Идиоты!
— Ты, Зойка, не бойся, — сказал я. — Иди смело. Сама увидишь, что примет не бывает!
Зойка ударила Лешку портфелем по голове и полезла на забор.
— Не будь дурой, — сказал я. — Иди через ворота.
— Идите сами через ворота! — закричала она. — Хочу видеть, как вы пойдете через ворота!
— И пойдем, — сказал Лешка.
' — Еще как пойдем, — сказал я.
— Ну, идите! — закричала Зойка.
— Обязательно пойдем, — сказал я.
— Плевать нам на приметы, — сказал Лешка.
— Мы не дикари, — сказал я.
— Что же вы не идете? — засмеялась Зойка. — Сами боитесь!
Мы думали, что Зойка уйдет в школу, но она сидела на заборе и все время кричала, что мы боимся кота. Пришлось пойти. Мы пошли в школу через ворота, а Зойка другим двором.
Мы шли в школу и совсем не боялись, хотя немножко думали, что с нами может что-нибудь случиться. От такого кота всего можно ожидать.
Первый урок прошел благополучно. Вызвали Зойку, и она получила пятерку. Второй урок тоже прошел хорошо, и только на третьем со мной случилось несчастье. Меня вызвала к доске Клавдия Николаевна. Кто бы мог подумать, что она сегодня меня вызовет. Вчера она вызывала на буквы «А» и "Б», значит, сегодня должна была спрашивать с другого конца — на букву «Э». Так она всегда делала. И вдруг она вызвала на букву «В»,
— Васюков, — сказала она, — иди, милый, к доске.
Я пошел и, понятно, получил двойку. Каждый бы получил ее, потому что Клавдия Николаевна должна была спрашивать с буквы «Э», или «Ю», или «Щ». Все думали, что она спросит сегодня Элашвили Ирку, или Чукреева Ваську, или Щабельник, а она спросила меня. Просто не знаю, что ей в голову ударило.
Я получил двойку и пошел домой,
— Ну как? — спросила Зойка.
— Никак, — ответил я.
— Что я говорила!
Я ничего не ответил и пошел открывать сарай.
Я открыл сарай и выпустил кота. Он вышел во двор и зажмурился от солнца. Он потерся носом о мою штанину и посмотрел мне в глаза: не дам ли я ему колбасы? Я не дал. Тогда он поднял хвост и побежал на улицу. Я не стал его догонять.
Три дня у меня было плохое настроение. Я не знал, как сказать маме, что получил двойку. На чет. вертый день папа сам спросил меня:
— Какие, молодой человек, нас занимают проблемы?
— Они'меня не занимают, — ответил я.
— А почему мы такие кислые?
В это время в комнату вошла мама.
— Хорошее дело, — сказала она. — Он уже начал скрывать от вас свои отметки. Три дня назад он получил двойку.
— Откуда ты это знаешь?
— Мне Клавдия Николаевна сказала. Я просто ума не приложу, как это у него получается. Что у тебя, способностей не хватает?
— Способностей у него вагон, — сказал папа. — Просто он излодырничался.
— Оказывается, все это время он дрессировал кошку.
— Понятно^— сказал папа. — Он хочет стать Борисом Эдером. В нашей семье нам не хватает дрессировщиков львов, змей и диких крокодилов.
— Он дрессировал кошку совсем по другой причине. Мне Зойкина мама рассказывала. Он хотел освободить Зойку от суеверий.
— Великолепно, — сказал папа. — Дрессировщик-общественник. Доброволец, так сказать. Теперь ты видишь, чего ты добился своей дрессировкой?
— Он добился двойки. А Зоя получила пятерку.
— Что и требовалось доказать, — обрадовался папа. — Я же говорил тебе: не вмешивайся в дела, которые тебя не касаются! Я же русским языком говорил!
— А возможно, это в какой-то степени его касается, — сказала Лялька.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил папа. — По-твоему, надо приучать Петю активно вмешиваться в жизнь? Напиши об этом статью в журнал «Семья и школа». Там это любят.
— Выйди на минуточку, — попросила меня Лялька.
Я вышел за дверь и стал прислушиваться, что они еще про меня скажут.
— А что плохого, — начала Лялька, — если он хотел доказать Зое, что не надо быть суеверной? Он увлекающийся парень. Он увлекся дрессировкой и забыл про школу. И никто ему о ней не напомнил. И в этом виноваты мы…
— Значит, кроме Бориса Эдера, — сказал папа, — мы имеем в доме еще своего Антона Макаренко. Не слишком ли много талантов на одну семью?
— Она нас учит, как воспитывать Петю, — вставила мама. — Очень мило. Она упрекает меня. Я, видите ли, не смотрю за сыном. Я не воспитываю его. Он заброшенный ребенок. Он бегает по двору в рваных штанах, как беспризорник. У него нет матери.
— Не надо расходиться, — попросил папа.
— Нет, как вам это нравится? — спросила мама. — Всю жизнь я недоедала, недосыпала, только и думала, как бы лучше воспитать Детей. Другие мамочки пропадали в театрах или на вечерах самодеятельности. Их дети лежали в кроватках голодные и мокрые по самое горло. Другие мамочки разъезжали по курортам, шили себе наряды, флиртовали, а я одна сидела дома и не могла надышаться на своих детей.
— Не надо расходиться, — еще раз попросил папа.
— Целыми днями я была прикована к вашим горшкам и к вашим болезням. Может быть, я была уродом? Как бы не так! Когда я шла по улице, все на меня оглядывались. Однажды меня остановил ца Тверском бульваре режиссер, который снимал фильм "Аэлита». Он посмотрел на мою фигуру и сразу решил снять меня в роли марсианки. Но я не пошла! Я не пошла, потому что у Лялечки было воспаление среднего уха. И после этого мне говорят, что я не преданная своим детям мать… Я отказалась от роли марсианки…
Когда мама вспоминает про марсианку, она очень расстраивается. И сейчас она расстроилась и начала жаловаться на Ляльку…
Я вышел во двор. У меня опять сделалось плохое настроение. Мне было жалко Ляльку, голубя и немного маму, которая из-за нас «не стала марсианкой в картине «Аэлита».
ДЯДЯ ТИША — ВЕСЕЛЫЙ ЧЕЛОВЕК…
Я лежал с папой на диване, голова к голове, и мы слушали по радио про хоккейный матч Польша — Швеция. Из репродуктора неслись страшные крики; кричали болельщики, кричали игроки, но больше всех кричал радиорепортер:
«Удар! Еще удар! Мимо! Штанга! За шайбой трудно уследить! Какой штурм! Вот могучий Ларе Бьерн, капитан шведской команды, устремляется к воротам…»
— Этот могучий Ларе Бьерн, — сказал папа, — еще наделает полякам делов.
— У «его могучий рывок, — сказал я.
— Ладно, вы, могучие, — сказала мама, — оторвитесь на минутку от радио… Ты серую безрукавку брать будешь?
— Буду, — буркнул папа.
Мама стояла у раскрытого чемодана и укладывала вещи. Папа через несколько часов уезжал в командировку.
Запонки я положила в коробочку, — сказала мама. — Рубашки лежат сверху. Пожалуйста, не забудь их менять.
— Не забуду, — отозвался папа.
— Дай честное слово!
Папа дал слово, и мы снова начали слушать, как этот Ларе Бьерн прорывается к воротам. Но тут к нам позвонили. Я пошел открывать дверь. В коридор вошел папин знакомый — дядя Тиша, веселый человек. Он был круглый, совсем коротышка, только голова у него была длинная, вытянутая вверх, словно кабачок. Дядя снял пальто, посмотрел на меня своими маленькими голубенькими глазками и спросил:
