Владимир Царицын - Осенний лист или зачем бомжу деньги?

- Да, немного опоздали, - согласился чиновник и вдруг улыбнувшись, взглянул на Сидорова. - А может оно и к лучшему?

- Но вы говорили о торжестве справедливости.

- А я себе не противоречу. Виновный получил справедливое возмездие. Даже более справедливое, чем то, которое определил бы ему суд. Конечно, жену вашу не воскресить, но все, что Пархом у нее отнял можно вернуть. Ведь это ваши деньги, Алексей Алексеевич. И по оценкам Дениса Александровича немалые.

- Ну и что? Зачем бомжу деньги?

- Деньги нужны всем, - возразил Илья Михайлович. - Их можно потратить на глупости или хуже того, распоряжаться ими, как распоряжался Пархом и подобные ему, но можно и обратить их во благо.

При помощи денег много хороших дел совершить можно.

- Совсем недавно подобный разговор мы вели с Андреем

Валентиновичем Самсоновым, - задумчиво произнес Сидоров. - А теперь вот…с вами. - И вдруг вспомнил: 'А ведь я и так уже богат. У меня в каком-то банке имеется счет, а на нем лежит два миллиона евро.

Нужно разыскать Матвея Яковлевича Пальмана. Не думаю, что это трудно будет сделать'. - И сказал вслух: - Темно совсем стало. Пойдемте,

Илья Михайлович.

Старый бомж Бирюк, бывший вор в законе, а ныне обитатель Дома престарелых, который здесь называли 'Приютом убогих' и торжественное открытие которого произошло около полугода назад, еще при прежнем мэре, проснулся от гула за окном. Окно было еще новое, крепкое, не рассохшееся и не разбухшее, но обычное, совдеповское, не стеклоблок в пластиковом профиле. А потому и звуки далеких ударов были хорошо слышны, словно окно было открыто настежь.

Проснулся Бирюк и сразу вспомнил: сегодня должны рушить устоявшие в давней битве с конверсией стены 'взрывного' цеха завода 'Искра'.

Что могли уже разобрали и вывезли. Что могло пригодиться в новом строительстве, а такого добра оказалось мало, оставили. А вот

'взрывной' цех не вписывался в новый проект, слишком он был мрачным, кряжистым и ветхим.

Правда, ветхими стены 'взрывного' цеха не были, они только казались такими от шестидесятилетней копоти, которой были покрыты, да из-за выбитых стекол в окнах, забитых фанерой и рваным рубероидом. Кладка конца сороковых годов, послевоенная. Строили завод пленные японцы. Или немцы? Неважно. Строили с соблюдением всех требований технологии строительного производства. Цемента, несмотря на его тогдашний дефицит, не жалели, а сыпали в кладочный раствор столько, сколько было положено, и месили раствор вручную.

Воровство в те времена, конечно, было, но еще не так мощно расцвело, как в последующие годы советской власти. В том числе на стройках объектов народного хозяйства. Что произошло? Хозяина не стало. Государство - это мы. Или: мы - хозяева страны. А хозяину можно все. Можно брать, что плохо лежит. Что лежит хорошо, тоже брать можно. Бирюк был вором. Он тоже брал все, что плохо и хорошо лежало. И еще как брал! Но не у себя же, ешкин кот!

Хозяин так и не пришел. Ни вместе с Горбачевым, ни (прости господи!) с Ельциным. Ни потом. И сейчас его нет - одни рвачи и хапуги. Разве что Сидоров настоящим хозяином станет? Поживем, увидим. Хотя и сейчас уже видно - будет толк из Сидорова. Не для себя колотится, для людей! Вон сколько рабочих мест организовал! А сколько еще организует, когда новый завод заработает!

…И кирпич, из которого сложены стены цеха, тоже хорош - без пережогов, ровный и плотный, как натуральный камень, а на сколах сочного розового цвета, как ветчина, того же времени изготовления.

Даже жалко такую кладку рушить. Но надо. Иные технологии, иные конструкции, иной дизайн. Жизнь иная.

Бирюк, когда он жил в цехе и был бомжем, решил как-то в кубрике своем зимник устроить. Зимний холодильник. Стал стену долбить, вооружившись двухкилограммовой кувалдочкой и широким зубилом.

Долбил, долбил. Долбил, долбил. Замаялся. Кирпич долбился с трудом, мелкими чешуйками отщеплялся, а раствор вообще не долбился. Монолит, ешкин кот!

Дубасили по стенам 'взрывного' настойчиво. В пустом стакане, стоящем на тумбочке рядом с кроватью Бирюка брякала в такт ударам серебряная ложечка.

И чего Сидоров сдал всю взрывчатку? Оставил бы малую толику на всякий случай. Вот и пригодился бы теперь пластид. (Точнее: пластит

- так Альф учил). Заложить по шашечке по углам цеха и… Да кабы знать, что понадобится!…Хотя, можно было и официально взрывников нанять. Просто не учел Сидоров качества кладки, просчитался. Оно и понятно, ешкин кот! Он же зимник себе не устраивал. Вот и долбят крепкие стены цеха драглайном, вернее железным шаром, навешенным на его стрелу. По старинке. А может оно и правильно? Горожане еще тот взрыв не забыли. Когда им пришлось в окна новые стекла вставлять.

Тогда Альфред погиб…Да много тогда кого замесило…

Бирюк поднялся и быстро влез в шерстяной спортивный костюм, натянул на сухие желтоватые ступни шерстяные носки домашней вязки, купленные им на рынке у старушки. Подумал и накинул на плечи махровый халат, подаренный Окрошкой. В его комнате (одиночке, как иногда называл Бирюк свое новое, но уже обжитое за полгода жилье) было не жарко. Позавчера отключили отопление, а вчера к вечеру резко похолодало. Весна. Неустойчивая погода. А он еще, как назло ободрал скотч с окна, приклеенный в зиму, и вытащил вату, которой были заткнуты щели. И сам помыл раму и стекла, чем вызвал приступ негодования штатной уборщицы.

Быстро, по-военному, заправив кровать, Бирюк пошел в ванную. Когда он вышел оттуда, гладко выбритый, умытый и тщательно причесанный, в дверь постучали и тут же, скрипнув, она приоткрылась. Бирюк не выносил закрытых дверей и никогда не запирался на ночь. И вообще он никогда не закрывался на замок, если был в 'Приюте убогих' у себя в комнате.

- Вы уже проснулись?

Это была Майка, рыжеволосая сестричка-опекунша Майка. Майя

Леопольдовна, как ее представила директрисса Дома престарелых. Такое у Майки было интересное сочетание имени и отчества. Впрочем, по имени-отчеству к ней никто не обращался, все звали Майкой. Старики в основном. Старухи звали Маечкой. И при этом мило улыбались, но в красивую Майкину спину смотрели зло, с прищуром и что-то тихо шептали, наверное, слово 'стерва!'. Или что-то другое, обидное.

Женщины! Они всегда женщины, если даже уже старухи и не выдерживают абсолютно никакой конкуренции. А конкуренцию Майка составляла, да еще какую! И не только престарелым обитательницам 'Приюта', но и всей женской половине обслуживающего персонала. Рыжей копной волос, длинными стройными ногами, а главное - возрастом. Майке не было и тридцати. И дворник, и приходящий слесарь-сантехник (по совместительству, электрик) и все сменные сторожа-охранники, все были в нее влюблены. Даже те старые пердуны, в которых еще не совсем потухла искра божья, то есть в меру своего либидо, заигрывали с ней и искали ее расположения.

Бирюк относился к Майке настороженно. А все потому, что сразу после его оформления в Дом престарелых (это случилось по совету

Окрошки и при помощи Сидорова) по 'Приюту' прошел слушок, что Бирюк

- вор в законе и что где-то у него зарыта кубышка с сокровищами. А в богодельне он просто отсиживается после очередного дела, скрывается от закона, так сказать. Чушь, но что еще делать старикам, как не молоть чушь? Бирюк их разубеждать не стал, ему это вряд ли бы удалось. 'Камеру' ему Сидоров выбил одиночную. В ней стоял телевизор

'Сони' и холодильник 'Индезит'. Был в 'камере' отдельный туалет с ванной и маленькая кухонька. Если быть точным, такого одноместного люкса в Доме престарелых раньше не было, его оборудовали специально для Бирюка, так как все другие комнаты были заселены. 'Камеру' сделали из помещения неясного предназначения - не то гостевая, не то кабинет релаксации тут раньше был. Другие старики подобным богатством не обладали, а потому им было совершенно ясно, что Бирюк здесь на особом положении. Сидоров, правда, выделил средства для улучшения жилищных условий всех одиноких и брошенных стариков

'Приюта', но пристройку решили возводить весной, ближе к лету, когда земля разморозится. А постояльцы решили, что все обещания - очередная брехня.

С первого своего появления на работе Майка стала относиться к

Бирюку с повышенным вниманием, чем еще больше укрепила веру стариков и старух в мифическое Бирюково богатство и внесла в душу старого вора сомнение в том, что делает она это просто так, из уважения и от чистого сердца.

- Доброе утро, Егор Николаевич! - Майка лучезарно улыбнулась, стрельнув в Бирюка своими чуть раскосыми зелеными глазами и картинно выгнув руку и оттопырив пальчик, взглянула на маленькие дешевые часики. - Ох! А уже девятый час, - притворно удивилась она.

Стало быть, сегодня снова Майкина смена, подумал Бирюк. Странно!

Ее же только вчера один день-то и не было. То есть сутки, одни сутки. А положено двое. Сутки через двое - такой график. Нарушение трудового законодательства, но что поделаешь, если на такую чисто символическую зарплату желающих работать сестрами-опекуншами, в городе не сыскать? Хоть на переработке денюшку какую-то получить.