– Не знал.
– А все потому, что мы с тобой вахлаки из Мэна. Те, кто получил действительно хорошее воспитание, говорят «Как ваши дела?» и смеются над теми, кто говорит «Приятно познакомиться». Вот что я узнал в этом заведении.
– Джимми, ты начинаешь меня пугать.
– У тебя есть все основания пугаться.
Боб встал и заглянул в спальню. Одежда валялась как попало, ящики комода были раскрыты, кровать так неприбрана, что виднелся голый матрас.
– Сколько осталось до конца семестра?
Джим посмотрел на него красными глазами.
– Семь недель. – Он выпрямился. – Про сексуальные домогательства все неправда. Секс был, не отрицаю. Но неправда, что она боялась меня, боялась потерять работу. Из нас двоих боялся скорее я.
– Чего?
– Чего?! – переспросил Джим. – Этого! Что потеряю Хелен! Но я не думал, что Эсмеральда захочет получить миллион. Не думал, что потеряю работу.
– Ей дали миллион?
– Пятьсот тысяч. Такие всегда поначалу запрашивают миллион и соглашаются на меньшее. Кстати, деньги из моего кармана. Их вычли из стоимости моей доли в компании.
Джим сидел, опустив руки и чуть покачивая головой.
– Она жила с тобой в одном доме в Бруклине, – сообщил он. – Та самая девушка, которую ты жалел.
– Я знаю. Я ей и предложил обратиться в твою…
Джим махнул рукой.
– Она пришла бы к нам так или иначе. Она хотела денег и отправила резюме во все крупные компании. И она знает, как добиться своего. Получила то, что хотела.
– Ты не боялся потерять работу? Тебе не приходила в голову такая возможность? Как ты об этом не подумал, Джим? Ты же адвокат!
– Бобби, ты очень трогательный. Не злись, я без издевки. Ты мыслишь, как ребенок. Ты уверен, что в жизни все должно быть логично. Такие, как ты, говорят: «Ах, как он мог сделать такую глупость!», когда какой-нибудь конгрессмен пытается закадрить парня в туалете у автобусной остановки. Ну да, конечно, это глупость.
Боб раскрыл шкаф, нашел там чемодан и вытащил наружу. Джим, ничего не замечая, продолжал рассуждать:
– Некоторых людей втайне тянет на разрушительные действия. По-моему. Хочешь честно? С того самого момента, как я узнал про Зака и свиную голову, я думал, что мне кранты. В голове все время крутилась эта песня, «лживое сердце выдаст обман». Да и вообще всю жизнь – и особенно когда Зак влип в историю, мои дети разъехались, дом опустел, а я должен был каждый день ходить на эту гребаную, тупую, бессмысленную работу – в общем, я всегда думал: «Ну вот, теперь покойнику и крышка». Это лишь вопрос времени.
Речь, похоже, утомила Джима. Он закрыл глаза, устало махнул рукой и закончил:
– Так продолжаться больше не могло.
– Надо уезжать отсюда, Джимми.
– Ну что ты заладил? Куда я поеду?
У Боба зазвонил телефон.
– Сьюзан. – Он послушал, что говорит сестра, и воскликнул: – Замечательно! Просто чудесно! Я приеду. Да-да, серьезно. И Джима привезу. Я сейчас с ним в Уилсоне. Он совершенно раскис, выглядит препогано, так что будь готова. – Боб захлопнул телефон и распорядился: – Значит так, мы сейчас едем в Мэн. Наш племянник послезавтра возвращается домой. Мы втроем должны встретить его с автобуса в Портленде. Потому что мы его семья. Понятно?
Джим потер лицо, качая головой.
– Представляешь, Ларри-то меня ненавидел. Я отказывался забирать его из лагеря, когда он просился домой.
– Это было давно, Джим. Не может он тебя ненавидеть.
– Не бывает никакого «давно».
– Как зовут директора твоего колледжа?
– Тут не директор, а директриса. Хотя какая, к черту, разница?
И братья Берджессы поехали из северного края штата Нью-Йорк в штат Мэн по дорогам, петляющим мимо запущенных ферм и ферм получше, мимо маленьких и больших домов, у которых стояли то сразу три автомобиля, то снегоход, то лодка под брезентом. Один раз они остановились заправиться и снова поехали. За рулем сидел Боб. Джим сгорбился на пассажирском сиденье и либо спал, либо смотрел в окно.
– О Хелен думаешь? – спросил Боб.
– Я всегда о ней думаю. – Джим немного выпрямился. – И обсуждать это не хочу. – Помолчав, он добавил: – Я еду в Мэн. Уму непостижимо.
– Ты это не в первый раз повторяешь. Там же точно будет лучше, чем в дыре, в которой я тебя нашел. И смена обстановки тебе на пользу.
– Почему?
– Немного всколыхнет околоплодные воды, в которых ты болтаешься. Ну, ты меня понял.
Джим снова отвернулся к окну. Машина катилась мимо полей, заправок, торговых рядов, антикварных магазинов, все дальше и дальше по дороге. Дома, которые они проезжали, казались Бобу одинокими и запустелыми. Джим припомнил, как один коллега с кафедры немецкого языка говорил: «Вам наверняка понравится на севере штата Нью-Йорк, здесь совсем как в Мэне». Боб ответил, что эти места не имеют ничего общего с Мэном, и Джим с ним согласился.
Над Массачусетсом нависли облака, деревья здесь были ниже, на полях росла густая трава, и пейзаж успокаивал сердце.
– Джим… А он тебе вспоминается?
Джим вынырнул из глубин своих мыслей и посмотрел на Боба.
– Кто?
– Отец наш. Сущий на небесах.
Джим поерзал на сиденье и, чуть подумав, заговорил:
– Я помню, как он брал меня с собой на зимнюю рыбалку. Велел следить за маленьким оранжевым шариком, который плавал в маленькой проруби. Если шарик ушел под воду, значит, рыба поймалась. Но мы не поймали ничего. Я не помню его лица, зато помню оранжевый шарик.
– А еще?
– Иногда летом в жару он поливал нас из шланга. Помнишь?
Боб не помнил.
– Иногда он пел.
– Пел? Он напивался, что ли?
– Господи, ну конечно, нет! – Джим закатил глаза и покачал головой. – Только у пуритан из Новой Англии принято считать, что поют одни пьяные. Нет, Боб, ему просто нравилось петь. Например, Синатру.
– А он на нас кричал?
– По-моему, нет.
– А вообще, какой он был?
– Чем-то похожий на тебя. – Джим зажал ладони под коленями и продолжил глубокомысленно: – Конечно, я слишком смутно его помню. Но тебе свойственна какая-то особая простоватость, и я часто думал – может, это у тебя от него.
Потом Джим надолго умолк. Боб ждал.
– А если бы Пэм вернулась, – проговорил наконец Джим, – если бы умоляла взять ее обратно, ты бы взял?
– Да. Только она не вернулась. И я не советую тебе с этим затягивать.
– Хелен очень зла.
– Да, знаю. Очень зла. Неудивительно.
– Возможно, ты не замечал, – тихо произнес Джим, – но люди начинают недолюбливать тех, кому причинили зло. Потому что это невыносимо. В буквальном смысле. Невыносима мысль о том, что ты так поступил. И поэтому начинаешь искать себе оправдание. Сьюзан в курсе?
– Я ей рассказал. Сразу после разговора с Хелен. Она знает, что я поехал за тобой в Уилсон.
– Хелен ей никогда не нравилась.
– Сьюзан не считает, что виновата Хелен. Кому придет в голову ее винить?
– Я попытался. У нее, знаешь ли, куча денег. Наследство от отца. И она всегда приберегала их отдельно, для детей. То есть в случае ее смерти мне ничего не досталось бы, все пошло бы детям. Так хотел ее отец. – Джим вытянул ноги. – На самом деле в богатых семьях это обычная практика.
– Вот именно.
– Собственно, это единственное обвинение в адрес Хелен, которое мне удалось придумать. Да, я ненавидел свою тупую работу, ненавидел защищать беловоротничковых преступников, но она тут ни при чем. Она, наоборот, всегда убеждала меня, что надо уходить из компании, она знала, что это не мое. И больше не надо об этом говорить. Последнее: я думаю, ее добила именно связь с консультанткой по стилю жизни.
– Джим. Если у тебя были еще какие-то связи, не смей в них признаваться.
– Что мне делать, Боб? Я остался без семьи.
– Есть у тебя семья. У тебя есть жена, которая тебя ненавидит. Есть дети, которые на тебя злятся. Есть брат с сестрой, которые тебя бесят. Есть племянник, которого все считали дурачком и который теперь вполне нормальный. Это и есть семья.
Джим заснул, свесив голову на грудь.
Сьюзан вышла их встречать и обняла Джима с нежностью, которой Боб от нее не ожидал.
– Пойдем-ка в дом, – сказала она. – Я сегодня посплю на диване, а тебя положу в своей комнате. Тебе надо побриться и принять душ. Идемте, я ужин приготовила.
Боба изумило то, как она вокруг них хлопочет. Он хотел переглянуться с Джимом, но тот стоял остолбенело, пока Сьюзан доставала ему полотенца и старую бритву Зака. Боба она определила в комнату сына и отправила туда с сумками. Когда зашумела вода в душе, Боб сказал:
– Я пойду проветрюсь. Скоро буду.
Маргарет Эставер он нашел возле церкви, она стояла на тротуаре и беседовала с высоким темнокожим мужчиной. Боб припарковался, вылез из машины, увидел, как Маргарет просветлела, заметив его. Человек, с которым она говорила, кивнул Бобу.
– Абдикарим Ахмед, – представила его Маргарет.
Абдикарим протянул руку.
– Рад познакомиться, рад познакомиться.
У него были умные черные глаза, и он улыбался, обнажив желтые неровные зубы.
