Она всхлипнула и подышала открытым ртом, боясь опять зареветь.
— Живой? — спокойно поинтересовался Александр Викторович. И когда Аня кивнула, с упрёком добавил: — Тогда нельзя плакать. Живой — это главное, этому радоваться надо.
— Да, я знаю, — согласилась Аня. — Я радуюсь. Только страшно очень. Да ещё этот гад… Племянник его… Убила бы. Не знаю, что делать.
Она опять замолчала, тяжело дыша и глотая злые слёзы.
— А давайте-ка вы мне всё расскажете, — вдруг предложил Александр Викторович. — Может быть, всё не так уж и страшно? Со стороны виднее. Может, я помочь смогу чем-нибудь.
И Аня ему всё рассказала. Даже не успела подумать, зачем она это делает. И ему — зачем ей помогать? И не спросила, кто он такой вообще. Ну, ясно, что никакой не бомж. А хоть бы и бомж… Сейчас ей было всё равно, кто её слушает. У неё уже не было сил молча давить в себе страшную обиду, тревогу и растерянность. К тому же, она совсем не знала, что будет дальше. Дама Маргарита и Васька должны были уехать сегодня, а вещи их в квартире, а ключи только у неё, а они ведь придут за вещами, а Давид Васильевич сказал, чтобы ноги Васькиной в доме не было… Что она должна делать?
— Ну, это как раз пустяки, — уверенно заявил Александр Викторович. — Скажешь охране, что Давид Васильевич приказал не пускать племянника, вот и всё. Он хозяин, его приказ они обязаны выполнить. А эта Маргарита пусть приходит, пусть забирает шмотки — и тоже до свидания. Главное, ты с ней ни в какие разговоры не вступай. Хозяин поправится — сам с ними разберётся. На всякий случай попроси кого-нибудь из охраны с тобой в квартире побыть, когда она придёт. Чтобы подтвердил, если надо, что это приказ хозяина. А потом… Ну, видно будет. Запиши мой телефон на всякий случай. Если что — звони.
Он продиктовал номер мобильника, Аня послушно записала, а потом наконец догадалась спросить:
— А вы кто?
— Я думал, ты ещё тогда поняла, — с некоторым удивлением ответил Александр Викторович. — Даже спросить хотел, как расшифровала-то… Бомжи ведь так и не поняли. Правда, они почти всегда бухие, мозги не включаются, чем там понимать… Опер я. Уголовный розыск. Вот такие дела. Ну, иди уже. Ключи с собой? И ничего не бойся.
Аня заметила, что они, наверное, уже довольно долго стоят возле кованых узорчатых ворот, заторопилась, полезла из машины. На ходу неловко бормоча:
— Я не боюсь… Спасибо вам… Извините, что я тут со своими проблемами… Вы, наверное, куда-то по работе ехали, а тут я… Вы не беспокойтесь, я вам надоедать не буду, я сама справлюсь…
Он поймал её за руку, потянул обратно в машину, неожиданно попросил:
— Позвони мне сейчас. Прямо сейчас. Проверка связи, понимаешь? На всякий случай.
Конечно, она ничего не поняла, но послушно достала мобильник, отыскала его номер и нажала вызов. Не услышала никакого сигнала, но он полез во внутренний карман, вынул свой телефон, нажал пару кнопок и кивнул:
— Всё в порядке, не перепутала. Ну, теперь иди.
Аня постояла, минутку глядя вслед машине, потом догадалась, что эта «проверка связи» была только для того, чтобы записать её номер телефона, — и почему-то сразу успокоилась. Вряд ли она сама стала бы ему звонить. Ещё чего не хватало — просить помощи у уголовного розыска. Да и ему звонить ей незачем. Но ощущение возникло такое, будто теперь у неё появился надёжный тыл. Её надёжным тылом был царь Давид. Когда его увезли в больницу, тыла не стало. А вот теперь — опять появился. Смешно, конечно, ведь совсем чужой человек, с какой стати назначать его надёжным тылом… Но пока царь Давид выздоравливает — пусть побудет этот чужой. Выбирать ей особо не из кого.
На вахте сидел Руслан, оторвался от своих чёрно-белых экранов, оглянулся на неё, молча поднял брови.
— Состояние стабильное, — повторила Аня слова, которые запомнила из всех объяснений медиков. — Давид Васильевич приказал, чтобы его племянника Василия в дом не пускали. Руслан, вы сможете это сделать?
— Не пущу, — без удивления ответил Руслан. — Раз Давид Васильевич приказал… Ведь он же не просто так? Значит, не пущу. А Маргариту можно пускать? А то она недавно звонила, спрашивала, вернулась ты или ещё нет.
— Маргариту Владимировну можно. Ей свои вещи нужно забрать… — Аня подумала, посомневалась, и всё-таки попросила: — Руслан, если мне будет необходима ваша помощь… Ну, если Маргарита Владимировна мне не поверит… В общем, вы сможете подтвердить, что Давид Васильевич сам отдал такой приказ? Всё-таки он через меня передал, а это может вызвать сомнения.
— Не бери в голову, сестрёнка, если надо, так я скажу, что сам слышал, как Давид Васильевич говорил. Прямо мне вот и говорил. Под присягой поклянусь. А чего он натворил, Василий этот?
— Он подлец! — Слёзы опять подступили к глазам, и Аня медленно подышала, стараясь не заплакать. — Извините, что я так грубо… Я не имею права, это их семейные дела… Но он… Я пойду, ладно?
— Ладно, — растерянно сказал Руслан. — Не расстраивайся, сестрёнка, не пущу я его. Это он сильно нагадил, раз уж ты про него так… Хочешь, я ему по морде дам? Так, слегка.
— Я уже, — призналась Аня, не чувствуя никакой вины. — Рука болит.
И пошла к лифту, с нарастающей тревогой думая, как она сейчас войдёт в пустую квартиру. И зачем ей туда вообще идти? Ах, да, царь Давид просил испечь яблочек с малиновым вареньем. Но сначала надо ещё убрать осколки ампул и пустой шприц. И как следует протереть полы. И проветрить. И…
Не успела она закрыть за собой дверь, как в кармане загудел мобильник.
— Анна, ты уже дома? — немножко напряжённым голосом спросила дама Маргарита. — Я могу зайти за своими вещами?
— Да, — ответила Аня.
Наверное, надо было ещё что-то сказать, хотя бы для вежливости. Но она вдруг забыла все вежливые слова.
— Я сейчас, я уже поднимаюсь, — заторопилась дама Маргарита.
Аня открыла дверь, а сама убрала пальто в шкаф, разулась и пошла за щёткой и совком, потому что прежде всего надо было убрать с пола осколки ампул. Почему-то сейчас это больше всего занимало её мысли. Она старательно сметала осколки в совок, по нескольку раз возила щёткой по одному и тому же месту, потом проводила по полу ладонью: вдруг где-нибудь осталась острая стекляшка? А царь Давид часто ходит дома босиком. Хорошо, что здесь нет ковров…
— Что там? — раздался от двери в кабинет голос дамы Маргариты. — Как здесь пахнет… Анна, может, потом подметёшь? Я пришла.
Аня оглянулась: дама Маргарита была босиком, вот почему она не услышала её шагов.
— Вы напрасно разулись, — сказала Аня. — Здесь ампулы разбитые. Очень острые. Может быть, я не все нашла. Наступите ещё.
— Ты тоже босиком, — сказала дама Маргарита, думая явно о чём-то другом. — Анна… Ты мне расскажешь, что произошло? В больнице никто ничего не говорит. Васька злится, дёрганый весь какой-то. Сандро надо звонить, а я не знаю, что ему говорить… Скажи ты мне ради бога: что случилось-то? Скажешь? Пойдём на кухню, что ли, раз здесь нельзя. И запах… мне от этого запаха плохо.
Аня оставила совок и щётку посреди пола и пошла из кабинета, по пути думая, что именно говорить даме Маргарите. Наверное, нельзя говорить, как её сын орал на царя Давида. Вот когда царь Давид выздоровеет, пусть сам и рассказывает, если посчитает нужным. А что Васька говорил ей там, в приёмном покое, — это она имеет право рассказать. Это уже не их семейное дело, а её.
Она вошла в кухню впереди дамы Маргариты, машинально поставила чайник на огонь — всё-таки гостья, положено хоть чаем напоить, — вынула из холодильника остатки бабушкиного торта, расставила на столе чашки… Села и уставилась на даму Маргариту, не зная, как начать.
— Ну, — нервно сказала та после минутного молчания. — Тебе-то врачи что-нибудь сказали? Что с Давидом?
— Инфаркт, — ответила Аня и опять замолчала.
— Как это случилось? Ты сама видела? Ты рядом была?
— Я видела, да. Давиду Васильевичу стало плохо. Он сидел на диване, а потом упал набок, и глаза закрыты, и бледный очень был.
— А Васька где в это время был? — перебила её дама Маргарита.
— Он уже ушёл, — неуверенно сказала Аня. — Или уходил, я не помню. Я испугалась и хотела позвонить в «скорую», а Давид Васильевич сказал, что надо Михаилу Максимовичу, и чтобы с его телефона. Я позвонила, и Давид Васильевич сам сказал по телефону, что у него инфаркт. Они быстро приехали, что-то делали, а потом мы поехали в больницу. Давид Васильевич почти всё время в сознании был. А потом его увезли в реанимацию, а меня не пустили. Я там в приёмном покое ждала, когда кто-нибудь выйдет и скажет… Ну вот, Михаил Максимович сам вышел и сказал, что состояние стабильное. Сказал, чтобы я не боялась. Сказал, что Давид Васильевич, может быть, уже завтра мне позвонит. Я завтра яблоки ему испеку. С малиновым вареньем. Мы когда в больницу ехали, он попросил. Это ведь хороший признак, правда? Бабушка говорит, что когда человеку чего-нибудь вкусненького хочется, — это признак выздоровления.
