Ознакомительная версия.
– Нас сносит ветром. А все эта буря! Хорошо, что я знаю, куда лететь, иначе мы сбились бы с курса. – Он усмехнулся. – Какие же вы оба молоденькие! Вся жизнь впереди. Много бы я отдал, чтобы вернуться в молодость, но только с теми знаниями, которые теперь у меня есть!
Мы с Эшли притихли. У нее изменилось настроение: теперь она сидела задумчивая, забыв, что ей положено очаровывать мужчин. Мне было не по себе, ведь это из-за меня она попала в трудное положение. Гровер угадал наше состояние.
– Да не переживайте вы! Закон действует только в том случае, если вас поймают, но этого не случится. Еще пара часиков – и вы будете на земле, а потом отправитесь на все четыре стороны. – Он откашлялся и продолжил смеяться.
Через плексиглас над моей головой проглянуло ночное небо. Звезды были совсем рядом – только руку протяни.
– Значит, так, – опять подал голос Гровер и, проверив показания приборов, кашлянул. Когда он кашлянул во второй раз, я напряг слух. – Во-первых, мы пытаемся обогнать бурю – она у нас слева. Во-вторых, нас сносит ветром. В-третьих, нам на руку попутный ветер, а в-четвертых, у меня нет кислородных баллонов. Вывод: мы не должны подниматься выше 15 тысяч футов, иначе вы приземлитесь с головной болью.
– Сдается мне, это еще не главный вывод, – сказала Эшли.
– А вот и главный: держитесь, впереди пустыня Хай-Уинтас.
– Что впереди?
– Пустыня Хай-Уинтас. Так называется самая широкая в поперечнике, с востока на запад, горная гряда континента, 1,3 миллиона акров полного безлюдья. За зиму здесь выпадает пятьсот-семьсот дюймов снега, а на высокогорье и того больше. Озер здесь больше семисот, так что рыбалка и охота в этих местах просто нереальные!
– Действительно, глушь!
– Видели фильм «Иеремия Джонсон»?[7]
– Один из моих любимых!
Он указал вниз и расплылся в блаженной улыбке.
– Его снимали здесь.
– Вы шутите?
– И не думаю!
Нас трясло все сильнее, к горлу подкатывала тошнота.
– Гровер, знаете, есть такие аттракционы: вам кажется, что вы куда-то несетесь, хотя на самом деле вы торчите на месте?
Он сдвинул рычаг к левому колену.
– Знаю.
– Я прозвал их «рвотные кометы». У нас будет что-то вроде этого?
– Ничего похожего. Скорее «русские горки». Приятно и нестрашно. Вам понравится.
Он стал смотреть в иллюминатор, мы тоже. Песик опять запрыгнул к нему на колени.
– Посередине – лесной заказник, сюда запрещен въезд транспорта. Такую глушь на планете еще поискать! Скорее Марс, а не Земля! Попасть сюда трудно, выбраться – еще труднее. Если вы ограбили банк и скрываетесь, то вам сюда.
– Вы знаете это по собственному опыту? – спросила Эшли со смехом.
Гровер хохотнул и закашлялся.
– Пятая поправка к Конституции: против себя не свидетельствую.
Под нами простиралась непролазная чаща.
– Гровер?
– Чего?
– Какая дальность видимости по курсу?
– Миль семьдесят, наверное.
И нигде ни единого огонька!
– Сколько раз вы здесь летали?
– Раз сто, а то и больше, – ответил он, склонив голову набок.
– Выходит, вы могли бы лететь здесь с закрытыми глазами?
– Не исключено.
– Если мы приблизимся к снежным вершинам под нами, они могут поцарапать нам брюхо.
– Еще чего! – Я понял, что он нас дразнит. – Тут все сто футов! Но вам лучше туда не смотреть, а то елки уколят ваши задницы!
Эшли засмеялась. Гровер достал из нагрудного кармана упаковку леденцов «Тамс», бросил в рот пару конфеток, пожевал, покашлял, постучал себя по груди, прикрыл ладонью микрофон и рыгнул. Я похлопал его по плечу.
– Насчет вашего пошаливающего сердца: давно вы кашляете и жуете нейтрализаторы кислотности?
Он потянул рычаг на себя, задрав нос самолета, и мы набрали высоту, чтобы пролететь над плато и очутиться между двумя горами. Слева засияла луна, озарив мир, окутанный белым саваном. Он немного помолчал, глядя по сторонам.
– Красиво, да?
– Нереально красиво, – ответила за нас обоих Эшли.
– Док, – обратился Гровер ко мне, – на прошлой неделе я был у кардиолога. Это он посоветовал мне снижать кислотность.
– Вы жаловались ему на кашель?
– Да, поэтому жена меня к нему и погнала.
– Как кардиограмма?
– Все чисто.
– Все-таки сходите к кардиологу еще раз. Возможно, вы здоровы, но мало ли что?
– Думаете, надо?
– Думаю, будет нелишне.
Он кивнул.
– Я живу по двум простым правилам. Правило первое: я доверяю своему умению и умениям другим людей.
– Значит, пойдете?
– Завтра вряд ли получится, скорее, во второй половине недели. Я не опоздаю?
– Главное, чтобы уже на этой неделе. Обещаете?
– Расскажите о своей жене, – перебила нас Эшли.
Мы летели над самыми вершинами. Гровер немного помолчал, потом негромко заговорил:
– Девушка со Среднего Запада. Вышла за меня, когда у меня ничего за душой не было, только любовь, мечты, страсть. Родила мне детей, поддерживала, когда я все терял, верила, когда я обещал, что все наладится. Не обижайтесь, но она – красивейшая женщина на свете.
– Какие могут быть обиды! Лучше дайте совет невесте, которой остается двое суток до венчания.
– Когда я просыпаюсь утром, она держит меня за руку. Я варю кофе, потом мы пьем его вместе, соприкасаясь коленями.
Гровер любил поговорить, и мы ему не мешали. Собственно, у нас не было выбора. Он не торопился.
– Не хочу сказать, что у вас обязательно должно быть то же самое. – Он пожал плечами. – Хотя, может, когда-нибудь и будет… Мы давно вместе, многое повидали, через многое прошли, но чем сильнее любишь кого-то, тем лучше тебе самому. Может, вы считаете, что старику вроде меня все равно, когда она идет по спальне во фланелевой сорочке, но это не так. – Он усмехнулся. – И ей тоже. Может, она уже не такая бойкая, как в двадцать лет, может, у нее уже свисает кожа под мышками и на ягодицах. Может, появились морщины, которые саму ее печалят, может, веки отяжелели, а нижнее белье стало больше размером. Возможно, все так и есть, но и сам я уже не такой, как на наших свадебных фотографиях. Я теперь седое, морщинистое, медлительное, поблекшее от солнца подобие того паренька, который когда-то женился на женщине, которая ему подходит. Я – половинка единого целого.
– Кто из вас лучшая часть? – не унималась Эшли.
– Когда она смеется, я улыбаюсь. Когда она плачет, я тоже не могу сдержать слез. Ни на что бы это не променял.
Самолет завибрировал, когда мы, перевалив через горы, оказались над долиной. Гровер указал на экран GPS, потом ткнул пальцем в иллюминатор, повел рукой.
– Здесь, внизу, мы провели наш медовый месяц. Гейл любит природу. Мы каждый год сюда возвращаемся. – Он усмехнулся. – Теперь у нас есть домик на колесах, в нем одеяла с подогревом, электрическая кофеварка… Все тяготы остались в далеком прошлом.
Он поерзал в кресле.
– Вы просили у меня совета. Я скажу вам то же самое, что говорил собственным дочерям, когда они собирались выходить замуж. Выходите за того, кто проживет с вами следующие пятьдесят-шестьдесят лет. Кто будет открывать вам дверь, держать вас за руку, варить вам кофе, втирать мазь в трещины у вас на пятках, водрузит вас на пьедестал, где вам самое место. Он женится на вашем лице и на ваших белокурых волосах или будет по-прежнему вас любить, как бы вы ни выглядели через пятьдесят лет?
Воцарилось молчание. Я решил его нарушить.
– Гровер, вы изменили своему призванию!
Он причмокнул и проверил показания приборов.
– Вы о чем?
– Доктор Фил нервно курит в сторонке[8].
Это его рассмешило.
– Вы двое пришли сегодня ко мне в ангар и увидели желто-синий самолетик и пилота – потрепанного старикана со старческими пятнами на руках и со злобной собачонкой у ног. Вам приспичило в Денвер, чтобы поскорее вернуться к своим упорядоченным, занятым жизням, к электронной почте, ко всяким голосовым и текстовым сообщениям. – Он покачал головой. – Я предоставил вам капсулу, чтобы воспарить над земными проблемами и получить перспективу, недоступную внизу. Отсюда лучше видно.
Он указал на подлунный пейзаж внизу.
– Все мы смотрим на жизнь через грязные, затуманенные, поцарапанные, а то и разбитые линзы. Вот это, – он схватил свой рычаг, – позволяет отлипнуть от линз и на короткое мгновение увидеть все, как оно есть на самом деле.
– Поэтому вы любите летать? – тихо спросила Эшли.
Он утвердительно кивнул.
– Иногда мы с Гейл взлетаем в небеса и проводим среди облаков два-три часа. Мы молчим, потому что не испытываем потребности в разговорах. Зачем наполнять эфир дурацкими помехами? Она просто сидит здесь, положив руку мне на плечо, и мы несемся над землей. После приземления мир опять кажется нам нормальным.
Несколько минут мы втроем молчали. Потом Гровер кашлянул, издал протяжный хрип, схватился за грудь, наклонился вперед, сорвал с головы наушники и ткнулся лбом в стекло. Потом его спина выгнулась, он схватился за ворот рубашки и стал стягивать ее через голову, обрывая пуговицы. При этом он налег на рычаг, сдвинув его право, и самолет развернулся крыльями под прямым углом к земле.
Ознакомительная версия.
