— Ну, товарищ командир, вытянули парня прямо из-под колес! — Он помолчал и предложил: — Моя Емельяновна по случаю отпуска голубцов наготовила. И к ним — еще кое-что найдется. Может, посидели бы вместе за столом, а?
— А что, голубцы — штука вкусная, — отозвался Анатолий. — Спасибо, не откажусь… — И начал собираться.
Было около шести вечера, когда Евгений с чемоданом в руке добрался до общежития, взял у дежурной ключ. За время его отпуска в их комнате произошли перемены. Нет на стене гитары Анатолия, на тумбочке стоит фотопортрет незнакомого лейтенанта. Но почему незнакомого? Образ явно напоминает кого-то… Он ничего не знал о происшедших переменах, и ему сделалось тоскливо от сознания, что, кажется, потерял друга. Подумал, что Русинов, крепко обидевшись, перешел жить в другую комнату.
Но кто же теперь квартирует здесь? Лейтенант похож на полковника Одинцова. Уж не сын ли это его?.. Евгений наспех почистился с дороги, увидел в зеркале свое уставшее лицо и, сдерживая волнение, подался в часть. Встречались знакомые офицеры, прапорщики — он торопливо здоровался и спешил дальше: чтобы не расспрашивали, не спугнули в нем того нового чувства, с каким он вернулся из отпуска.
В городке было оживленно, как обычно бывает после занятий и работ, когда все освободились от службы и когда идет смена караула. Тут Евгений увидел своего хлопотливого товарища. — Русинов шел из боевого парка. Фуражка сдвинулась назад, поясной ремень скособочился. Под мышкой он нес свернутый комбинезон: наверное, проверял танки роты.
С неприятным чувством стыда и растерянности двинулся навстречу. Анатолий тоже увидел Евгения. На лицо его сама собой наползала улыбка, радушная, а вместе с тем вопрошающая.
Молодой ротный не на шутку замотался: лицо осунулось, темные глаза лихорадочно блестели.
— Блудный сын появился! — воскликнул он. На мгновенье воскрес тот жгучий, незаживающий разговор, задымил бикфордов шнур обиды.
— Ну, здравствуй, здравствуй! — лучезарился Русинов и, бросив на землю комбинезон, обнял друга.
Он же добрый, Анатолий! За что обижаться на него?
— А ты что-то не дюже поправился за отпуск.
— Не до того было, Толя, — вздохнул Евгений, опуская глаза.
Анатолий поднял комбинезон, и оба молча двинулись к казарме.
— Подзарядил аккумуляторы?
— Немного есть, отдохнул.
— Вот здорово, что ты приехал. Горячие деньки наступают, Женя!
— Что ожидается?
— Учения скоро начнутся, и очень солидные.
Анатолий ни словом не обмолвился о том, что тогда тяжким грузом легло меж ними. Да и вообще по натуре он не злопамятен. Достаточно у него и такта, чтобы не напоминать другу о недавних неприятностях. И Евгений испытывал благодарное облегчение.
Подошел капитан Приходько — в мундире и фуражке, брюки навыпуск (он временно исполнял обязанности комбата). На курносом лице такая торжественность, словно все еще праздновал назначение его начальником штаба батальона.
Взяв под козырек, Евгений доложил, что прибыл из очередного отпуска. Капитан глянул на свои часы — они у него с календарем, — подал взводному руку.
— Явились раньше срока! Это хорошая примета. — И повернулся к Русинову. — Пошли в штаб полка, срочно вызывают.
Анатолий подтянул ремень, попросил товарища:
— Занеси, пожалуйста, комбинезон в канцелярию!
Приходько и Русинов свернули на заасфальтированную, обсаженную по краям кустиками дорожку. Евгений проводил их взглядом и вошел в широкий казарменный подъезд, поднялся по лестнице. В просторном коридоре увидел своего заместителя Мазура с красной повязкой дежурного на рукаве мундира. Сержанта словно подменили: и не сутулится, и подтянут, и начищен до блеска. При появлении взводного замкнуто-честолюбивое лицо Мазура просияло:
— Батальон, сми-ирно! — придушенным голосом, в шутку скомандовал он, будто увидел высокое начальство.
Улыбаясь, они обменялись рукопожатием. — Как отдыхалось, товарищ лейтенант?
— Отдыхается всегда хорошо. А вот как вы тут потрудились?
— Лучше всех! — отвечал сержант звонким, чему-то радующимся голосом. — Вот стреляли на днях — снова отлично!
Евгений смотрел оторопело, — перед отпуском он совсем разуверился в своих наводчиках.
— Вот как!.. Но когда же вы успели подготовиться?
— А нас тут ротный так гонял, что чертям тошно было. Занимались по двадцать шесть часов в сутки! На два часа раньше начинали.
Все это говорилось размашисто, с удалой шуткой. И Евгений подумал обойденно: «Вот оно что! Значит, даже лучше, когда меня нет…»
— Однако взялся он за вас!
— А как же! На то и щучка в озере, чтобы карась не дремал.
Поговорка рассмешила Евгения, а в то же время заставила призадуматься. Ох, не прост, не прост Мазур! Заслышав взводного, солдаты спешили из казармы, ленкомнаты.
— Здравия желаем, товарищ лейтенант! — бодро звучали их голоса.
И вот что казалось странным: раньше они чурались его, а теперь сами тянутся к нему. И не видно уклончивых взглядов, хмурящихся лиц. «Да, чувствуется Толькина длань!» — посетовал Евгений, а сердце полнилось благодарностью к товарищу: не помнит Русинов зла. Все тот же — верный друг! Да и танкистам тоже надо, чтобы служба спорилась… Эта мысль была частью того счастливого откровения, что началось в последние дни отпуска.
Вскоре появился Русинов с пачкой топографических карт, — из-за них-то и вызывали в штаб. Евгений ревниво приметил, как танкисты потянулись к нему, оживляясь. А ведь это его, Дремина, люди!
— Что, Джафаров, мы не рота — мы дивизия? — напомнил ротный известную шутку, и солдаты отзывчиво рассмеялись.
— Так точно! — дурашливо отвечал Джафаров, жилистый, угольно-черный заряжающий из экипажа сержанта Коренюка.
— А как насчет тройки?
— Тройка все, канец! Теперь мы четверку берем.
— А плакался: не умеет узбек стрелять… Тоже мне дивизия!
Пошутив с танкистами, Анатолий сказал товарищу:
— Пойдем разберемся с картами.
Евгений отметил про себя: «Канцелярия заметно обновилась. Плакат на стене, в банке — цветы, забавный корень — голова оленя с рогами… Да, тут теперь на всем чувствуется отпечаток души Анатолия».
Разложив карты, Русинов протянул взводному несколько штук.
— Получай свою дозу облучения. Надо сегодня же склеить: сигнал сбора могут объявить в любой час. После ужина собери своих танкистов и спроси, все ли машины исправны. Если нужны регулировки, то немедленно произвести.
Анатолий объяснил, чем заняться в первую очередь. Он обладал цепкой восприимчивостью ума, наперед знал, где, что и как сделать. У него на все был точный взгляд. И слушая его, Евгений несколько раз ловил себя на мысли: «Да, Русинов сумел утвердиться на службе сам. А вот меня утвердили, да я не удержался».
— Что-то Мазур хвалился, будто мои слабаки отлично стреляли, — небрежно обронил он, когда ротный умолк.
— Дважды выезжали твои танкисты на полигон и дважды получили отличную оценку. Да и зачетное вождение взвод провел отменно. Еще на учениях рвануть бы пятерку — и наши в дамках.
— Да ты что! — удивился Евгений.
Самодовольная ухмылка разлилась по смуглому лицу Анатолия.
— Не верится?.. Вот журнал учета, можешь глянуть сам. Сведения поданы в штаб батальона, утверждены начальством.
Евгений трудно постигал то, что услышал, и то, что увидел в журнале. Оформлено честь по чести. Против танкистов его взвода стоят звонкие пятерки, вписанные рукой Русинова. «Значит, можно верить… Когда же он успел?»
Должно быть, Анатолий понял его, весело заговорил:
— Молодцы у тебя ребята! Был я у них на взводном собрании. Мнение единодушное: подтвердить к осени звание отличного взвода.
И собрание, и то, как Русинов тренировал его танкистов «по двадцать шесть часов в сутки» — все вдруг представилось Евгению, и он побежденно пробормотал:
— Да-а, убил ты меня, Толя!
Он побаивался, что после размолвки у товарища не будет желания помогать ему, давать советы. Но Русинов оказался не из тех, кто носит камень за пазухой: подтянул его взвод да так, что позавидуешь. Евгению даже неудобно стало, ведь сам хотел обучать и воспитывать солдат, а прикатил на готовенькое.
Да полно, такое ли готовенькое! По сути лишь начало сделано. Дальше — непочатый край работы. Вот и учения надвигаются, а там опять стрельба, вождение, тренировки.
— Спасибо, Толя, — растроганно молвил он.
— А, перестань, — отмахнулся товарищ. — Если хочешь знать, я не для тебя только — для себя старался. Так что не будем о том.
— Ладно… А как уходил Одинцов?
— Было построение… Растрогал нас до слез, когда со знаменем прощался. Встал на колени, уткнулся в алый шелк и минут пять не поднимался. Такой уж человек… Вечером офицеры собрались в нашем офицерском клубе чай пить. До полуночи сидели с ним.
