Она не слушала его. Уже поздно. Возможно, звонил Роже и решил позвать ее куда-нибудь выпить кофе. А ее нет дома. Роже что-то говорил о поездке в субботу, предлагая провести день за городом. Сумеет ли она к тому времени освободиться? Не передумает ли он? Или это обещание, как и многие прочие, вырвала у него любовь, ночь, когда (Поль хорошо знала его) он не представлял себе жизни без нее и когда их любовь казалась ему такой весомой, такой самоочевидной, что он уже переставал сопротивляться. Но стоило ему очутиться за дверью, на улице, вдохнуть будоражащий запах своей независимости, и она снова теряла Роже.
Она промолчала почти всю прогулку, поблагодарила Симона и сказала, что будет очень, очень рада, если он как-нибудь соберется ей позвонить. Симон, застыв на месте, глядел ей вслед. Он чувствовал себя очень усталым, очень неуклюжим.
Глава V
Это был и вправду приятный сюрприз. Роже потянулся к ночному столику и взял сигарету. Молодая женщина, лежавшая с ним рядом, хихикнула:
— Все мужчины после этого курят.
Замечание не особенно оригинальное! Роже протянул ей пачку сигарет, но она отрицательно покачала головой.
— Мэзи, можно я задам один вопрос? Что это на Вас нашло? Знакомы мы с Вами уже два месяца, и вы не разлучаетесь с мсье Шерелем.
— Шерель мне нужен для моих дел, у меня же есть ремесло. А мне захотелось поразвлечься. Понял?
Он отметил про себя, что она принадлежит к тому сорту дам, которые, раз приняв горизонтальное положение, почти автоматически переходят на «ты». Он расхохотался.
— А почему именно со мной? Ведь на коктейле были очень милые молодые люди.
— Знаешь, молодые люди как начнут болтать, как начнут!.. А потом ты, ты-то хоть любишь это дело — сразу видно. Поверь мне, такие теперь встречаются все реже. Женщина это чувствует. Только, пожалуйста, не вздумай уверять меня, что ты не привык к скорым победам…
— Все же не к таким скорым, — рассмеялся он. Была она прехорошенькая. Совершенно ясно, что за ее узеньким лобиком копошится множество мелких идеек относительно жизни вообще, насчет мужчин, женщин. Если бы он был настойчивее; она охотно изложила бы ему свое кредо. Было бы, пожалуй, даже интересно. Как и всегда, он чувствовал себя растроганным, но как бы со стороны, испытывая чуть ли не страх при мысля, что эти прекрасные, столь непохожие друг на друга женские тела, которые он так любил открывать для себя, блуждают по улицам, блуждают по жизни и что руководят ими птичьи шалые мозги. Он погладил ее по волосам.
— А ты, ты, должно быть, из нежных, — продолжала она. — Все вот такие огромные битюги очень нежные.
— Да, — рассеянно подтвердил он.
— Не хочется с тобой расставаться, — продолжала она. — Если бы ты знал, какой зануда этот Шерель…
— Боюсь, никогда этого не узнаю.
— А что, Роже, если нам уехать за город на два дня? На субботу и на воскресенье. Не хочешь? Мы бы с гобой двое суток из спальни не выходили, представляешь, за городом, комната большая…
Он взглянул на нее. Она приподнялась на локте. Он увидел, как на шее у нее бьется синяя жилка, она смотрела на него так, как тогда, во время знаменитого коктейля. Он улыбнулся.
— Ну, скажи «да» Скажи скорее, слышишь…
— Скорее, — повторил он, привлекая ее к себе. Она укусила его за плечо с каким-то кудахтаньем, и он подумал мельком, что даже любви можно предаваться по-глупому.
— Очень жаль, — сказала Поль. — Ну, желаю хорошо поработать, не веди машину слишком быстро. Целую тебя.
Она повесила трубку. Вот и пропал их уик-энд. Оказывается, в субботу Роже нужно поехать в Лилль, по делам к своему тамошнему компаньону — так он сказал. Возможно, это правда. Она всегда старалась думать, что это правда. Она живо представила себе загородную гостиницу, где они обычно останавливались, пылающие в каминах дрова, комнату, чуть пахнувшую нафталином; она рисовала в воображении эти два дня, все, чем они были бы заполнены, прогулки с Роже, разговоры с Роже, вечер и совместное пробуждение бок о бок и уйма свободного времени впереди, целый длинный день, теплый и ровный, как песок на пляже. Она снова подошла к телефону. Можно позавтракать с подругой, пойти, скажем, поиграть в бридж… Но ей ничего не хотелось. И в то же время страшно было провести эти два дня в одиночестве. Ей были мерзки эти воскресные дни одиноких женщин: книга, которую читаешь в постели, всячески стараясь затянуть чтение, переполненные кинотеатры, возможно, коктейль или обед в чьей-нибудь компании; а дома по возвращении — неубранная постель и такое ощущение, будто с утра не было прожито еще ни одной минуты. Роже обещал позвонить послезавтра. Он говорил знакомым ей, чересчур нежным голосом. Ну что ж, она и будет ждать телефонного звонка, а пока посидит дома. Не мешало бы прибрать квартиру, а это значило заняться тысячью обычных домашних дел, будничных женских дел, которыми ей настоятельно советовала заниматься мать, и которые Поль в душе ненавидела. Ведь время не моллюск, не так-то оно податливо. Но сейчас она почти жалела, что лишена вкуса к таким вещам. Возможно, и впрямь наступают минуты, когда уже нельзя бросаться в атаку на жизнь, а нужно защищать себя от нее, как от старинной, чересчур навязчивой приятельницы. Пришла ли эта минута и для Поль? И ей послышался за спиной протяжный вздох, многоголосым хором произнесенное «пришла».
Она решила, что в субботу позвонит около двух мадам Ван ден Беш. Если та чудом не в Довилле, то можно будет с ней после обеда поработать. Это, пожалуй, единственное, что прельщало Поль. «Совсем как те мужчины, — подумала она, — которые и по воскресеньям ходят на службу, лишь бы не сидеть с семьей». У мадам Ван ден Беш оказался легкий приступ печени, она скучала и с восторгом приняла предложение Поль. Захватив десяток образцов всех расцветок и стилей, Поль отправилась на авеню Клебер. Там ее поджидала мадам Ван ден Беш в узорчатом халате со стаканчиком минеральной воды «Эвиан» в руке и с нездоровым румянцем на щеках. Поль подумала, что отец Симона должен был быть настоящим красавцем: нелегко уравновесить банальность такого лица.
— Как поживает ваш сын? А вы знаете, что как-то вечером мы его встретили?
Поль не сказала, что накануне завтракала с Симоном, и сама удивилась своей скрытности. Лицо ее собеседницы тотчас приняло мученическое выражение.
— Откуда же мне знать? Он со мной не говорит, ничем не делится, кроме, конечно, своих денежных затруднений! К тому же он пьет. Его отец тоже пил.
— Ну, на алкоголика он не похож! — улыбнулась Поль. Перед ее глазами промелькнуло лицо Симона, гладкое, с нежным румянцем, как у хорошо выкормленного англичанина.
— Он красавец, правда ведь?
Мадам Ван ден Беш оживилась, вытащила груду альбомов, где можно было видеть Симона-младенца, Симона с длинными до плеч локонами, Симона верхом на пони, Симона-лицеистика с испуганным взглядом и т. д. и т. п. Очевидно, имелись сотни его фотографий, и Поль в душе обрадовалась что он не стал ни гомосексуалистом, ни подонком.
— Рано или поздно наступает день, когда дети отдаляются от родителей, — печально вздохнула мать.
И вдруг на мгновение она снова стала Терезой тех уже далеких времен, слишком легкомысленной и беззаботной.
— Надо вам сказать, что у него просто отбоя нет…
— Ну, еще бы, — вежливо подтвердила Поль. — Не угодно ли вам взглянуть на эти ткани, вот эти…
— Прошу вас, зовите меня просто Терезой…
Она говорила все дружелюбнее, велела подать чай, засыпала Поль вопросами. А Поль думала о том, что Роже спал с этой дамой лет двадцать назад, и тщетно
старалась отыскать следы былой прелести на этом отяжелевшем лице. Ее попытки перевести разговор на профессиональные темы не увенчались успехом, и она поняла, что Тереза бесповоротно вступила на путь интимных признаний. Так бывало всегда. В чертах лица Поль было что-то гордое, невозмутимо спокойное, что неизбежно, на ее горе, вызывало у собеседников целые потоки слов.
— Вполне возможно, вы моложе меня, — начала мадам Ван ден Беш. И, услышав это «вполне возможно», Поль не могла сдержать улыбки. — Но вы понимаете, какое значение имеет обстановка, рамка…
Поль перестала слушать. Эта женщина напоминала ей кого-то. Она вдруг поняла, что Тереза просто похожа на ту Терезу, которую вчера представлял Симон, и подумала, что у него несомненный дар имитации и столь же несомненная жестокость, не сразу, впрочем, заметная из-за его застенчивости. Сказал же он ей вчера: «Обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти мимо… избрали путь уверток, смирились… приговариваю вас к одиночеству». Имел ли он в виду именно ее? Неужели он догадался? Сделал ли он это с умыслом? При этой мысли ее вдруг охватил гнев.
