— Спасибо, хорошо, — ответил он, но не слишком убедительно.
— Наверное, одиноко себя чувствуете?
— Ничего, я не жалуюсь.
Наступила неловкая тишина.
— Вам теперь приходится работать за двоих, — продолжала Мисако. — Трудно приходится?
Конэн затянулся сигаретой, потом прищурил глаза и выпустил вверх аккуратное колечко дыма. Несколько секунд оно неподвижно висело над его головой, словно нимб, потом начало расширяться и таять.
— В последнее время службы редко заказывают, — наконец заговорил монах.
— Вот как… — Мисако ждала, что он продолжит, но не дождалась. — Тэйсин-сан сказал, что вы сегодня утром навещали его и даже помогли с бритьем…
— Хай, — кивнул он.
— Правда, он уже лучше выглядит? Скоро, наверное, совсем поправится.
— Хай, похоже на то.
Мисако поднесла к губам чашку. Тишина казалась все более угнетающей. Вдруг Конэн нахмурился и снова заговорил:
— Простите, что спрашиваю, Мисако-сан… Я могу быть чем-нибудь полезен? Едва ли вы пришли бы в такую погоду просто так.
— Да, конечно, — вздохнула она с облегчением. — Тэйсин-сан сказал, что у вас тут возникли неприятности в связи с прахом той неизвестной девушки. Еще он говорит, что боится упоминать о нем при моей матери…
— Хай.
— В таком случае скажите, пожалуйста, чем моя мать так вас напугала?
Священник выпустил одно за другим еще два колечка, наблюдая за ними прищуренными глазами.
— Это все тот случай, — медленно проговорил он, — на Новый год.
Мисако почувствовала раздражение. Этот монах с его тонким, как у женщины, голосом и привычкой молчать по полчаса перед каждым ответом мог кого угодно вывести из себя. Впечатление было такое, что ему приходилось переводить каждое слово, чтобы понять смысл.
— Я не имею понятия, что случилось на Новый год, — сказала она, стараясь держать себя в руках. — Тэйсин-сан был слишком слаб и не смог объяснить. Пожалуйста, расскажите, Конэн-сан, мне нужно знать.
Священник протянул тонкую руку к чайнику и стал разливать чай по чашкам. Он жестом предложил Мисако печенья, но она лишь нетерпеливо покачала головой, ожидая ответа.
Наконец он заговорил:
— Думаю, греха не будет, если я расскажу…
— Разумеется! — Несмотря на все усилия, раздражение все-таки прозвучало в ее голосе.
— Хай, — кивнул он и снова замолчал.
— Так что же случилось? — не вытерпела Мисако.
Монах словно не слышал ее. Выпустив в воздух еще колечко дыма, он задумчиво следил, как оно поднималось к потолку и медленно таяло.
— Ваша матушка приехала в храм в первый день нового года, узнав, что Тэйсин-сан заболел, и обнаружила беспорядок в келье покойного настоятеля, которую он занимал. Тэйсин-сан имел обыкновение спать с открытым окном, и в комнату намело много снега, там было очень холодно, и все вещи промокли. Госпожа Итимура очень рассердилась…
— Я все понимаю, но при чем тут погребальная урна?
— Она разбилась.
Мисако в ужасе прикрыла рот рукой.
— Разбилась?
Священник невозмутимо кивнул и снова замолчал.
— Случайно, — объяснил он после паузы. — Тэйсин-сан хранил ящик у себя в шкафу, и когда госпожа Итимура вытаскивала оттуда мокрые одеяла, он вылетел и разбился о стену.
— О нет! — воскликнула Мисако. — И все рассыпалось?
— Нет, — успокоил ее Конэн, — разбилась только коробка, оболочка из ткани осталась.
— И где она теперь?
Священник раздавил крошечный окурок в пепельнице.
— Там же, где и раньше, в помещении за алтарем.
— Я сама виновата, — горестно вздохнула Мисако, поднимаясь на ноги. — Давно пора переложить прах в настоящую урну.
Конэн жестом остановил ее.
— Я уже обо всем позаботился.
— Каким образом?
— Обратился к директору похоронного бюро. Он приехал в храм, мы открыли шелковое фуросики, убрали обломки ящика и переложили прах в пустую металлическую урну, которую нашли там же на полках. Директор сказал, что теперь все в порядке, и даже не взял денег за услуги.
Вздохнув с облегчением, Мисако снова опустилась на колени.
— Очень любезно с его стороны… Спасибо, Конэн-сан, вы очень внимательны.
Священник даже не улыбнулся в ответ на похвалу. Обратив на Мисако бесстрастный взгляд, он произнес:
— Не стоит благодарности. Это моя работа.
Вечером Мисако вновь зашла в палату к Тэйсину.
Лицо ее сияло, на сердце было радостно и спокойно. Они беседовали легко и непринужденно, как старые друзья. Мисако даже смогла, нисколько не смущаясь, рассказать о разрыве с мужем и о том, что теперь живет у бывшей школьной подруги и работает вместе с ней.
— У нее теперь модное ателье, известное всему Токио.
— Вот как? — с уважением кивнул Тэйсин, поплотнее закутываясь в одеяло.
Личные неприятности Мисако немало его огорчили, но само сознание того, что он разговаривает о таких почти интимных вещах с внучкой любимого Учителя, наполняло его сердце гордостью. Темноту разгоняли лишь снежные отблески в окне, в палате было тихо и как-то особенно уютно. Беседа велась почти шепотом, словно дети тайком от взрослых делились секретами.
Мисако поведала священнику о своем визите в храм и о том, что успел сделать его помощник. Тэйсин с облегчением вздохнул, радуясь, что храм во время его болезни находится в надежных руках.
— Тэйсин-сан, — вдруг спросила Мисако, — зачем вы спали с открытым окном?
Лицо монаха вспыхнуло от крайнего смущения. Потом он по-детски улыбнулся.
— Я хотел измениться. В старину так воспитывали детей в самурайских семьях. Мне казалось, что это сделает меня сильнее.
— А урну спрятали в шкаф тоже поэтому?
Он покачал головой.
— Нет, просто хотел спрятать понадежнее. Теперь я понимаю, что совершил ошибку… Похоже, вся моя жизнь состоит из одних ошибок.
— Неправда! — запротестовала Мисако. — Вы очень многое делаете правильно. Мама очень хвалила ваши записи… Вспомните, какую важную информацию вы отыскали о погибшей девушке. Когда-нибудь благодаря вам мы сможем похоронить ее в могиле предков.
— Вы думаете, получится? — оживился монах.
— Во всяком случае, ваше открытие — большой шаг вперед, Вот выздоровеете и снова займетесь расследованием.
— По правде говоря, я не знаю, что делать дальше, — признался он.
— Сейчас вам прежде всего надо лечь и поспать, — мягко произнесла Мисако, — а чтобы вы больше не боялись моей матери, я пока заберу урну с собой в Токио. Займемся этим делом вместе, когда вы окончательно встанете на ноги.
— Хай, — почтительно кивнул монах, послушно укладываясь на подушку.
Мисако пожелала ему спокойной ночи и отправилась домой. Время ночных дежурств окончилось. Больной окончательно пошел на поправку.
Неприятности начались даже быстрее, чем могла предположить тетушка Тегути. Интервью Сатико было записано на пленку и еще только планировалось к показу, а один из операторов уже упомянул о нем в разговоре с репортершей какой-то бульварной газетенки. Девушка мечтала сама попасть на телевидение, но для этого нужна была сенсация, и она решила на всякий случай как следует покопаться в прошлом восходящей звезды модельного бизнеса. Охотнице до жареных фактов легко удалось проследить путь Сатико от скромной лавочки, торговавшей кимоно, до богатого ателье для иностранцев в Иокогаме. Впрочем, дела тетки Сатико с тех пор пошли под гору, и она была только рада лишнему поводу пожаловаться на заносчивую племянницу. Сентиментальная история о бедной полуграмотной крестьянке, принятой в дело из милости и отплатившей своим покровителям черной неблагодарностью, была за прошедшие годы отшлифована до блеска. Заканчивалась она тем, как наглая нищенка, сбежав от родственников искать счастья в Токио, скатилась, чего и следовало ожидать, на самое дно и стала обыкновенной уличной девкой.
— Прошу прощения, — возразила исследовательница грязного белья, — но госпожа Кимура — фигура очень известная в мире моды. Она даже говорит по-французски…
— Это я показала ей, как шить одежду, — перебила тетка, презрительно скривив губы, — а по-французски она выучилась лопотать в Париже, где была содержанкой у какого-то торговца.
Номер с «сенсацией» появился на прилавках за день до того, как должно было быть показано интервью. В тот вечер руководители программ долго совещались в задней комнате своего любимого ресторана и после принятого в изобилии сакэ решили все-таки пустить ролик, дополнив его телефонным комментарием героини сюжета по поводу статьи. Сатико согласилась, что так разрешить ситуацию будет легче всего.
Сатико хорошо подготовилась. Ее голос в телевизионных приемниках звучал четко и уверенно:
«Автор клеветнической статейки, о которой идет речь, — непорядочный человек. Мне нет нужды стыдиться своего прошлого, поскольку я всегда старалась поступать, как велит долг, даже находясь в самых трудных обстоятельствах.
