А вот последние месяцев пять они потерялись, но, оказывается, не навсегда.
— У тебя же есть дача! — вдруг сказала Наташа, когда Юля закончила свое печальное повествование и они обе, наплакавшись, сидели с ногами на диване.
— Дача? — эхом вторила Юля, с трудом пристраивая свои мысли в то русло, которое ей выбрала гостья. — Это развалюха-то в Вишневом? Я, Наташ, честно говоря, не представляю, что из этого можно извлечь. Никита и купил-то ее по дешевке, под снос. Из-за земли. Он намеревался там дом строить. В будущем.
— Правильно. Потому что там красиво.
— Откуда ты знаешь?
— Мы с Бородиным проезжали там. С дороги Волгу видно, ночью мост в огнях, и пароходы плывут.
— Даже если я продам этот дом, мне не хватит вырученных денег даже на комнату в коммуналке здесь, в областном центре. Да я и не смогу его продать, поскольку он оформлен на Оленьку.
— У тебя есть дом! — как заклинание твердо повторила Наташа. Словно и не слышала того, что говорила ей Юля. — Так что причин для абсолютной паники нет. Я не предлагаю его продавать. Я предлагаю в нем жить.
— Жить? — не поверила своим ушам Юля. Она и в Вишневом-то никогда не была и дома этого не видела. Никита показал ей документы и объявил, что теперь у них есть дача. Она только плечами пожала. Не все идеи мужа вызывали у нее бурный энтузиазм. Купил у каких-то пьяниц дом по дешевке, это его дело. Вот будет там нормальная дача с садом и лужайкой, они с Оленькой станут проводить там уик-энды. С удовольствием.
Могла ли она предположить, что эта пресловутая “дача” станет их с дочкой единственным пристанищем?
Денег оплачивать квартиру нет. На работу без стажа и с такой “экзотической” специальностью никто брать не спешит.
— А что я там буду делать? — недоверчиво поинтересовалась Юля.
— А что и все. Да у них там пенсионеры из наших мегаполисов накупили дач, квартиры в городах детям оставили и наслаждаются свежим воздухом. Будешь вишню продавать на трассе, там все этим живут. Мысли в порядок приведешь. А там видно будет.
Теперь уже Юля не возражала так рьяно. Она ходила по кухне, заваривала чай, готовила в микроволновке горячие бутерброды, по капле впускала в себя Наташино бредовое предложение.
А что? Хоть какой-то выход. В тупик уже проникла струйка свежего воздуха. По крайней мере можно съездить и посмотреть. У нее больше нет сил сидеть на чемоданах, перешагивать через упакованные, готовые к переезду коробки и ждать чуда.
— На что ты живешь? — поинтересовалась Наташа, наблюдая, как Юля движется по квартире, совершая выбор.
— У нас было немного, на какое-то время хватит. За квартиру дорого платить. Хозяйка приходит день в день и требует свои сто долларов. Если бы у меня была какая-нибудь специальность типа экономиста…
— Или юриста.
— Вот-вот. Я ведь хотела получить второе высшее, Никита был против. А о том, чтобы я работала, не могло быть и речи! Сиди дома и обеспечивай ему тыл.
Наталья Михайловна зажмурилась:
— Пожить бы так хоть недельку — за чьей-нибудь спиной! С забитым холодильником, чтобы голова ни о чем не болела.
Юля обернулась и смерила ее недоверчивым взглядом.
— Вы бы не смогли, Наталья Михайловна. Натура не та.
— Это точно. Сбежала бы на работу. Вернее, на работы.
— Вы так и работаете в двух местах?
— Теперь в трех.
— С ума сойти! Это с твоим-то здоровьем! — ахнула Юля, от изумления вновь перейдя с “вы” на “ты”. — Ты же говорила, что хоть одну бросишь! Хотя бы школу!
— Школу не могу. В этой школе Лерка учится. Я им помогаю к смотрам готовиться. Попросили спектакль поставить, как я откажу? Лерка и так оценками не блещет, так хоть учителя к ней внимательней относятся, чтобы мне угодить.
— Ну а Дом творчества? Ты же говорила, что смотреть там уже ни на что не можешь и директор тебя достал?
— Достал. Верно. Но там дети, которых я пять лет растила. Хорошая группа, жалко бросать. Мы с ними “Чиполлино” ставим. Знаешь, я придумала применить поролон для постановки, и…
— А радио? — перебила Юля, не особо горя желанием слушать Наташин фанатичный рассказ об очередном шедевре, который унесет у нее новую порцию здоровья, а судьи на очередном фестивале изрядно попортят кровь.
— Радио? Там платят хорошо. Работы, правда, много, но все-таки платят. Нефтеперерабатывающий завод, не какое-нибудь депо.
— Молчу, молчу, — улыбнулась Юля. — Вот только когда ты все успеваешь?
Наташа усмехнулась с горчинкой.
— А куда мне деваться, Юль? Куда деваться? Рожнов не работает. А если и устроится куда, непременно попадет в приключение. То машину разобьет, то пьяный за руль сядет. Я только его права раз пять у милиции выкупала. А машин сколько отремонтировала на свои деньги — не перечесть. Пусть уж дома сидит, мне дешевле обходится. А Лерку одевать надо, лечить, учить… Она школу заканчивает. Если бы она еще это ценила…
В Наташином голосе послышалась горечь. Откровенная досада на дочь выплеснулась наружу.
— Что-то случилось?
Сигарета означала особенно волнующую тему. Наташа курила редко, только во время посиделок с подругами и когда волновалась или нервничала. А Юля… Если рассказы о буднях Дома творчества ее мало интересовали, то тема “дочки-матери” являлась живой и близкой.
— Лерка… переспала с парнем, — выпустив дым, сообщила Наташа. Банальные, по сути, слова применительно к дочери казались чудовищными, грубыми, неправдоподобными. Обида с новой силой хлынула в грудь. Ветра поперек, заставив закашляться.
— Сколько ей? Шестнадцать? — уточнила Юля, выдержав паузу.
— Пятнадцать! — невесело усмехнулась Наташа. — Ей только в следующем месяце шестнадцать исполняется. Она с шести лет в школу, пошла. Сопля! И ладно бы — приспичило! Ладно бы она так сгорала от страсти, что невмоготу, а то ведь нет, ей ничего такого не надо было — просто любопытство! Он уговорил ее попробовать!
Наташа уронила пепел на юбку, неловко взмахнула рукой с сигаретой — новая порция пепла упала теперь уже в стакан с Юлиным чаем. Она злилась на себя за то, что раскрыла их с Леркой тайну постороннему человеку. Рассказанная, она казалась ей еще более ужасной. Нельзя было этого делать, это личное…
— Успокойся, все уже случилось. — Юля убрала остывший чай и открыла створку шкафчика, где стояло несколько бутылок. — Молдавского вина хочешь? — спросила она и, не дождавшись ответа, достала фужеры и темную красивую бутылку. — А как ты узнала? Она сама тебе рассказала?
— Из письма. Письмо прочитала. Как будто кто толкнул.
— Ты прочитала ее письмо?
Юля посмотрела на гостью с каким-то новым выражением.
— Да, прочитала! — с вызовом ответила Наташа. — И твоя подрастет, ты поймешь, что невыученные уроки — это цветочки. И будешь и письма читать, и записки. Ты знаешь, у меня сейчас такое чувство, что меня все предали. Рожнов — давно. А теперь вот — дочь.
— Но при чем здесь ты? — попыталась найти связь Юля. — Вряд ли она в тот момент думала о тебе. Она лишь сделала хуже себе, испортив первое впечатление об интимных отношениях.
— Она — это я. Я — это и она тоже. Мы неразделимы, — горячо возразила Наташа, не зная, куда деть окурок, и яростно терзая его в пальцах. — Я стараюсь обо всем говорить с ней откровенно, я не обхожу эти темы, как некоторые матери. Так за что она так со мной?
Наташа не выдержала — на глаза набежали слезы.
— Ну, ну, ну… — Юля дотронулась до Наташиной руки. — Все не так страшно. Она сама этого захотела. С парнем, который ей нравится. А могло быть иначе. Меня вот сегодня пытались изнасиловать. Мне хоть и не пятнадцать лет, но, знаешь, приятного мало. Ну брось. Давай выпьем. Выпьем за наших дочек. Чтобы у них все было… — Юля запнулась. Потом задорно тряхнула челкой: — Чтобы у них все было!
Выпили. Вино оказалось густым и терпким. Юля отметила, что паническое состояние, овладевшее ею этой ночью, отступило, переплавилось в иное. Она думала о дочке, о том, что скоро ее первый учебный год, и мысль о незнакомом месте с кисло-сладким названием Вишневый вернулась.
— Наташа! Как хорошо, что ты есть… — улыбнулась Юля. — Может, ты съездишь со мной в Вишневый?
— Мне в деревню нужно. Пока я с Леркой не поговорю, я буду жить как на раскаленной сковороде. Я к тебе потом приеду, как устроишься. У тебя обязательно все будет хорошо.
Наташа понимала Юлину неуверенность. Юля прожила десять лет за широкой спиной Никиты, не зная и не стремясь узнать жизнь. А теперь хочешь не хочешь нужно выходить в эту жизнь, как зимой на мороз.
— Никита снится? — невольно вырвалось у Наташи.
Она сразу пожалела, что спросила. Но вопреки опасениям Юля оставалась спокойной. Только задумчиво посмотрела в мутный квадрат окна, словно оттуда мог явиться в ее сны покойный муж.
— Один раз. Стоял вдалеке так: и смотрел виновато. Самое интересное, Наташ, в жизни он на меня так никогда не смотрел. Я такого его взгляда не помню виноватого. Всегда уверенный, даже немного снисходительный. Виноватый — никогда.
