Абдикарим протянул руку.
– Рад познакомиться, рад познакомиться.
У него были умные черные глаза, и он улыбался, обнажив желтые неровные зубы.
– Как дела у Зака? – спросила Маргарет.
Боб глянул на Абдикарима. Вероятно, этот человек выступал свидетелем в суде, но точно Боб не помнил.
– У него все хорошо? – спросил Абдикарим. – Он у отца? А домой вернется? Ему ведь, наверное, уже можно возвращаться домой.
– Он приезжает завтра, – ответил Боб и добавил: – Но вы не волнуйтесь. Зак все понял и исправился.
Последнее он произнес чересчур громко – как люди обычно говорят глухим и иностранцам. Маргарет Эставер закатила глаза.
– Вернется домой!.. – Известие Абдикарима явно обрадовало. – Очень хорошо, очень хорошо. – Он снова пожал Бобу руку. – Рад познакомиться. Всех благ мальчику.
Дождавшись, когда он отойдет подальше, Маргарет сообщила:
– Это Абдикарим убедил своих простить Зака.
Она привела Боба в свой кабинет. Он навсегда запомнил, как она потянулась к лампе, и комнату залил теплый свет, а за окнами сгущались осенние сумерки. Боб не знал, в какой именно момент он понял, что дальнейшую жизнь будет строить с этой женщиной, но это вполне мог быть именно этот момент – яркий свет лампы, вместивший в себя тепло сердца Абдикарима и вообще тепло Ширли-Фоллс. Они говорили недолго и исключительно о других. Она пожелала Бобу удачно решить проблему с Джимом и встретить Зака, он пообещал ей потом обо всем рассказать. Провожать его она не стала.
– Все очень плохо, – шепотом сообщила Сьюзан, кивнув на гостиную. – Он ей уже три раза звонил, она не берет трубку. Зак только что написал, говорит, очень соскучился и ужасно рад, что вы приехали. Хоть что-то хорошо.
Боб прошел в гостиную и сел напротив Джима.
– Значит так, вот что тебе надо делать. Езжай в Парк-Слоуп, садись на крыльцо и сиди там днями и ночами, пока она тебя не впустит.
– Она вызовет полицию. – Джим отсутствующим взглядом смотрел на ковер, опираясь подбородком на кулак.
– Пускай. В конце концов, это твой дом.
– Она получит охранный ордер[13].
– Ты ведь ее не бил. Не бил ведь?
Джим поднял глаза от ковра.
– Да брось ты, Боб. Конечно, нет. И всю одежду из окна не выбрасывал.
– Хорошо, – сказал Боб. – Хорошо.
С утра миссис Дринкуотер подслушивала на лестнице.
– Надо же, – шептала она беззвучно, потому что дети говорили об удивительных вещах.
В ее понимании все трое были детьми, она буквально слышала в их голосах детский лепет, особенно у Сьюзан – как будто, лишившись супруга и потомков, человек возвращается в детство. Они обсуждали будущее Зака (мальчик собирался в колледж), кризис в семье Джима (он все испортил, и теперь только одна дочь вообще соглашается с ним разговаривать) и жизнь Сьюзан (она подумывала записаться на курсы рисования, что особенно поразило миссис Дринкуотер – кто бы мог подумать, что Сьюзан мечтает рисовать!)
Скрипнул по полу отодвигаемый стул, и миссис Дринкуотер уже хотела скрыться у себя, но тут на кухне пустили воду в раковине, потом выключили и снова стали говорить. Боб рассказывал Сьюзан про какую-то знакомую своего коллеги, которая росла в бедной семье, и одежду ей покупали в «Кей-марте»[14], а потом она вышла замуж за очень богатого человека и все равно продолжила одеваться в «Кей-марте».
– Почему? – спросила Сьюзан.
– Потому что она так привыкла.
– Если бы я вышла замуж за богатого, уж я накупила бы себе нарядов, – сказала Сьюзан.
– Это ты сейчас так думаешь, – заметил Боб. – А на самом деле, может, и не стала бы.
Наступило долгое молчание, и миссис Дринкуотер уже подумывала удалиться. Но тут Сьюзан спросила:
– Джимми, а ты хочешь вернуться к Хелен? Просто когда ушел Стив, друзья говорили мне обычные для таких случаев вещи, да туда ему и дорога, без него тебе будет лучше, и все такое. И хотя я старательно перечисляла себе его недостатки, если бы он вернулся, я бы его приняла. Я хотела, чтобы он вернулся. Так что если Хелен тебе нужна, моли о прощении.
– Да, моли о прощении, – подтвердил Боб.
Миссис Дринкуотер так сильно наклонилась через перила, что чуть не упала с лестницы. Она бы крикнула: «Да-да, надо молить о прощении», но ей было неловко вмешиваться в семейные дела.
– Тебе же не нравится Хелен, – сказал Джим.
– Вот давай без этого, – оборвала его Сьюзан. – Нормальная женщина. Нечего на меня вину перекладывать. Может, ты и чувствовал себя не в своей тарелке, когда женился на белой кости с большими деньгами, но Хелен тут не виновата. – И добавила: – Кстати, я очень долго не подозревала, что я сама белая кость. Белая англосаксонская протестантка.
Голос Боба:
– И когда же до тебя это дошло?
– В двадцать лет.
– А что тогда было?
– Я начала встречаться с евреем.
Голос Джима:
– Да ладно!
– Я не знала, что он еврей.
– Ну слава богу.
Джим, конечно, ерничал. Миссис Дринкуотер он нравился. Он ей нравился еще много лет назад, когда его каждый день показывали по телевизору.
– А как ты узнала, что он еврей? – спросил Боб.
– Да как-то само всплыло в разговоре. Он пожаловался, что кто-то считает его «еврейчиком». Мне было все равно. Какая разница? Но потом он начал называть меня «Маффи», я спросила, почему, а он сказал, что именно так и называют белую кость вроде меня. Тогда-то я и сообразила.
– И куда он потом делся?
– Он закончил учебу и уехал домой в Массачусетс. А в следующем году я встретила Стива.
– Кто бы мог подумать, у Сьюзан была бурная молодость, – усмехнулся Джим.
Опять заскрипел стул, звякнули тарелки.
– Знаете, я так нервничаю, что даже тошнит. А если Зак на меня посмотрит, и я ему не понравлюсь?
– Он тебя любит. Он возвращается домой! – произнес голос Боба, и миссис Дринкуотер ушла к себе в комнату.
Они сидели в автовокзале – не в старом портлендском автовокзале, который помнили по своей молодости, а в новом, стоящем посреди чего-то вроде колоссальной парковки. Сквозь большие окна виднелись такси, не желтые, ожидающие прихода очередного автобуса.
– Почему Зак не сел на автобус прямо до Ширли-Фоллс? – спросил Джим.
Он сгорбился на пластиковом сиденье и смотрел в одну точку перед собой.
– Потому что ему бы все равно пришлось делать здесь пересадку и ждать не один час. И автобус этот приходит очень поздно. Так что я предложила его встретить.
– Правильно сделала. – Боб думал о Маргарет, о том, как будет ей обо всем рассказывать. – Сьюзи, ты только не психуй, если он постесняется тебя обнять. Он наверняка чувствует себя очень взрослым. Думаю, мне он пожмет руку. В общем, будь готова.
– Я уже сама об этом подумала.
Боб встал.
– Пойду кофе возьму. Вам что-нибудь принести?
– Нет, спасибо, – ответила Сьюзан.
Джим промолчал.
Если они и заметили, что Боб идет к кассам, то не подали виду. В ближайшие часы отправлялись автобусы в Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон и Бангор. Боб вернулся со стаканчиком кофе.
– Обратили внимание на таксистов? Среди них несколько сомалийцев. Я слышал, в Миннеаполисе у них были проблемы с устройством, потому что они отказывались возить тех, кто выпил.
– Любопытно, как они узнают, кто что выпил? – вскинулась Сьюзан. – И какое их дело? Если уж они работать хотят…
– Эх, Сьюзи, Сьюзи, держи свое мнение при тебе. Твой сын возвращается домой благодаря человеку по имени Абдикарим. – Боб поднял брови. – Да-да. Тому, который выступал в суде свидетелем. Он уважаемый человек в сомалийской диаспоре. Принял судьбу Зака близко к сердцу и уговорил старейшин его простить. Если бы не он, прокуратура не отправила бы дело в архив, и Зака ждало бы дальнейшее разбирательство. Я вчера с ним говорил.
Сьюзан не могла поверить.
– Сомалиец? – Она смотрела на Боба озадаченно. – Зака защитил сомалиец? С чего вдруг?
– Я тебе объяснил. Парень вызвал у него симпатию. Напомнил ему сына, погибшего много лет назад, еще в Сомали.
– У меня слов нет…
Боб пожал плечами.
– Просто имей это в виду. И нам нужно заняться образованием Зака.
Джим, не принимавший участия в разговоре, встал, и Сьюзан спросила, куда он собрался.
– В туалет сходить, – огрызнулся он. – Если вы не против.
И пошел через вокзал, худой и сгорбленный. Боб и Сьюзан глядели ему вслед.
– Я ужасно волнуюсь, – промолвила Сьюзан, не сводя глаз со спины брата.
– Сьюзи, знаешь… – Боб поставил стакан с кофе под ноги. – Джим мне сказал, что это сделал он. А не я.
Сьюзан уставилась на него.
– Что сделал? В смысле, это?! Серьезно?! Ничего себе! Разумеется, это не он. Ты же не думаешь, что он?
– Я думаю, мы никогда не узнаем.
– Но он думает, что он?
– Похоже на то.
– А когда он тебе сказал?
– Когда пропал Зак.
Они не сводили глаз с Джима, идущего обратно. Он не смотрелся, как обычно, высоким, а выглядел изможденным и старым, длинное пальто висело на костлявых плечах.
