– Какой еще Вилла? – ответил тот. – Мне надо загорать, а не думать про какого-то Виллу!
– Ну извините, – пробормотал Джедеоне.
– Хотя, – продолжал молодой человек, не шелохнувшись, – раз уж вы здесь стоите, скажите мне, пожалуйста, достаточно ли загорело мое левое плечо.
– Несколько меньше правого, – ответил старик.
– Проклятье! – изрек молодой человек. – Никак не получается однотонно.
Он немного повернулся, чтобы чуть больше выставить нужную часть под палящие лучи.
Но поскольку рядом с парапетом возвышалась высокая статная фигура Уититтерли, он крикнул:
– Отойдите, вы мне солнце загораживаете!
Хитроглазый капитан поспешно отодвинулся, а Джедеоне продолжал расспрашивать рыбака о Вилле.
– Водолаз? – спросил рыбак, к удовольствию осьминога, который получил несколько минут передышки.
– Именно.
– Он всегда приходит к одиннадцати, – продолжал рыбак. И показывая на ротонду, добавил: – Он садится вон там и рассказывает о своих подводных подвигах.
– Спасибо, добрый человек, – воскликнул Ланцилло.
Чтобы как-то его отблагодарить, он хотел купить осьминога, но рыбак не пожелал продавать его ни за какие деньги.
– Он у меня уже столько лет, – сказал он, – я к нему привязался.
– Как мило! – воскликнул добряк Суарес со слезами на глазах. – Это братство ловцов и ловимых меня просто потрясает.
– Глупый! – сказали ему друзья, заметив его слезы.
Но и у самих глаза увлажнились.
* * *
В ожидании Вилла они уселись на парапет. Капитан Уититтерли, который умел готовить осьминогов, сказал:
– С осьминога не следует сдирать кожу.
– Особенно, если он живой, – заметил Андреа.
Отец ткнул его локтем, чтобы помалкивал.
Беззаботно расхаживали стайки синьор и синьорин в купальных костюмах.
– Ах! – вздохнул Ланцилло. – Антонио Вилла, что же ты не идешь?
Он посмотрел на часы: до одиннадцати было еще двадцать минут.
В этот момент он увидел нескольких незнакомцев, которые время от времени бросали монетку в воду, и маленького человечка, который нырял вниз головой и через некоторое время выныривал с монеткой во рту.
– А что? – пробормотал Ланцилло. – Может, попробовать с этим? Тогда обойдемся и без водолаза. – Он позвал: – Малыш, ты не смог бы достать мне ключ со дна моря?
– Конечно, – ответил мальчик, – бросайте!
– Я его уже выбросил, – со вздохом пробормотал Ланцилло.
Малыш больше не слушал. Он бросился в воду вниз головой и через несколько минут вынырнул с большим ключом во рту.
– Молодец! – закричала толпа.
Ланцилло с некоторым недоумением рассматривал ключ.
– Кажется, великоват, – пробормотал он. – Пожалуй, не мой.
И в самом деле, рыбак, который, заметим попутно, был отцом маленького ныряльщика, дал малышу пинка под зад.
– Я тебе покажу, как баловаться с ключом от дома! – сказал он.
* * *
Андреа облокотился на парапет ротонды, стоя рядом с Ланцилло, который пристально вглядывался в море, как будто хотел вырвать у него секрет.
Недалеко от них на парапете сидел какой-то человек, ловивший на удочку рыбу. Удивительная это категория людей! Находят удовольствие в том, чтобы часами просиживать, всматриваясь в воду, выставив удочку, – удочку непомерной длины, особенно если вспомнить, что́ на нее удается поймать, – и никогда ничего не ловят. Но есть и еще более странная категория людей: те, кто терпеливо, часами, наблюдают за рыбаком, ожидая, не вытащит ли он какую-нибудь рыбку.
А здесь присутствовал тип еще более странный, нежели те, что относятся к только что означенным категориям: он находил удовольствие в том, чтобы терпеливо наблюдать не за рыбаком, а за тем, кто наблюдал за рыбаком.
Что касается Андреа, то он находил огромное наслаждение в том, что пожирал глазами того, кто наблюдал за тем, кто следил за рыбаком.
А у этого рыбака – мы забыли об этом упомянуть – была деревянная нога. Пока он удил рыбу, ремни его, неизвестно как, ослабли и – плюх! – деревянная нога, свешивавшаяся с парапета рядом со здоровой, полетела в воду. Рыбак посмотрел, как морское течение уносит ее прочь, и пробормотал:
– Хорошо, что упала не здоровая!
– Много народу купается? – спросил Джедеоне у сына.
– Я не знаю, – ответил Андреа.
– Как это не знаешь? Ты же смотришь с парапета! Не видишь?
– Я вижу много людей, – сказал молодой человек, – в купальных костюмах, они плещутся в воде, но я не знаю, купаются ли они.
– Чем же они, по-твоему, занимаются? – с горечью пробормотал Джедеоне.
* * *
Вероятно, он сопроводил бы свои слова одним подзатыльником или парочкой, если бы, к счастью для Андреа, у прилавка торговца устрицами не возникла суматоха, привлекшая всеобщее внимание. А происходило там вот что: у прилавка стоял один человек, которого совершенно не интересовали купание и купальщики; он занимался только тем, что высасывал раковины, которые торговец ему едва успевал открывать; он предложил устрицу Суаресу, который, прежде чем проглотить ее, уже держа открытой в руке, пробормотал:
– Боюсь, что мне будет больно.
– Вообще-то, – воскликнула устрица тонюсеньким голоском, – это я боюсь, что мне будет больно.
От неожиданности Суарес вернул устрицу обжоре, которые продолжал заглатывать их одну за другой. Вдруг появился какой-то синьор с пальцами, унизанными кольцами, который без всяких объяснений направился прямиком к обжоре и принялся тузить его кулаками и пинать. Только вмешательство толпы положило конец насилию. Вырываясь из державших его сильных рук, новоприбывший поправлял кольца на пальцах и кричал обжоре, тяжело дыша:
– Негодяй!
– Может, отец? – переговаривались люди.
Как будто в его поведении были какие-то признаки отцовских чувств.
Но оба эти мужчины были примерно одного возраста.
Вскоре стало понятно, что произошло. Синьор с кольцами был богач, которому врач предписал морские купания. Он, кто мог позволить себе эту роскошь в силу своего значительного состояния, поручил некоему лицу провести курс купаний вместо него – разумеется, за вознаграждение. Но тот нашел кого-то еще, кто должен был ему деньги, чтобы тот купался вместо него. Придя к нему, он изложил суть поручения.
– Чего только ни придумают эти богачи! – воскликнул должник.
На что первый заметил:
– Вы согласны делать эти купания, в счет вашего долга? Разумеется, я оплачу все расходы. Но не дам ни сольдо сверх этого.
– А почему нет? – сказал несостоятельный должник.
– Это означает, – закончил первый, передавая ему часть субсидии, предоставленной богачом, – что вы мне выплатите долг, купаясь вместо меня. – И ушел, бормоча: – Если не воспользуюсь этой возможностью, я никогда не добьюсь возвращения долга.
Но дело в том, что должник был человеком непорядочным и деньги, полученные на лечение богача, тратил, поглощая устрицы. Но в самый интересный момент пришел богач, который, будучи предупрежден анонимным письмом, хотел устроить сюрприз. Господи боже мой! И чем же это кончилось: кулаки и пинки сыпались без счета.
– Я заплатил за курс морских купаний, – шумел богач, которому хотелось хорошо потратить свои деньги, – а этот негодяй даже не загорел!
– Нехорошо, – бормотал Уититтерли. – Если уж берешься за что-то, надо доводить до конца.
Тем временем побитый обжора поспешно надел купальный костюм, твердя, чтобы успокоить богача:
– Подумаешь, чего особенного! Сейчас пойду искупаюсь.
И действительно – поспешно погрузился в воду. Богач, наблюдая за ним с пляжа, холодно говорил:
– Плавайте.
И дальше:
– А сейчас ложитесь на спину.
И:
– Погрузите голову в воду.
И еще:
– Поплещитесь.
Тот, опасаясь новой бури, спрашивал у богача посиневшими губами:
– Так достаточно? Можно выходить?
– Еще пять минут.
Потом богач справился с предписанием врача, посмотрел на часы и сказал:
– Выходите. Примите душ. Помашите руками. Ложитесь там. Выкурите сигарету.
В конце он глубоко вдохнул и сказал:
– Начинаю чувствовать себя лучше.
А уходя со своим дублером и желая как-то компенсировать зря потраченные до того момента деньги, он сказал:
– Полюбуйтесь видом вместо меня и сообщите мне. Как он вам?
– Чудесный, – чрезвычайно старательно говорил дублер.
– И только?
Бедняга напрягал мозги с наилучшими побуждениями.
– Восхитительный, – говорил он, проявляя похвальное рвение.
– А еще?
– Очаровательный.
Богач был неумолим:
– Еще, еще! – кричал он. – Милый человек! Не думайте, что вы дешево отделаетесь. У вас должок на пять тысяч лир.
В толпе роптали:
– Это же форменная эксплуатация.
* * *
– А я вот думаю, – сказал Ланцилло Суаресу, – не искупаться ли мне? Как вы?
– Я – нет, спасибо, – ответил любезный старик, – я никогда не купаюсь перед едой.
Джедеоне, который больше всего на свете не любил, когда его сын кому-то в чем-то уступает, позвал Андреа.
