— Ты хотела, чтобы тебя схватили…
— Не знаю, чего я хотела. Когда ты находишься в невменяемом состоянии, то не можешь мыслить логически. Ты просто говоришь себе: режь следующий палец…
— Господи…
Она улыбнулась и закурила.
— Дальше хуже. Приехала полиция. Они стали колотить в дверь, требуя, чтобы им открыли. Я работала с бешеной скоростью, добиваясь того, чтобы все пальцы был отрезаны. Копы принялись ломать дверь. Как только она подалась, я схватила Ловаса за волосы. Когда дверь распахнулась и ввалились копы, я перерезала ему яремную вену. И, пока они в ужасе смотрели на это, провела бритвой по своему горлу. Все было именно так.
— А потом?
— Потом… мне удалось избежать ареста, суда, приговора и, возможно, смертной казни от рук режима, который я ненавидела.
— Благодаря своей смерти?
— Да. Я умерла.
Молчание. Она затянулась сигаретой.
— И что было потом? — спросил я.
— Смерть есть смерть.
— Что это значит?
— Меня больше не существовало в списках живущих.
— Но что произошло после твоей смерти?
Снова улыбка. И облако табачного дыма.
— Этого я сказать не могу.
— Почему?
— Потому что… не могу.
— Копы показали мне свидетельство о твоей смерти. И ты сама только что подтвердила, что перерезала себе горло и умерла. Тогда почему же… почему… ты здесь?
— Потому что я здесь.
— Но это противоречит здравому смыслу! Как я могу поверить тебе, зная, что то, в чем ты пытаешься убедить меня, невозможно?
— А с каких это пор в смерти есть здравый смысл, Гарри?
— Но ты там была. Ты знаешь.
Снова улыбка
— Верно — поэтому я промолчу.
— Ты должна рассказать мне…
— Нет, не должна. И… не буду. Разве что объясню, какую работу проделала от твоего имени.
— Работу от моего имени? Теперь я точно знаю, что ты сумасшедшая…
— Думаю, что ты хочешь об этом услышать, милый, посуди сам: каждый, кто в последнее время причинил тебе зло, был наказан.
— Это ты сбила Брассёра возле отеля?
— Да, я.
— Как ты это сделала?
— А как можно сбить человека? Села в машину, которую позаимствовала на улице. «Мерседес» С-класса Не самый лучший вариант, но все-таки удар у него мощный. Я дождалась, пока Брассёр выйдет из отеля «Селект». Как только он ступил на проезжую часть, я нажала на педаль газа и наехала на него.
— Он сообщил полицейским, что не видел водителя, но ему показалось, что за рулем была женщина.
Снова улыбка.
— И это ты убила Омара, когда он сидел в туалете?
— Ты был прав в отношении этого ублюдка. Его дерьмо ужасно вонючее… И открою тебе отвратительны секрет: подтираясь, он экономил на бумаге, поэтому у него все руки были в говне. Мерзкий тип. Я видела, как он издевался над тобой, оставляя коммунальный туалет в столь непотребном виде…
— Ты видела? Как?
Маргит затушила сигарету и тут же прикурила другую.
— Знаешь, что мне больше всего нравится в статусе покойника? Можно смолить без зазрения совести.
— Но даже и в смерти ты все равно стареешь, как и все остальные.
— Да… В этом есть определенная ирония, ты не находишь? Но, по крайней мере, со мной это происходит именно так…
— А с другими?
Она пожала плечами.
— Значит, ты не отправилась на небеса после того, как…
— Убила себя? Вряд ли.
— Может, тогда в ад?
— Я отправилась… в никуда. А потом каким-то образом вернулась сюда. Я была на десять лет старше, но квартира была все та же…
— Кто оплачивал счета?
— Перед отъездом в Венгрию я встретилась со своим адвокатом и попросила его открыть трастовый фонд на деньги, которые получила в качестве компенсации от Дюпрэ. Я никому не оставила наследства и указала в завещании, что никто не может продать мою квартиру без моего согласия. Понимаешь ли, я уже знала, что мне предстоит сделать в Будапеште… и знала, что после этого мне придется надолго исчезнуть…
— Выходит, ты не собиралась убивать себя?
— Нет, пока не ворвалась полиция. Это было абсолютно спонтанное решение. Но, как я уже сказала, в тот момент я была невменяема.
— А сейчас нет? Забиваешь мужчину до смерти молотком…
— Он жестоко избил свою жену и к тому же угрожал убить тебя.
— Никто этих угроз не слышал.
— Я слышала.
— Когда?
— В его баре. Когда он не догадывался, что я рядом.
— А Робсон?
— Я же спрашивала тебя, что, по-твоему, было бы самым справедливым наказанием для него? Ты ответил…
— Но я не думал, что кому-нибудь в самом деле удастся закачать в его компьютер детское порно.
— Ты сам этого хотел, Гарри. Этот человек разрушил твою жизнь. И такое наказание я сочла… подходящим. Теперь его жизнь пошла прахом. Не пройдет и недели, как он покончит с собой в тюрьме.
— Ты собираешься заставить его сделать это?
Снова смех.
— Я же не дух, который вселяется в души других людей и заставляет их совершать те или иные поступки.
— Ты просто суккуб.
— Суккуб занимается сексом со спящими мужчинами. А ты вполне бодрствующий, Гарри.
— Тогда что все это значит? Когда я приходил сюда вчера, квартира утопала в пыли, и консьерж уверял меня в том, что здесь никто не живет. Да это и так было видно…
— Ну… когда ты приходишь ко мне раз в три дня, видишь квартиру такой, как сейчас…
— Но почему? И где все остальные жильцы этого дома? Они что, тоже пребывают в трансе, как консьерж, которого я пытался докричаться сегодня?
— Думай что хочешь.
— Я все равно ничего не понимаю… Почему наши встречи ограничены только тремя часами? Почему раз в несколько дней?
— Потому что это все, что я могу себе позволить… все, что могу выдержать. Я хочу этой… нашей маленькой связи. Но только на моих условиях. Вот почему я отказывалась видеться с тобой чаще, чем два раза в неделю и на несколько часов.
— Потому что тебе больше не разрешают?
— Никто меня не контролирует. Никто.
— Но ты все равно пропадаешь по воскресеньям на балконе какого-то дилетантского салона, выискивая таких идиотов, как я?
— Ты всего лишь второй мужчина, которого я там подцепила.
— А кто же был первым?
— Немец по имени Хорст. Я познакомилась с ним в июне девяносто первого. Я тогда только что… воскресла, к слову сказать. И начала посещать те места, где бывала в прошлом. Так что, обнаружив, что снова нахожусь в Париже — спустя одиннадцать лет после смерти, — я решила попытать удачу на балконе у Лоррен. Я зависала там неделями… пока Хорст не заметил меня. Как и тебе, ему было за сорок, тоже недавно развелся, жил в Париже холостяком, печальный и одинокий. Мы разговорились. Он пришел в эту квартиру в условленное время: в пять вечера. У нас был секс. Мы пили виски. Выкурили несколько сигарет. Он рассказал, что его жена влюбилась в другого, о своей не сложившейся карьере художника, о лицее, в котором преподавал искусствоведение, о том, как ему все это наскучило, и все такое… Истории жизни уникальны и при этом отчаянно похожи друг на друга, ты не находишь, милый? В восемь часов я сказала, что ему пора уходить, но я с удовольствием встречусь с ним через три дня. Он обещал прийти, но так и не пришел. После этого я иногда возвращалась на балкон Лоррен в надежде, что кто-нибудь увидит меня. Но меня никто не замечал. Пока не появился Гарри. Ты увидел меня… потому что хотел увидеть.
— Все равно ничего не понимаю.
— Ты должен перестать искать здравый смысл в наших отношениях. Его нет — и единственное объяснение тому, что мы здесь и вместе, заключается в том, что, как я сказала, ты захотел увидеть меня.
— Бред какой-то…
— Тогда почему ты продолжал приходить сюда, неделя за неделей? Просто ради секса?
— Во многом — да.
— Ты прав. Но дело не только в сексе. Ты испытывал потребность видеть меня… в буквальном смысле этого слова. А мне необходимо было исправить кое-что в твоей жизни.
— Я не могу принять…
— Прими, прими все как есть. Вера — это антитеза реальности… но у тебя есть реальность. Ты. Я. Здесь. Сейчас.
— Ты же не существуешь.
— Я существую… точно так же, как и ты. В этой комнате. В это мгновение. В это время. Этот кусочек небытия и есть самое главное. Ты не можешь уйти от этого, Гарри. И не должен. Сейчас ты, как никогда, близок к любви.
