А, ладно, пока полицейский помалкивает, он мне до лампочки.
Да, верно… Алли хмыкает. Хорошо, так ты рассказывал мне о своей подружке и о потерянном, так сказать, дне. Так?
Сэмми вздыхает.
Ну, давай, совсем немного осталось.
Да нет, просто… послушай, насчет пьянства и провалов в памяти я тебе одно могу сказать: если провалы, значит, здорово набрался, понимаешь, слишком много пил, ну и нахлебался, как пароход. И тогда ты мог сделать все что угодно, я хочу сказать, все, на хер. Все могло выйти из-под контроля. Ни с того ни с сего, без предупреждения.
То есть, возможно все что угодно?
Ну да, об этом я и говорю, более-менее.
Угум. Это плохая мысль. Забудь о ней.
Так я чего, я просто для твоего сведения.
Тебе известно, что такое достаточное основание и явно неосновательные мотивы, Сэмми?
Я только для твоего сведения, только потому и сказал.
Теперь я понимаю, почему их не волновала суббота, это их козырная карта. При всем моем уважении, я иногда удивляюсь, почему они вообще с тобой возятся. Если исходить из здравого смысла, так и вовсе непонятно, зачем ты им нужен, я хочу сказать, они же вполне могли засадить тебя и выбросить ключ: ты следишь за моей мыслью? Ты только пойми, я не хочу тебя расстраивать.
Да чего там, это я и сам знаю.
Понимаешь, это означает, что вопрос о твоей подружке становится вдвойне важным. Жена мне так и сказала. Это первое, что пришло ей в голову. Ну что же, я очень рад, что ты рассказал мне насчет субботы; спасибо; некоторые из клиентов так и держали бы все при себе. Да, тут дело плохо. Я должен это сказать, потому что отрицать этого никак нельзя. Чертовски плохо. Возможно, мы с этим и справимся, но придется поработать, представить все должным образом. Ну, по крайней мере, ты все мне рассказал, так что взять нас врасплох им не удастся. Итак, что ты выяснил насчет своей подружки?
Ты это о чем?
Ты ведь что-то узнал о ней?
Да как я, на хер, мог что-то узнать, я же не вижу ни хрена, меня отмудохали, вконец отмудохали, и ни один хрен мне, похоже, не доверяет! Хожу как долбаный клоун!
На, держи, ты сигарету уронил…
Сэмми протягивает руку. Достает зажигалку. Плечи ноют. Сигарета вся мокрая.
Помни, что я говорил тебе о твоем языке, Сэмми, о том, что тебе стоит следить за ним… Ладно, теперь, правильно ли я тебя понял, что исчезать вот так было для нее обычным делом?
Что… нет, ни хера это обычным не было, друг, нисколько, о чем ты говоришь, я хочу сказать, что ты такое говоришь, ни хрена это обычным не было. Ну, уезжала она время от времени на пару дней, ладно, родных повидать и все такое, но и все – так что ты даже, я хочу сказать, мне это даже нравилось, э-э, я о том, что, мать-перемать… ну, что она женщина и все такое… Сэмми мотает головой, засовывает сигарету в рот, но только она вся мокрая, так что Сэмми ее вынимает.
Ты хочешь сказать, что тревожишься за нее?
Конечно, тревожусь, на хер.
Понятно… понятно… м-м.
Сэмми шмыгает. Свертывает новую сигарету. И говорит: А из-за чего ты сел, Алли? Мне просто интересно.
Из-за бюрократизма.
Что это значит?
Ровно то, что я и сказал, – из-за бюрократизма.
Это не ответ.
Ну, если тебе так уж хочется узнать, что со мной на самом деле приключилось, могу показать тебе мое дело.
Да, хорошо, я был бы не против.
Так вот, насчет пропавшей субботы…
А что такое?
Да нет, пока вроде ничто сомнений не вызывает; мне все равно, какие подробности представит полиция, лишь бы они не отличались от тех, какие представим мы, ты понимаешь?
Вообще-то не очень.
Ну, если эта публика из управления затеет выяснять, что там случилось в субботу, и что-нибудь обнаружит, я не хотел бы оказаться в положении, в котором мне только и останется сказать: Простите, ваша честь, мой клиент ничего о субботе как таковой вспомнить не может, однако он готов признать, что все могло выйти из-под контроля и могло произойти все что угодно. А? Ты пойми, я в тебя верю, я бы и на минуту не предположил, что с твоей подружкой случилось что-то плохое, а если и случилось, что это твоя вина.
…
Честно, Сэмми, я говорю правду. Я думал, ты мне доверяешь.
Кто сказал тебе, что у нас с ней был крупный скандал? Кто?
Я навел справки.
У кого?
У моих источников.
В полиции, что ли?
Алли фыркает.
Сэмми пожимает плечами: Ответь на вопрос.
Ты говоришь глупости.
Так я их, на хер, и делать горазд.
Маловер ты, Сэмми.
Я к тому, что если ты работаешь на них, то и отлично, меня это не волнует, точно тебе говорю, ни хера не волнует, я к таким штукам привык, – проблема тут только одна, если так, если ты на них работаешь, так я твою долбаную башку в плечи тебе вколочу.
Проблема в том, что мы попусту тратим время.
Сэмми улыбается. Ты не из пугливых.
А чего мне пугаться?
…
Кстати, ты не сказал мне, что здесь замешана политика как таковая.
Так она и не замешана.
Алли вздыхает.
Если только ты не о малом, которого я знаю.
Ну, во всяком случае, так говорят они.
Сэмми шмыгает носом. Я не думал, что это имеет значение, в смысле претензии, которую я предъявляю.
Это я предъявляю претензию от твоего имени.
Послушай, я перебирался из паба в паб, встретил пару ребят, а потом оказалось, что за одним из них следят фараоны. Они говорят, что он – мой старинный приятель. Я не помню этой встречи; это они говорят, будто она состоялась.
Возможно все что угодно?
Алли… Полегче.
Ладно, если ты говоришь о Чарли Барре, то кто он тебе?
Это они о нем говорят, а не я.
Вы с ним товарищи? друзья? кто?
Мы корешились, когда были мальчишками, потому что у наших отцов были какие-то общие интересы.
Политические?
Политические, какие угодно, не знаю, они состояли в одном профсоюзе, я же мальчишкой был.
Ты удивился, узнав, что за ним установлена слежка?
А ты?
Можешь ты с ним связаться?
Так или этак, да, наверное, если захочу, но я не хочу, незачем.
Ну, например, чтобы сказать ему, что за ним следят?
Сэмми улыбается.
Может, мне с ним переговорить, ты не против?
Да на здоровье, лишь бы это со мной ни хрена связано не было.
Твоя квартира прослушивается?
Вполне вероятно.
Не хочу показаться хамом, но ты случайно не параноик?
Все может быть.
Так когда ты собираешься зарегистрироваться в благотворительном обществе?
Это мое дело. Попозже.
Но все-таки собираешься?
Конечно.
Потому что, если ты не зарегистрируешься, это здорово по тебе ударит. Мы просто не можем позволить себе новые непоследовательные поступки. Ты понимаешь?
Ага.
Хорошо, что ты разрешил мне действовать от твоего имени, Сэмми, потому что сам ты человек чересчур вспыльчивый, а вспыльчивые люди – во всем, что касается властей, – это ровно то, что доктор прописал.
Да что ты?
Уверяю тебя. Им таких только подавай. Понимаешь, я могу прийти туда и представить дело, основываясь на общих принципах действий и поведения и тому подобное, показать, что мы ожидаем, что определенные вещи будут делаться, как нам и обещают, эффективно и компетентно. Это я могу, никаких проблем. Беда в том, что тебе это мало что даст, и даже если ты выиграешь дело, – что само по себе большая редкость, – ты выиграешь его на ложных основаниях: и выиграешь, и одновременно проиграешь. Некоторые получают удовлетворение уже от того, что они победили, но ведь это что означает, это означает, что власти просто-напросто поленились, а это дурной знак. Это может даже посеять рознь между ними, а она нам же и выйдет боком. Ты, возможно, думаешь, что нам это только на руку, но нет. Просто в будущем они станут вести себя куда осторожнее. Лучше их убаюкать, внушить им ложное чувство их собственной безопасности. Есть и другой способ добиться этого, а именно, взять за основу дела исключительные обстоятельства, но пойти на это я могу, лишь зная, в чем эти самые обстоятельства состоят. Те вещи, которые ты от меня скрываешь, возможно, и несущественны, но сам факт, что ты их скрываешь, не позволяет мне их продемонстрировать. Опять-таки, я не люблю класть в основу дела исключительные обстоятельства; каждое дело в своем роде исключительно, так что лучше представлять его как часть чего-то общего – я, кстати, не о принципах сейчас говорю. Я говорю о том, что, если ты выигрываешь, отталкиваясь от исключительности обстоятельств, у тебя появляется шанс представить их как часть общей картины, вот в чем должна состоять твоя цель.
Сэмми улыбается.
Лучше, если ты будешь относиться к этому серьезно, Сэмми, мы слишком далеко зашли, чтобы позволить себе ребячиться, мне следовало бы сказать, ты зашел слишком далеко.
Думаешь, мне это не по херу? А?
Так вот, насчет политики, это еще одно важное обстоятельство, я бы даже сказал, еще одна переменная, и как на нее отреагируют судьи, предвидеть невозможно. С вопросами, касающимися существа дела, все проще. А политика может заставить их махнуть рукой на привычные нормативы, особенно если они найдут возможность использовать слово «насилие», потому что исходить из того, что это понятие спорное, они никак не обязаны. Надо понимать, что такое закон, он же не к ним применяется, а к нам, и как раз они-то его и применяют.
