Цзу Шао был казнен, а Луна утратила радость жизни. Я спешила вновь выдать ее замуж, и дочь влюбилась в моего племянника Спокойствие, который тоже был женат. Этот родич, потрясенный столь неожиданным счастьем, не заставил себя упрашивать. Он отправил супругу домой и поклонялся Луне как богине. Но ее не оставляли воспоминания о Цзу Шао. Принцесса предпочитала невозможную любовь обожанию супруга и, едва вступив в брак, изменила Спокойствию с начальником стражи.
Легкомыслие дочери меня огорчало. Когда она выбрала Спокойствие, я подумала, что боги указали мне путь надежды: брачные союзы между моими племянниками и детьми могли бы способствовать слиянию обоих кланов, двух рукавов одной реки. Меж тем неудача этого первого брака лишь усилила враждебность.
Сыновняя любовь была ожиданием, разочарованием, насилием. Я оставляла вопрос о наследовании открытым, чтобы не нарушать равновесия. Племянники продолжали надеяться, а советники — подчиняться. А я с каждым утром просыпалась все более усталой. Венца, дававшего мне власть, было недостаточно, чтобы изменить бег звезд на небосклоне, чередование времен года, человеческий характер.
После казни супруги и наложницы, а также похищения сыновей, Солнце стал мрачен и замкнулся в себе. Луна сменила любовника, и Спокойствие стал топить печаль в вине. Племянники мои продолжали сражаться за главенство. И никого из этих людей не волновали ни народ, ни земля, ни величие Империи. Ни один не ведал самоотречения и жертвенности государя.
Я завидовала всем, чья жизнь могла продолжаться до бесконечности в грядущих поколениях, и тщетно искала духовного потомства.
Наступали и уходили времена года. Весной персиковые деревья, груши, гранаты, магнолии застили небо; осенью листья кленов и японской хурмы пурпурными каплями крови сыпались на город. Я жила в самом красивом дворце чудеснейшего города в мире. Меня окружало облачко женщин, одетых в муслин и шелк. Все они были опытными каллиграфами и писали проникнутые глубоким чувством стихи. Скакуны мои, мчась галопом, могли обогнать ласточку. Я правила умными, образованными и воинственными принцами, советниками, мудрецами и стратегами. Меня обожал восторженный и трудолюбивый народ. Но эта победа, все достигнутое, взлет на вершину земной жизни меня больше не трогали.
Красота — еще не счастье. Тайный привкус, обострявший аппетит моей души, иссяк. Мягкий свет, придававший людям живые очертания, городу — краски, этот волшебный свет, делавший дождливые дни источником сладкой печали, преображающий повседневность в поэзию, угас.
В тот год я потеряла своих верных спутниц Изумруд и Рубин. Золотая принцесса при всей своей предусмотрительности не сумела соблазнить Время. Смерть прекратила ее легкомысленную болтовню и заставила умолкнуть детский смех. Благовония рассеялись, а имя перестало вызывать скандальные слухи. На следующий день после похорон принцесса была забыта. Теперь я не выносила, когда при мне кто-то употреблял слова «старый» и «усталый». Я отправляла в ссылку всех чиновников, смевших советовать мне отдохнуть от трудов. Я приходила в ярость, когда советники упоминали о наследовании. «Я еще не впала в детство», — возражала я ледяным тоном тем, кто пытался внушить мне, что назначить преемника необходимо. Я просыпалась с затекшим телом и каждый вечер ложилась спать, испытывая все большее отчаяние. Пускай мир признал мою божественность, я тем не менее оставалась смертной. И это скольжение к закату доказывало, что моя судьба столь же жалка, как и у всех людей, обреченных умереть.
Обвинения против Солнца множились, но я не могла решиться пожертвовать последним из своих сыновей. Благочестие засыпал меня просьбами и ходатайствами. Его нетерпеливое честолюбие превратилась почти в узурпацию. Ночи мои полнили наихудшие кошмары. Иногда я видела, как надевший венец Благочестие уничтожает Солнце, Луну и Будущее. Все мои внуки, по закону имеющие право наследовать трон и отрицающие его полномочия, превращались в кусочки окровавленной плоти, а их отрубленные головы украшали копья у ворот Дворца. Порой же мне грезилось, что Солнце, слабый и подверженный влияниям император, становится игрушкой в руках своих наложниц и евнухов. Лишенный власти государь, бессильный владыка, он оказался бы в осаде, ибо его брат Будущее, вернувшись из ссылки во главе мятежного войска, потребовал бы трон по праву старшинства. Вот Запретный дворец, охваченный пожаром. Мои племянники поднимают восстание, воссевший на трон Благочестие свергнут Мыслью, а тот, в свою очередь, убит новой неведомой силой. Империя рассыпается на тысячу враждующих царств. Отряды наемников топчут поля, сжигают деревни, убивают людей и грабят города. Усеянные трупами Лоян, Долгий Мир, Чжиньцзу, Биньчжоу, Яньчжоу превращаются в развалины и погосты. Лоб мой покрывался потом. На этой земле мир слишком хрупок и процветание недолговечно. Все династии обречены на гибель.
Ночью постель моя оставалась холодной. После смерти Письмена Верности я пускала на ложе только собак и ручных леопардов. Лежа одна во тьме, я знала, что мне не хватает музыки мужского тела. Как мечтала я об этом сладком лекарстве, способном оживить немые перегородки, мертвые колонны и застывшие росписи моего дворца! Как жаждала я ускользнуть от бремени повседневных забот, от вопросов без ответа, от неизбежного физического и духовного упадка, цепляясь за туманную мысль о лучезарной любви! Иногда во сне мне грезились силуэт и улыбка — видение, в коем сливались Маленький Фазан и Маленькое Сокровище. Но эта вспышка счастья гасла, как только я просыпалась. Меня охватывали сожаление и тоска. Я не сумела отдаться любви, а теперь было слишком поздно.
Вкус к жизни пропал. Свет померк. Порой я позволяла себе отведать мальчика или девочку, коих евнухи-распорядители тайно посылали мне в виде укрепляющего средства. Но никто не сумел вытащить меня из реки, где я тонула. Плоть моя устала, сердце оставалось бесчувственным. Я превращалась в морское чудовище, хранителя мира иллюзий.
* * *
Тоскливые дни чередовались с минутами лихорадочного возбуждения. Решив во что бы то ни стало победить собственную слабость, я увлеклась крупными строительными планами. Оживление гигантских площадок поглощало мое отчаяние. Тысячелетние деревья со стоном валились наземь; высокие, как холмы, печи для обжига полыхали огнем и потоки раскаленной бронзы отражались заревом в небесах. Грохот молотков, шипение бросаемого в воду металла под размеренное пение кузнецов, подмастерьев и плотников звучали во всех четырех концах Империя
Опытность мастеров позволила мне воплотить самые безумные мечты. Укрепления вокруг императорской Столицы стали выше и мощнее. На расширившихся улицах появились девять гигантских треножников — чудовищ, отлитых из пятисот шестидесяти тысяч циней[21] бронзы и украшенных барельефами с изображением видов наших девяти провинций. С помощью ста тысяч воинов, бесчисленных быков, а также императорских слонов их доставили к подножию нового храма Десяти Тысяч Начал. Небесный храм был возведен за священным алтарем, превосходя его на два яруса. Здесь пребывала самая большая статуя Будды в мире: на одном большом пальце ноги божества могли уместиться десять человек. Императорскую дорогу украсили семь золотых статуй: Колеса, Слона, Небесной Девы, Крылатого Коня, Жемчужины Разума и Божественных Слуг. У Южных врат Запретного дворца Небесный Мак,[22] поднесенный варварами, беседовал с облаками и возносился над городом на головокружительную высоту. На вершине этой бронзовой колонны, покрытой колдовскими надписями, священными рисунками, торжественными стихами, четыре золотых дракона устремлялись к небу, поддерживая Огненную Жемчужину, освещавшую Империю языками вечного пламени.
Восстание монголов было подавлено, справедливость восторжествовала. После бесконечных перестановок мне удалось сформировать образцовое правительство, достоинства и недостатки которого гармонично уравновешивали друг друга. Честным и преданным чиновникам я предоставила свободу выносить порицания, предлагать собственные пути решения того или иного вопроса. Людям энергичным и опытным поручала управление. Благодаря трусоватым придворным я знала, кто о чем думает. Племянники-цари бдительно заботились о моей власти. Дознаватель Лай Юнь Чен и его помощник нагоняли страху на предателей. Борьба с заговорщиками завершилась. Я объявила войну мздоимству и бумажной волоките. Провинциям я предоставила контролируемую независимость. Народ обучила религиозному рвению и умению жертвовать собой. Общественная иерархия укрепилась. Каждый слой общества получил определенные название, ограничения и привилегии. Но отныне перестала существовать непреодолимая замкнутость и роковая неподвижность. Любому разрешалось добиваться лучшей судьбы. Все дарования должны были расцвести. Достойные нововведения прежнего царствования пользовались почтением. Утраченные древние обряды и традиции были восстановлены. Мне удалось преобразить Империю, уважая преемственность династий, и обновить культуру, черпая вдохновение в истоках нашей цивилизации. Поскольку боги даровали мне благорасположение, процветание Империи развивалось со скоростью пущенного галопом скакуна, и управление ею зависело теперь от равновесия, дыхания и сосредоточенности. Императорские гадатели передали мне благословение богов. Меня воспламенил религиозный пыл. Я испытывала настоятельное желание осуществить так и не исполнившуюся мечту моего супруга — жертвоприношение Небу на вершине горы Сун. Подготовка к нему усыпила терзавшую меня скуку. В сопровождении Двора и наших иноземных вассалов я устроила большой императорский выезд. Наша процессия, превосходившая шириной реку Ло, заполонила плато и долины. Очистительные обряды облегчили состояние моего тела и духа. Несмотря на то, что мне был семьдесят один год, я достигла заснеженной вершины Сун. Совершив возлияние, я отпустила помощников. Одна в пределах священной ограды на вершине холма-алтаря, являвшего собой пятиярусную постройку из обожженной глины пяти цветов, я читала молитвы-взывания.
