Я раскрыл пасть, а он резко наклонился и близко-близко придвинулся к самому моему лицу, сильно сопя носом. Марианна подлезла с другой стороны и тоже придвинулась. Я задержал дыхание и закрыл глаза. Пусть, думаю, смотрят, от меня не убудет. А они (не отлипая от меня) начали отрывисто говорить между собой на английском. Он что-то спрашивал, а она отвечала. Я даже понял – он спросил, курю ли я, и она ответила, что – да, к сожалению. Тогда он вдруг острым таким, кинжальным движением – рраз! – и засунул мне четыре пальца в рот, а выпуклостью ладони прихватил меня снизу за подбородок и стал пальцами слегка водить вправо-влево, а ладонью все сильнее давить снизу вверх. Я закряхтел, продолжая сопеть, а он крикнул мне прямо в нос: “ТЭРПЭТ!”. И Марианна шепотом пояснилa: “Потерпите, пожалуйста!”. Дыхание у меня совсем перекрылось, и из глаз полились слезы. Я начал хрипеть, и он тогда выдернул руку и стал обтирать ее большим платком, который подала ему Марианна Викторовна. Глендауэр сказал длинную фразу, глядя на меня жутко расширенными за стеклами очков глазами. Тут Марианна захлопала в ладоши и даже стала немного подпрыгивать от восторга, и кричала при этом: “У вас большие перспективы! Огромные! Если вы решитесь продолжать, вы кандидат на очень серьезное долголетие. Он спрашивает, сколько прожили ваши родители”. Я говорю: “Отец умер, восемьдесят один год было ему, а мать и сейчас жива, в деревне живет под Иркутском, ей девяносто два, почти девяносто три, а дед вообще умер, – ему больше ста было”. Иностранец сдернул с головы обруч, пошел к своему креслу, уселся напротив Филимонова и стал ему что-то говорить. Я уж не знаю, понимал ли тот, но, видимо, понимал, потому что качал удивленно головой и разводил руками. А Марианна в это время шептала мне в ухо: “Я никогда его таким не видела, он в абсолютном восторге от вас, он хотел бы вас показать в Цинциннати”.
Филимонов поднялся и пошел ко мне: “Поздравляю! – он сильно сдавил мою руку своими лапами. – Его слово верное, общими усилиями можем достичь гарантированного результата!”. Я тоже, как мог, жал его руку, а своей левой ухватился за лицо, потому что челюсть довольно сильно свело.
Открылась дверь, и вошел дежурный, блондин, с большим подносом в руках, на подносе много блюдечек с каким-то желе и три высоких бокала с жидкостью. Мы подняли эти бокалы, как бы издали чокаясь, и выпили. Оказалось, сок – незнакомый, но вкусный и сильно холодный.
“Проходит?” – спросил Филимонов про мою челюсть.
“Ага, отпускает уже”.
“Ну вот! – удовлетворенно сказал Филимонов, – а вы, вообще-то, крещеный?”
“Пока нет, но я уже был в церкви, мы начали переговоры”.
“Обязательно! Покаяние – это прежде всего. Без этого никуда. А там, глядишь, двойной тягой дело пойдет”.
Тут Глендауэр и Марианна поднялись, откланялись, иностранец что-то сказал на прощанье, но дама даже не переводила, понятно было, что, дескать, наилучшие пожелания, до встречи в Цинциннати и прочее. Они вышли. А Филимонов пересел теперь за стол, вынул какие-то бумаги, и получилось, что я вроде бы у него на приеме.
“Вам повезло, что он тут оказался, – сказал Филимонов. – Истинно великий человек, хоть и алкоголик и, между нами говоря, – он наклонился над столом и подмигнул мне заговорщицки, – нехристь! Он у них там даже пресвитер, но это что ж?! Это ж протестанты, благодати на них нет! Разве ж это вера?! Однако, гений! Истинный гений! Что скажет, то и есть. – Он снова откинулся на спинку кресла и положил громадные свои руки на бумаги. – Так что? Шансы большие… Пробовать будем или?..”
“Да уж, видать…”
“Вот и ладно! Здесь, поглядите, чертежи, фотографии, рекомендации по применению, по хранению, а вот…” – он встал и открыл шкаф за своей спиной, достал оттуда два прибора, или объекта, или изделия, не знаю, как и назвать… Я видел уже их на фото в “Драгуне”, но в жизни они оказались гораздо меньше, чем представлялось, при этом, видимо, сильно тяжелее и, чего говорить, красивые вещицы – мельница в виде двух усеченных конусов, сложенных основаниями, ну как чтобы кофе молоть, но из белого-бeлoгo металла, и пушечка из желтого металла – это просто подарочный вариант.
“Поглядите, подумайте… Может, сперва окреститесь, а потом уж…”
“Да-а, – сказал я, – страшное дело! Такая маленькая, а стреляет… Я слышу – палят от Бугримова”.
“О, Степан Арамович наш почетный клиент. Ему долгий путь, считай, уже обеспечен. Глендауэр его здесь смотрел, вот в этом кресле, говорит, лицензии такой пока нет, а то можно было бы гарантийную печать ставить уже лет на двести, это минимум. Что ж, если деньги есть и их не жалеть, и при этом жить в страхе Божьем, чего ж еще-то? Библейские люди без всяких пушечек кто триста, кто четыреста, а кто и семьсот годков небо коптили да Господа славили. А мы, грешные сыны цивилизации, так не можем, не дано, но с помощью пушечек и изничтожения механического нашей накипи, шлаков наших, может, и сравняемся с праотцами. Схороним недостойных, оставим их с миром в земле, а сами поглядим, чего будет, поживем и среди совсем новых людей…”
Вот честно говорю, захолонуло у меня внутри, поднялось что-то от живота в грудь, а потом к горлу – и страшно, и даже ужасно, и сладко до невозможности. Поплыло даже все перед глазами. И непонятно – как это?! И жутко интересно.
Я говорю: “Да-а, Максимильян Геннадьевич, это, конечно… но ведь… ну… давайте попробуем договориться… А-а… на сегодняшний день… сколько это потянет, скажем, в условных единицах?”
Он помолчал, как бы прикидывая, потом говорит: “Обе?”
“Ну да, обе… Тут ведь надо, видать, в комплекте?..”
“Oбe-e…” – протянул Филимонов и стал писать на бумажке… медленно писал и что-то сильно длинное, но я этого и ожидал. Потом повернул бумажку и придвинул ко мне.
Страшное дело! Тут меня второй раз захолонуло. Вот такого я не ожидал. Он поглядел на меня и говорит: “Да-а, себестоимость вместе с опытами, испытанием, да и с этим гениальным нехристем солидная. Мы сами почти на краю. Таких людей, как Степан Арамович, раз, два и обчелся, а остальные, кто со средствами, такие грешники, что не в коня корм, мы с ними не работаем… Но вам как постоянному клиенту, вставшему на путь… – он задумался и пожевал губами, – возьмем, да скинем… – он опять подумал, – пятнадцать процентов!”
Я вынул мобильник и быстро прикинул результат. Получилось все равно что-то страшное. Но даже эти пятнадцать процентов, которые улетают, тоже такая сумма, что некоторый соблазн есть.
“Окреститесь, подумайте, почитайте Библию, посоветуйтесь с батюшкой…”
“Да мы уже… советовались…”
“Не торопитесь, это дело НАДО-ОЛГО!” – сказал он значительно.
В этот момент вбежал блондин, взволнованный, и зашептал Филимонову на ухо.
“Эх! – крякнул Филимонов. – Опять запил гений, нехристь. Но вам повезло, вы еще успели! Извините, надо принять меры. Помощник вас проводит”.
Побежал к двери и уже от двери обернулся ко мне и указал на небо в окошке: “ПОДУ-УМАЙТЕ!”.
Все как-то отодвинулосьВедь я зачем пишу? А черт его знает, зачем я пишу, ведь вы ж все равно не поверите. Ну напишу, ну расскажу все, как было, ну издам за свой счет, дарить буду книжку, в магазинах будет лежать, кто-нибудь купит, откроет, читать станет и что? Все равно ж никто не поверит! А ведь так оно и было, так оно и разворачивалось вокруг меня. И во мне тоже!
Это у меня еще бабки есть! И я могу себе позволить и писать, и напечатать, и, может, даже презентацию устроить, хоть в Доме кино, хоть где. Да, я купил этот комплект “LW-16” за страшную сумму. И Зухра ЧЕТЫРНАДЦАТЬ сеансов сандалила мне зубы, а потом палила из пушки в сторону бугримовского берега. Да, у меня дырка в доходах, ладно! Но пока еще не в бюджете фирмы! Дело все-таки поставлено! И “Чайный лист” неожиданно так крутанулся, что запасы, слава Богу, не кончились. Где правильно вложено, там капает что положено. Но я про других думаю. Может, еще кому охота грехи из зубов выскрести и попробовать лет триста на всю катушку жарить на этом шарике, Господом созданном? А на какие шиши? То-то! Значит, получается, такое образовалось время, что это не Бог говорит, дескать – ты живи двести пятьдесят лет, а ты, например – четыреста двадцать, тебе хватит шестьдесят пять лет, и точка – отваливай, а тебя, скажем, не взыщи, испепелю прямо послезавтра, совсем ты зарапортовался и стал сволочью! Это раньше так было, в ТЕ времена, а теперь получается – ну, господа-товарищи, аукцион открывается, кто больше даст, тот и будет плясать до второго пришествия и сохранять мужскую силу без всяких пищевых добавок!
Да-а! Вот такие наши времена! Страшное дело!
Вот потому я и пишу! Потому и боюсь, что пишу я зря, не поверите вы мне никто. Ну и не надо! И не надо вам мое читать. Вы другое почитайте! Книгу “Бытие”! Слыхали? Да, да, из Библии! Слыхали? Ах, слыхали-и! Молодцы! А читали? И читали даже?! О-о-о! А ВНИМАТЕЛЬНО ЛИ ВЫ ЧИТАЛИ? Или ушами при этом хлопали? Или с тусовки пришли с мутными глазами и спьяну не тот кирпич с полки схватили? То-то и оно! Я знаю, что говорю.
