– Знаю!
– Против него ведь объединились все историки и астрономы. Объединились и доказали, что он действительно неправ, что его новая хронология – лабуда полная…
– …Слышала.
– Я благодаря его книгам понял одну вещь.
– Какую?
– Если он не прав – а он, конечно, неправ! – то это означает страшную штуку. Гораздо страшней, чем если бы вдруг выяснилось, что четыреста лет все только и делали, что ошибались.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты что-нибудь знаешь о параллелях в монархических династиях, которые он обнаружил и на которых строил свою версию, что история гораздо моложе, чем мы думаем?
– Не-ет. Я ведь сама его не читала. Но все-таки – к чему ты это ведешь?
– Момент! Сейчас объясню. Двести пятьдесят лет подряд в Западной Римской империи примерно во времена Цезаря и Восточной, то есть уже Византийской, идут повторы характерных деталей в биографиях императоров. Не один в один, конечно, но очень близко. Ну, допустим, какой-нибудь тип в Риме правил 23 года. Другой, в Византии, 24 года. У типа в Риме был конкурент, которого кто-то там вызвался убить и убил в результате. У товарища в Византии – то же самое. Но император в Риме, вместо того, чтобы отблагодарить того, кто убил конкурента, организовал против него процесс и казнил в итоге. В Византии аналогично. Таких параллелей Фоменко нашел очень много…
– …Но наверняка же это люди читали и сто раз его за это критиковали…
– …Критиковали не за это. А за то, что он предложил укоротить историю; выдвинул версию, что эти деятели – на самом деле одни и те же люди. На этом его и подловили. Ну, есть ведь, например, монеты с изображениями тех же императоров, и по ним видно, что люди-то разные. Кое-где у него указаны не монархи, а какие-нибудь регенты; даты неточно приведены. Но совпадения никуда не делись! Ты хочешь сказать, что такое возможно случайно?
– Я не хочу этого сказать, потому что, как ты знаешь, я в судьбу в принципе верю. Но мне все равно непонятно, куда ты ведешь.
– Сейчас поймешь. Ты знаешь, что такое фракталы?
– Ох! Нет!
– Это самоподобные структуры, когда, грубо говоря, один узор-график бесконечно повторяется в разных масштабах. Задаются формулами, где результат подставляется в исходное уравнение, и так – до бесконечности. В математике это целая теория. Так вот: Фоменко, которого все шпуняют, обнаружил самые настоящие фракталы. Но ведь тогда получается, что история чем-то программируется. И все наши идейки насчет того, что мы сами строим свою жизнь, сами решаем, делаем выбор и тэ дэ, и тэ пэ, по большей части ничего не стоят…
– …Стоп! Мне очень интересно тебя слушать, но, может быть, ты все-таки скажешь, ради чего ты мне все это говоришь?
– Знаешь, я где-то в конце мая встретил одного нашего завкафедрой, который помогал мне проталкивать статьи в ВАКовский журнал, и поделился с ним двумя историями. Одна – про «Титаник». Ну, ты знаешь: как никому не известный писатель за четырнадцать лет до «Титаника» описал судно с названием «Титан», его параметры, и чё с ним дальше было…
– …Да-да, знаю…
– …И вторую: про то, как один английский писатель в восемьсот девяносто шестом написал повесть о бродящей по Европе банде, которая мочила всех, кто тормозил прогресс человечества, и называлась «СС»…
– …Интересно. Ни разу нигде этого не встречала.
– Конечно, потому что ты читаешь сплошную художку. Так вот – этот завкафедрой был очень умный мужик, ни в какую мистику никогда не верил и считал себя хозяином своей жизни.
– И что?
– Его арестовали на следующий день после того, как я ему рассказал про это.
У Галы темнеет лицо.
– Ты намекаешь на то, что тебя хотят сдать?
– Я намекаю на то, что в последнее время у меня появилось ощущение, что мы не сможем поехать в Германию. И это от меня не зависит…
– Так… Приехали, называется! Зачем ты мне сейчас это говоришь?? У тебя какие-то проблемы?? – голос моей Ненаглядной начинает дрожать.
– Я не утверждаю наверняка, но это не исключено. Следующая неделя покажет.
– Расскажи мне, что у тебя происходит! Я же вижу, что ты уже давно напряженный ходишь! – Глаза Галы, и без того огромные, расширяются и приковывают меня к себе без остатка.
– Пока ничего, но если что-то произойдет, ты узнаешь об этом в среду или раньше.
– Кто тебя хочет подставить?
– Слушай! Это не совсем то, что ты думаешь. Но конечный результат, если это случится, будет хреновым. Поэтому настраивай космические вибрации, чтобы такого не было…
– Я не могу настраивать, если не знаю точно, в чем дело!
– Ты же знаешь, я не люблю баламутствовать заранее, чтобы самому не накаркать.
– Ну… Ладно, раз не хочешь говорить. Только я так буду нервничать гораздо больше, чем если буду знать, что у тебя стряслось.
– Извини, не могу пока сказать. И давай вообще оставим эту тему – она только портит настроение и тебе, и мне.
– Можно подумать, что после того, как ты мне это выдал, у меня может быть хорошее настроение.
– Извини. Просто на самом деле ситуация серьезная, поэтому вырвалось.
– Ладно, всё. Верю…
…Какое-то время мы молчим, стараясь не глядеть друг на друга.
– Закрывайся. Без пяти уже, – говорю, наконец, я.
…На обратном пути до ее дома мы почти не разговариваем, обмениваясь ничего не значащими ерундовыми репликами-воспоминаниями – в основном о том, как к ней приходили ее друзья-приятели и о чем они болтали. При этом я почти исключительно мычу и поддакиваю. Она целует меня на прощание не как обычно. Раньше она едва притрагивалась своими губами к моим, мотивируя это тем, что поблизости живет огромное количество одноклассников дочери, которые могут нас заметить. Но сегодня она целует меня крепко, желая скорейшего разрешения моих проблем.
– Я буду ждать тебя! – жарко шепчет она мне перед тем, как пойти к дороге, проходящей в нескольких шагах от ее подъезда.
Я киваю и, как всегда, смотрю ей вслед, пока она не скроется за поворотом. По пути она еще несколько раз должна обернуться и увидеть то, как я провожаю ее взглядом, и, несмотря на всё мое декадансное настроение и желание сбежать как можно быстрее, сегодня грех нарушать нашу традицию.
Домой я приезжаю около восьми и до тех пор, пока город не погружается в сумерки, щелкаю пультом телевизора, то и дело переключаясь с одного канала на другой – благо, кабельное телевидение позволяет это делать. Я не могу ни на чем сосредоточиться, не хочу ничего читать, да и смотреть я, по большому счету, тоже ничего не желаю – просто успокаиваю нервы и пытаюсь помочь подсознанию сконцентрироваться на проблеме, подсказать мне верное решение. С той разницей, что вместо каких-нибудь нефритовых четок у меня в руке – нафаршированный электроникой пластик.
Редкий случай для меня, когда я ложусь в постель без всяких мыслей в голове, без желания над чем-то размышлять, что-либо анализировать. Я просто мечтаю о тишине и покое. И через час непрерывного кряхтения и ворочания с одного бока на другой эта мечта наконец-то сбывается.
ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ: 29 ИЮНЯ 2009 ГОДА, ПОНЕДЕЛЬНИК
Сменяющие друг друга цифры в мобильнике скоро покажут двенадцать ноль-ноль. Мы сидим с Савельевой в Д-406 уже битых три часа, но такое впечатление, что очередь и не думает уменьшаться. Впрочем, это вина скорее Савельевой, а не молодёжи. Она откровенно тянет резину, и мне даже не совсем понятно, чем это вызвано – особых садистских комплексов за ней не числится. Если бы она хотела дождаться, пока я свалю от скуки, и потом собрать денежку, то все было бы логично, но репутации сборщицы налогов у нее тоже нет. Поэтому я сижу, недоумеваю и веду с ней вялотекущую беседу. Как-то незаметно мы подбираемся к самой скандальной теме последнего месяца, и эта тема, естественно, связана со мной.
– Игорь Владиславович! Мы вот тут как-то обсуждали вашу ситуацию и не могли понять: а почему вы не уходите?…
…Я вздыхаю, как дед на завалинке, глядящий на свою покосившуюся от времени избу:
– Потому что до прошлой пятницы это была всего лишь игра. В пределах правил. И только три дня назад Бочков мне сказал, что на повестке дня – разрыв контракта со мной.
– Какой игры, чё-то я не поняла?
– Половина наличности ему ведь должна была пойти…
– Да вы что? Серьезно? – ахает Савельева. – Ну, вы нашли себе партнера, Игорь Владиславович!
– Это не я нашел…
– …Он же человека, с которым бизнес начинал, раздел и выбросил из фирмы. А это известный господин в нашем городе…
Осведомленность обо всём Инессы Алексеевны меня удивляет, как обычно.
– …Чё же он позволил раздеть себя, если он известный? Или он тогда еще не был таким? – интересуюсь я.
– …Да-а… – как-то неопределенно тянет Савельева. – Но Бочков – просто нечто. По нему же видно, что это быдло. По его манере разговора. Помните, как он о Кустимове сказал?
– То, что он его на заседании при всех козлом назвал?
