Ни Люси, ни Сильвия мою живопись на стекле не оценили. Единственный, кого она хоть как-то заинтересовала, был Удо. Если забыть о том, что он бабник, то с ним вполне можно было бы ладить. Умен, с чувством юмора даже, к тому же большая шишка, зарплата — целое состояние. У Сильвии было все, о чем я только мечтала: домработница, респектабельный автомобиль (не то что моя развалюха со свалки), шмотки шикарные, огромная, великосветская вилла, а кошелек от наличных трещит по швам. Сильвия порой являет чудеса щедрости и передает одежду своих дочек по наследству моей Ларе. Мне самой перепало вечернее платье, в котором я красовалась на балу в теннисном клубе. Обратно Сильвия его забирать не стала. Мне ее одеяние было широковато в бедрах. Но вообще-то, я оттого еще дружила с Сильвией, что она обещала заказать Райнхарду, когда придет время, построить новые конюшни и новое здание для ее конного клуба.
До замужества Сильвия проектировала гарнитуры для «благородной» кухни. Необыкновенной какой-нибудь кулинаркой она в связи с этим не стала, но до сих пор ее кухня напичкана самыми high-techs.[7] Как только моя подруга выскочила замуж, она забросила работу, расслабилась и зажила в свое удовольствие, которое изредка прерывали внезапные истерические приступы материнской любви. Врач прописал ей пить на завтрак шампанское, я посоветовала увлечься лошадьми, а что у нее роман с «лошадиным» тренером, так это Удо виноват, совсем жену забыл.
А еще Сильвия торчит у меня как бельмо на глазу, потому что я ей, конечно, завидую немножко и ревную к ней моего мужа. В бытность свою дизайнером кухонь она нахваталась азов архитектуры и мнила, что имеет к ней какое-то отношение. Райнхард, правда, Сильвии избегал. Он и без того в своем блестящем фешенебельном теннисном обществе звезд с неба не хватал и сам это прекрасно знал. Я видела, как он из кожи вон лез, чтобы свести знакомство с богатыми теннисистами, хотя порой и сомневалась, что его на это толкает одна только забота о семье. Удо, муж Сильвии, тоже играл в теннис, и в тот злосчастный вечер они с Райнхардом договорились поиграть, но потом Удо пожаловался на сердце и встречу отменил.
Да уж, у богатых свои спортивные причуды, недешевые. В этом смысле Люси мне всегда нравилась больше. Она точно уж не бедная, но не играла в гольф и не ходила на яхте под парусом. С четырьмя детьми не очень-то разгуляешься.
Помню, она меня как-то удивила: решила отдать младшую Евочку в детский сад и пойти на полставки опять работать учительницей. «Анна, я же не для того университет заканчивала, чтобы стать потом наседкой», — объяснила она. На что я только с горечью отвечала: «Кажется, это как раз мой вариант».
Тут Люси предложила мне за приличную плату нянчить до обеда ее Еву и забирать в полдень Морица из детского сада.
— Ты же знаешь, — отвечала я, — у меня своих двое за юбку цепляются. А еще надо теперь при Райнхарде секретаршу из себя строить. Так что бебиситера из меня не выйдет. Кроме того, я у вас долго оставаться не могу в доме, у меня же на кота твоего аллергия. Если только ты Орфея вашего уберешь куда-нибудь подальше…
Да, кивнула Люси, моя аллергия нашей дружбе явно мешает.
О моем любимом хобби, на которое у меня и так совсем не оставалось времени, я вообще не упомянула. Я давно подозревала, что все дружно живопись мою осудили и стоящим занятием это никто не считает.
Спустя пару дней после того как мы собирали гостей на званый ужин, выхожу я утром на крыльцо в одних тапочках и халате, соскальзываю по мокрым ступенькам к почтовому ящику, чтобы выудить из него газету, и вижу: стоит Райнхардов джип-вездеход, а к лобовому стеклу «дворником» прижата красная роза. Моросил дождик, мне мокнуть не хотелось, так что я розу трогать не стала и пошла готовить завтрак. А когда Райнхард и дети с обычным опозданием допивали свой кофе и какао, я о цветке и вовсе забыла.
Но за ужином я опять о нем вспомнила.
— Слушай, ты куда розу дел? — спросила я мужа.
— Что? — отозвался муж.
— На твоем лобовом стекле была прикреплена роза, красная, символ любви…
То ли Райнхард строил из себя дурака, то ли и вправду не способен был замечать тайные знаки внимания и почитания. Он, мол, никакой розы не заметил, дождь шел, а может, она упала, когда он тронул машину.
Втайне я льстила себе надеждой, что цветок, может быть, вообще был посвящен мне, как намек на мое имя Аннароза. А может, это просто Сильвия так мило пошутила?
Я этой истории тогда не придала ни малейшего значения и забыла бы о ней навсегда, если бы неделю спустя на том же самом месте не нашла новую розу.
С видом триумфатора я положила улику на стол перед кофейной чашкой мужа.
— Это еще что такое? — Он не любил, когда его беспокоили за завтраком, ему нравилось молча читать газету.
— На прошлой неделе было то же самое! — отвечала я, поедая его глазами. Может, он и правда ничего не понимает? Или прикидывается? Может, у него талант вечно лицедействовать? А вдруг у него тайная возлюбленная? Или это у меня появился загадочный поклонник?
После третьей розы я стала за Райнхардом пристально следить: кто к нему приходит, когда у него встречи с заказчиками, когда он свободен, где проводит свободное время и, главное, во что одевается. Секретарскую свою лямку я тянула дома, в офис приходила редко, уборщицей он нанял молоденькую турчанку. Я решила «спонтанно» навестить мужа в его владениях.
Как-то, когда Райнхард отправился в ванную, я залезла к нему в сумку. Любовных писем там не было, только какой-то подозрительный счет из ресторана. Я заглянула к нему в рабочий план: вечером у него был намечен только теннисный клуб, а пришел он домой поздно и почти ничего не стал есть. Кроме дорогого вина и граппы можно было разобрать еще: «1 порция для пенсионеров» и «1 стейк». Ну ладно, стейк — это еще куда ни шло, но вот возлюбленная, которая заказывает порцию для пенсионеров, — это уже решительно интересно. Значит, я стряпаю тут специально для него сосиски с картофельным пюре, стараюсь изо всех сил, а он неизвестно с кем ходит по ресторанам! А ведь дома каждая копейка на счету!
Четвертая роза вывела меня из себя. Конечно, я пыталась застукать эту дамочку на месте преступления, но она, должно быть, проскальзывала ночью. Как бы рано я ни вставала, роза уже была на положенном месте. Сидя в утренних сумерках, я вдруг так захотела, чтобы все четыре розы предназначались мне, чтобы это мне приносил их каждую ночь какой-нибудь принц, пианист-виртуоз или, по меньшей мере, банкир. По ночам мне мечталось о симпатичном семейном докторе или хорошеньком инженере, который иногда забегал к нам поговорить с мужем, у меня дух захватывало от моих воображаемых романов, но больше это было похоже на издевательство над самой собой.
Вместо пятой розы я нашла бумажное красное сердечко с золотыми буквами «Я. Т. Л.» — «Я Тебя Люблю». И наклеила доказательство неверности Райнхарда ему на утренний бутерброд с мармеладом, отчего он пришел в бешенство.
— Слушай, Лара, ты передай этому своему кавалеру с розами, чтобы заканчивал хулиганить! Понятно?! — прорычал он нашей десятилетней дочери. Та залилась пунцовой краской до самых ушей, сгребла свои школьные пожитки и убежала в школу, не дожидаясь брата.
Райнхард еще некоторое время раздраженно тряс головой, потом взял Йоста за руку и ушел.
А я осталась одна с красным сердечком, и мне стало ужасно стыдно. Ну конечно, это же детский почерк, сердечко вырезано неровно. Детские шалости. Как мне только в голову пришло подозревать мужа в измене или тем более мечтать о том, что у меня завелся тайный поклонник!
Неужели Лара влюблена? Никогда бы не подумала, я в ее годы о таком и думать не смела. Лара казалась мне еще совсем ребенком.
Дочь пришла домой из школы непривычно рано, часом раньше Йоста. Она влетела на кухню и закричала:
— Он не признается!
— Кто?
Мальчик один из их класса, Хольгер его зовут. Ларина подружка Сузи тоже как-то его подозревала, больно чудно он на них пялился.
На обратном пути из школы девчонки прижали его где-то к стенке, и он им поклялся, что даже не знает, где Лара живет. Дочь моя вся просто кипела.
— Мы его обозвали педиком, отняли перочинный нож. Как думаешь, может, нам надо было его пытать?
Я была в шоке! Какой ужас, откуда? И это мой ребенок?! Как же плохо я ее знаю! Я попыталась за мальчишку вступиться: мол, розы — это же ничего дурного…
Но Лара была непримирима: все мальчишки козлы, а из-за этого идиота папа на нее сегодня утром накричал. «Вот если он еще хоть раз…» — пригрозила она Хольгеру.
Я глядела на дочь и думала, откуда это у нее, почему ей хочется весь мир поколотить?
Но тут она вдруг сообразила:
— А может, у Хольгера переходный возраст начался?!
