— Как скажешь, дружище.
Бар располагался наверху, в башенке, туда вела резная винтовая лестница. Виталий поднялся по ней и почти сразу же увидел женщину, сидевшую на высоком стуле у стойки. В первый миг ему почему-то вдруг показалось, что это его «девушка из таверны», но потом он сразу же понял, что обознался — женщина у стойки не имела ничего общего с его официанткой. Она сидела к нему спиной — стройной, смуглой, почти обнаженной, пересеченной крест-накрест двумя тонюсенькими бретельками, которые поддерживали длинную ярко-красную юбку, начинающуюся значительно ниже узкой талии. «Смело», — отметил он про себя. Ее черные волнистые волосы были небрежно сколоты алой, в тон наряду, заколкой. Казалось, женщина качнет головой — и густая темная лавина сразу же рассыплется по плечам. «Со спины хороша, ничего не скажешь!» — пронеслось в голове у Малахова.
И, точно подслушав его мысли, женщина обернулась. Виталий жадно глянул в ее лицо и удивился. Судя по фигуре и одежде, он представил себе совсем молоденькую девушку, а даме явно было за тридцать, если не за сорок. Впрочем, она, без сомнения, могла позволить себе носить столь вызывающий наряд. Спереди платье оказалось не таким открытым, но тем не менее отлично подчеркивало все достоинства фигуры. Шея, руки и соблазнительно оголенные плечи были такими же загорелыми, как и спина. Черты смуглого лица казались правильными до безупречности.
Вообще-то Малахов не любил женщин в красном. Сам цвет ему нравился, но не в одежде — слишком он привлекающий внимание, вызывающий и агрессивный. Позволить его себе может далеко не каждая. Но незнакомка была именно той редкой женщиной, которой красный шел.
Не обращая никакого внимания на его пристальный взгляд, женщина легко соскользнула с высокого стула и направилась к лестнице. Виталий посторонился, пропуская. Ее щиколотки, видневшиеся при ходьбе в разрезе длинной юбки, обнимали плетеные ремешки черных босоножек на высокой шпильке. На левом плече она придерживала лакированную сумочку на таком же плетеном ремешке.
Когда она проходила мимо, он с удивлением обнаружил, что от нее никак не пахло. Ни легкого аромата духов, ни дуновения от волос, ни запаха кожи — вообще ничего. Он даже не думал, что такое бывает.
Пройдя в бар, Малахов машинально отметил, что на стойке не осталось пустого стакана. Выходит, женщина сидела там просто так, и бармен никак на это не реагировал.
«Видимо, она здесь своя, — решил Виталий. — Интересно, кто она? Судя по одежде, дама очень состоятельная, вряд ли проститутка… Но и на игрока она не похожа. Скорее всего, чья-нибудь жена или подруга. Кого-нибудь из завсегдатаев. Или из местных. Может быть, даже хозяина казино».
Выпив коктейль и прихватив стаканчик «помидорного» сока для Джо, Малахов вернулся в зал. Женщины в красном уже нигде не было видно, зато он почти сразу же наткнулся на своего заокеанского приятеля и с одного взгляда понял, что тот чем-то взволнован.
— Что случилось, Джо? Ты сорвал джек-пот?
— Автоматы не принесли мне выигрыша, — покачал головой техасец.
— Ну так пей свой сок и поехали домой!
— Нет, я хочу играть еще.
— По-моему, ты уже все тут перепробовал.
— Нет, не все. — Джозеф залпом выпил сок. — Я тут слышал крайним ухом… Что ты улыбаешься? Я неправильно сказал?
— Ну да, дружище, надо говорить «краем уха». Ладно, не обижайся! Так что ты слышал?
— Тут где-то играют в «русскую рулетку». Что это такое? Виталий снисходительно улыбнулся:
— Джо, ты что-то не так понял. В русскую рулетку не играют, это просто такое выражение, что ли…
Американец жаждал разъяснений.
— Понимаешь, раньше у военных, да и не только у военных, было такое опасное развлечение. Брали револьвер, вынимали из барабана все патроны, кроме одного, по очереди прикладывали оружие к виску или там к сердцу и нажимали на спуск. Соответственно тот, кому не повезло, мог схлопотать пулю.
Глаза Джозефа стали совсем круглыми, то ли от ужаса, то ли от удивления, что можно развлекать себя столь экзотическим образом:
— Я сам слышал… Эти мальчики, которые сказали про суе… про суве…
— Они шутили, Джо. Или говорили не всерьез. Образно, понимаешь? А может, просто вспоминали передачу. У нас недавно была телеигра с таким названием. А ты много проиграл в автоматах?
— Нет, — не задумываясь, ответил Коллуэй. — Ровно тысячу ваших рублей. Так что сегодня моя прибыль составила шесть тысяч семьсот пятьдесят ваших рублей, или двести тридцать шесть долларов и восемьдесят четыре цента.
— Я рад за тебя.
— Может, отметим мой выигрыш в баре?
— Не сейчас, дружище. Уже половина второго ночи. Если честно, я просто с ног валюсь. Да и девушки наши дома заждались — моя Лана и твоя Наташа.
— Да-да, Наташа! — при упоминании этого имени техасец просветлел лицом. — Ты прав, пора до хаты, до дому. Но, Вит, ты помнишь, завтра ты и Лана будете обедать у нас?
— Уже сегодня, Джо! Вот уже полтора часа, как наступила суббота.
Они направились к выходу. Несмотря на поздний час, народу в казино не убывало. Виталий поймал себя на том, что все еще ищет женщину в красном. Но той нигде не было видно.
Ночь была лунной и удивительно теплой. Малахов и Коллуэй пересекли небольшой сад и уже подходили к воротам, как вдруг за их спиной раздался странный шум: резкий хлопок, точно взорвалась петарда, а затем — громкие, отчаянные крики нескольких голосов, перекрывших даже гремевшую в саду музыку.
— Что это? — испуганно спросил американец. — Это выглядит, как… как…
Он не договорил. Сделав несколько шагов в ту сторону, они своими глазами увидели, как это выглядело.
В углу сада, подальше от увитых гирляндами ярко горящих лампочек деревьев, стояла уже знакомая компания мальчиков-мажоров. Вернее, стояли они не все. Один из них — тот самый, кто знал, как по-английски «суеверие», — лежал на земле. Первого взгляда было достаточно, чтобы понять, почему он лежит.
Даже при таком освещении было отчетливо видно, что рядом с парнем на молодой, только-только пробившейся траве валяется револьвер. «Наган», с ходу определил Виталий, — причем старый, дедовский или копаный. Да, доигрались детки в войнушку… По белевшему в темноте джемперу расплылось на груди темное пятно. Малахова поразило, что крови было на удивление мало. Ему почему-то казалось, что должно быть больше, намного больше… От ее запаха затошнило.
Джозеф, с трудом присев на корточки — мешал объемистый живот, — пытался нащупать у мальчика пульс. Виталий молча наблюдал за ним и уже неизвестно откуда знал, что это бесполезно. Просто знал, и все. Он молча рассматривал лежащего. Светлые волосы, лицо, при жизни бывшее миловидным, а сейчас искаженное, но не гримасой боли или ужаса, а пожалуй, выражением безграничного недоумения. На парне стильная обувь и одежда, джинсы с широким поясом съехали вниз, открывая дорогое белье. Не иначе, тоже, блин, метросексуал, как Аркашка… Вернее, был им.
Вокруг уже давно поднялась суета, собрались люди, раздавались возбужденные голоса. А Малахов все смотрел и смотрел на тело. Потом поднял голову и увидел ее.
Она стояла совсем рядом, прямо напротив него, с другой стороны от убитого. Странно неподвижная среди суетящейся кучки людей. Поверх алого платья теперь был накинут длинный темный бархатистый плащ, и это сочетание алого и черного навевало неприятную ассоциацию с отделкой гроба. Черная крышка — красная бархатная подкладка. А внутри покойник.
Женщина тоже глядела на тело, но на ее лице не было ни страха, ни скорби, ни брезгливого любопытства — ничего общего с тем, как обычно смотрят на мертвых. Скорее на ее лице читалось… Нет, пожалуй, Виталий никак не мог бы определить для себя выражение ее лица.
Она подняла голову, встретила его взгляд и едва кивнула, то ли ему, то ли своим мыслям. Малахов не понял, что означал этот жест. А затем легко и непринужденно, точно делала что-то совершенно естественное, перешагнула на своих высоченных каблуках через мертвое тело, неторопливо прошла к воротам и скрылась за ними, так ни разу и не обернувшись.
Глава 3 Будничная суббота
Как это ни странно, Виталий Малахов относился к той немногочисленной категории людей, которые терпеть не могут выходные. С одной стороны, он не был работоголиком, у которых понедельник начинается в субботу, а день, проведенный в отрыве от любимого дела, приносит танталовы муки. С другой, выходные, а субботы особенно, у него обычно не задавались. Как все нормальные люди, он всю неделю мечтал отоспаться — и просыпался в субботу на полчаса позже, чем в будни. А потом долго не мог решить, что же делать дальше. Заставить себя опять уснуть? Можно, но тогда — Виталий хорошо это знал — он проспит до полудня, встанет с больной головой и весь день будет чувствовать себя разбитым. Неплохо было бы поваляться в постели с книжкой, но в выходные чаще всего выходило так, что читать было нечего — очередная книга или только что была закончена, или оказывалась забыта в офисе. И, поворочавшись с четверть часа, Малахов вставал, приводил в порядок постель, плелся в душ… А потом все утро маялся, не зная, куда себя деть, листал какие-то журналы, болтал по телефону, развалившись на диване, бездумно щелкал кнопками телевизионного пульта, переключаясь с одного спутникового канала на другой, с футбола на познавательную передачу о египетских пирамидах, а с очередного бандитского сериала на очередной бездарный музыкальный клип.
