Гостиница была окутана тишиной. Все спали. Не спала, высунувшись в окно своего номера, лишь Катерина.
Она была недовольна судьбой. Со свежим воздухом ночи до ее ушей доносились звуки музыки из приморского кафе. Вдалеке можно было разглядеть цветные фонарики. Перед ней расстилалась спокойная гладь моря в серебряных сполохах и слышался шум мелких волн, рассыпавшихся на скалах.
Остро пахло жасминами – их запах проникал в самое сердце и кружил голову. В черном небе, вымытом дождем, сверкали огромные звезды, казавшиеся чудесно близкими.
Вдруг из сквера раздался голос:
– Прекрасная девушка, почему ты вздыхаешь, выглянув в окно?
– Я не вздыхала, синьор, – ответила Катерина, вся дрожа и высунувшись, чтобы разглядеть того, кто с нею заговорил. Она увидела тень среди деревьев.
– Да, ты вздыхала, – продолжал голос, – сознайся! Ты несчастна в жизни.
Катерина вздохнула:
– Жизнь? Грезы, обман, химера.
– Прекрасная девушка, я смог бы сделать тебя счастливой. Но я не могу. Мне этого не дает злая судьба.
– А почему?
– Не спрашивай у меня больше.
– Дайте мне хотя бы разглядеть ваше лицо. Вы когда-нибудь бывали в Америке?
– Проездом.
Тень двинулась и на мгновение в луче лунного света показалось бледное и милое лицо подростка: говоривший был еще совсем юн.
– Прощай, Катерина! – сказал он. – Помни, что я отдал тебе свое сердце.
– Подождите!
– Не могу, прощай! Увидимся завтра вечером.
– Но послушайте, простите, скажите…
– Не сейчас. Я еще вернусь. Жди меня.
– Я могу хотя бы узнать, с кем я имела удовольствие говорить?
– Меня зовут Цветок из Грязи. Прощай!
И он исчез.
Вряд ли есть на свете пробуждение печальнее пробуждения потерпевших кораблекрушение. При свете утра их бедственное положение представилось им во всей своей неприглядности. Из всех номеров вместе со стуком передвигаемых тазов и плеска воды слышались вздохи и тоскливые голоса, стенавшие:
– Мой ключ! Где мой ключ?
Первыми вскочили с постели, разбуженные резкими звуками трубы Джанни Джанни, силач-гренадер и его товарищи. Силач, знавший историю Греции, пробормотал:
– Эти звуки трубы не дают мне спать.
Сделав утреннюю зарядку, он вместе с молодыми людьми перешел на террасу, где все шестеро в трусах совершили получасовую утреннюю пробежку, а после еще полчаса исполняли групповые упражнения для поддержания формы.
С самого раннего часа перед гостиницей собрались матросы с «Эстеллы», которые без устали громко кричали: «Ура синьору Мальпьери!» – чтобы напомнить ему о ключах. Так что Джедеоне пришлось выглянуть в окно, чтобы обратиться с речью к славному племени последователей Одиссея:
– Матросы с «Эстеллы»! Сохраняйте спокойствие и оставайтесь на своих местах! Будет сделано все, чтобы вернуть вам то, что вам причитается. Храня веру, ожидайте развития событий и возвращайтесь в приютившие вас дома.
– Ура! – закричали матросы. – Ура синьору Мальпьери!
И разошлись в самом веселом расположении духа.
* * *
Между тем, с рассветом возобновились пререкания в номере Суаресов. Было слышно, как добрый старик повторял в сотый раз:
– Дорогая моя, ну как тебе еще сказать? Я же не нарочно.
А между тем с него градом катил пот: он пытался надеть носок.[1]
– Еще бы, – шумела жена, – ты сделал это нарочно.
На что миролюбивый старик отвечал:
– Кто умнее, тому и ключи в руки.
После того, как матросы разошлись, Джедеоне спросил у горничной:
– А где туалет?
– В ста метрах от гостиницы. Идите все время прямо. Через какое-то время увидите, что земля кончается, и начинаются голубые водные просторы. Там можете заниматься туалетом сколько хотите.
– Я говорю про туалет в гостинице, как это сказано в рекламном буклете.
– Я поняла, синьор. В буклете говорится как раз про морской туалет.
Джедеоне был в отчаянии.
– Что же мне делать? – стонал он. – Я привык каждое утро заниматься туалетом в доме, плавать всухую.
Если кому непонятно, «плавать всухую» означает лечь на дно ванны без воды и так лежать несколько минут.
– В таком случае, – ответила девушка, – я не знаю, что вам сказать.
Старик Мальпьери пошел вниз жаловаться. Перед дверью Дирекции уже стояла группа отдыхающих.
– А хозяин где? – спросил Джедеоне.
– Мы его ждем, – сказал силач-гренадер.
Джедеоне постучал костяшками пальцев и закричал:
– Можно?
– Минутку! – ответил голос Арокле изнутри.
Но время шло, а дверь Дирекции все не открывалась, и синьор Афрагола все не появлялся.
* * *
Дело в том, что наш герой заперся в каморке, где с помощью Арокле занимался, как и каждое утро, очередным переодеванием, чтобы иметь возможность выйти за покупками. Кабинет Дирекции был завален париками и фальшивыми бородами всех видов и цветов. На стенах висели всякого рода костюмы, а в углу возвышалась пирамида из шляп.
Постояльцы, ведомые силачом-гренадером, шумели под дверью, держа в руках чашки, наполненные кофе с молоком, и приговаривая:
– Отсюда он выйдет только силой.
Синьор Афрагола, стоя перед зеркалом, лепил себе большую родинку на щеку. Потом он вытер руки и спросил у официанта:
– А много ли прибыло сегодня утром новых гостей?
– Нет, – ответил Арокле, – постояльцев не прибавилось, но пришло много писем и даже несколько открыток.
Хозяин пожал плечами:
– Ну, это не одно и то же.
– Но, – сказал Арокле, – все ж таки хоть что-нибудь.
– Согласен, – пробормотал Афрагола.
А сам тем временем подрезал кончиками ножниц фальшивую челку на лбу. Затем положил ножницы, взял обожженную затычку и начал рисовать себе большие круги под глазами.
– Как настроение гостей? – спросил он.
– Все еще очень возбуждены, – ответил Арокле, – из-за позавчерашних бифштексов, которые они узнали сегодня за завтраком, хоть те и были искусно замаскированы под котлеты. Но постепенно все приходит в норму, и можно надеяться, что сегодня их скушают в виде рыбы под майонезом.
– Бедняга-повар! – пробормотал Афрагола. – Он уже и сам не знает, что придумать. – Потом вздохнул и прибавил: – Хоть бы его похвалили, бедного старика! Повар – по-своему художник: его надо хвалить. Так нет же, все вечно недовольны! А чего они хотят за тридцать лир в день? Мои кости? Мало им костей стольких бедных животных? Они развлекаются, купаются в море, отдыхают, предаются иллюзии жизни в гостинице. Чего еще им нужно? А, Арокле?
– Конечно.
– Я им даю немного мяса. Для жизни нужно намного меньше.
– Еще бы!
– Рассказывают о несчастных исследователях, которые держались месяцами на одних галетах. И ведь кому сказать, что я занимаюсь этой профессией из чистого человеколюбия!
И это действительно было так. Несчастный Афрагола был страстным любителем содержать гостиницу, и для удовлетворения этой страсти он каждое лето тратил несколько миллионов.
Вдруг из сквера послышался крик горничной:
– Хозяин, хозяин, еще одно несчастье!
Афрагола выглянул в окно, держа в руке тюбик с гримом.
– Ради бога, что стряслось?
– У синьора Джанни Джанни плохо с сердцем, и он предупреждает, что кофе больше пить не будет.
– Ах! – простонал Афрагола. – Это была его единственная доплата сверх пансиона.
Вернувшись к зеркалу, он со вздохом примерил громадную курчавую бороду и спросил:
– А так меня узнают?
– Полагаю, что нет, – пробормотал официант, держа еще одно зеркало у него за затылком.
– Вы посмотрите только, до чего должен опуститься несчастный человек, – стонал Афрагола, – чтобы выйти на рынок за продуктами!
– Труднее всего сделать первый шаг, – сказал Арокле. – Самое главное – неузнанным преодолеть вестибюль. Как только окажетесь на улице, вы спасены.
– Все это хорошо, – стонал хозяин, – но так трудно, дорогой Арокле.
Арокле, услышав, как к нему обращаются по имени, спрятал от стыда голову. Но поскольку синьор Афрагола уже собирался выходить, он остановил его со словами:
– Нос, нос, синьор хозяин!
Синьор Афрагола нацепил фальшивый нос, говоря:
– Я чуть было не свалял дурака.
В самом деле, к несчастью, у него был чрезвычайно узнаваемый нос.
* * *
На улице отдыхающие горячились все сильнее.
– Смотрите, – говорил кто-то, – как бы он не проскользнул в окно.
– Не пройдет, номер 14 сторожит с улицы.
– Все выходы под контролем! – объявил силач-гренадер, предвкушавший радость мщения.
Вдруг послышался голос:
– Тише, вот он.
Ручка двери повернулась, скрипнув. Тут же дверь распахнулась, и изумленным взорам отдыхающих явилась суровая фигура русского попа.
Напиравшая толпа в замешательстве отшатнулась, проникнувшись невольным почтением при виде внушительной фигуры священника, о присутствии которого в гостинице никто и не догадывался.
