Наконец мы увидели долговязую фигуру в темно-синем костюме в полоску. Мы встали, когда он вошел. Прокурор что-то зашептал ему на ухо.
— Я схожу за адвокатом. — Вамбуа поспешил в зал номер два. Наконец все были в сборе.
Зал крохотный — видно, помещение только недавно переделали под судейское в связи с ростом преступности. Трибуна для свидетелей — рядом со скамьей подсудимых, на которой сидел обвиняемый в наручниках. Прокурор сделал мне знак, я взошел на трибуну и поклялся на Библии говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
И да поможет господь обвиняемому, ибо мои показания обеспечат ему немалый срок!
— Ваше имя? — заорал секретарь суда.
Этих типов я тоже ненавижу. Корчат из себя черт знает кого! Этакие мини-судьи! Расхаживают по залу в черных балахонах, под мышкой — пухлые тома. Делают вид, что они одни знают все судебные премудрости. Дача показаний в суде входит в мои обязанности, любой полицейский офицер этому обучен.
Я освободился лишь в половине первого и велел водителю везти меня в Дагоретти. В динамике слышались переговоры диспетчерской с патрульными машинами. Взобравшись на гору, мы поравнялись с больницей имени Кениаты. Незачем ехать в Дагоретти, можно и на территории больницы отыскать харчевню, где жарят мясо.
— Капрал, сворачивайте, закусим здесь.
Я заказал жареное мясо на ребрышках. Хозяин закусочной, мистер Мбуру, называет это блюдо непонятным словцом "чапы", я так и не дознался почему.
— Дым ест глаза. — пожаловался я капралу — добродушному, уже немолодому и скупому на слова человеку, который до пенсии так и будет возить полицейских чинов из сыска. Только и слышишь от него: "Да, афанде! Будет сделано, афанде". Он охотно свезет вас не только по службе, но и во всякие веселые заведения и никогда никому не проговорится. Не то что другие шоферы, распускающие всякие небылицы: сколько их босс может пива выпить, какую двухцентовую шлюху он подцепил — наверняка заразная. Нет, мой капрал не таков, и я охотно угощу его мясом. — Прямо нечем дышать от дыма, — повторил я. — Пойду выпью пива, пока жарится.
Он кивнул, и я отправился к соседнему киоску, торговавшему пивом без патента, влез на высокий табурет и заказал "Таскер". Вскоре мое внимание привлекла громкая перебранка двух мужчин из народности луо. Высокий и грузный наседал на пожилого коротышку, который, как выяснилось, работал в Управлении тюрем.
— Чего ты в жизни добился, я тебя спрашиваю!
— А ты сам многого достиг?
— Не твоя забота. Столько лет прослужил в тюрьмах и гол как сокол, а делаешь вид, будто ты важная птица, нос задираешь, расхаживаешь руки в брюки: смотрите, мол, какой я большой начальник! А я говорю, что ты никто, нищий тюремный надзиратель.
— Что ты ко мне цепляешься? Я не утверждаю, что я начальник.
— Тогда зачем напускаешь на себя такую важность?
Коротышка оглянулся, словно ища помощи.
— Мы не для того сюда пришли, чтобы хвастаться друг перед другом. Давай-ка лучше выпьем.
Никто из сидящих вокруг не поддержал его — им не терпелось увидеть продолжение дармового спектакля.
— И все-таки ты простой надзиратель, — твердил задира, не сводя глаз с коротышки, который притворился, что не слышит.
— Видите, молчание — знак согласия! Я больше скажу — у тебя даже собственной крыши нет над головой.
— Оставим этот разговор, приятель, — предложил тюремщик с поразительной выдержкой и самообладанием. — Почему тебе так хочется со мной сцепиться?
— Тебя со всем семейством знакомый из милости приютил! — не унимался задира. — Рассудите нас, господа, прилично ли жить в чужом доме?
Никто из нас не отозвался. У крикуна блестели глаза, он был сильно пьян и находился, как говорят врачи, в "агрессивной стадии интоксикации". Они перешли на язык луо, потом пьянчуга снова закричал на понятном всем суахили.
— Таких, как ты, притвор и скряг, надо выводить на чистую воду. Любишь погулять на чужой счет, а сам никому никогда бутылки пива не поставил.
Тут меня позвал капрал — мясо изжарилось. Я расплатился за пиво, и мы вернулись в харчевню, не спеша поели, и, когда управились, на часах уже было четверть третьего. Давно пора на службу. Сев в машину, мы включили рацию, и всю дорогу до управления в динамике раздавалось монотонное квохтанье.
— Диспетчерская вызывает Буффало-V!
Я встрепенулся и ответил в микрофон:
— Буффало-V слушает.
— Где вы находитесь, сэр?
— Нгонг-роуд, еду в управление.
— Ждем вас, сэр.
Едва я вошел в свой кабинет, как вызвал сержанта, которого утром отправил в центральный полицейский участок.
— Ну, разобрались с отпечатками пальцев?
— Мы с тамошним инспектором решили, что отпечатки были все-таки оставлены снаружи.
— Мне не интересно, что вы там решили. Докладывайте факты.
— Отпечаток найден снаружи.
— Так-то лучше. — Я одобрительно кивнул. — Мне нужны точные факты. Нельзя мириться с подобной халатностью. Полицейским приходится попотеть такая уж у нас работа, — иначе суд отвергнет наши доводы. Спасибо, сержант, вы свободны.
Мне было слышно, как в соседней комнате сотрудники обсуждали, что сделал бы каждый из них на месте сержанта, если бы им попался этакий болван, не желавший вносить изменения в протокол. Сошлись на том, что надо бы пожаловаться начальнику отделения — тот живо бы вправил упрямцу мозги. Тем временем секретарша сообщила мне, что инспектор Джон выехал на место ограбления для снятия гипсового слепка с отпечатка ноги преступника, а инспектор Эдвин вызван к начальнику отдела. Я раскрыл оставленное на моем столе дело об ограблении. Подчиненные регулярно знакомят меня с протоколами следствия, и нередко я помогаю им дельным советом, указываю на промахи и упущения. Нетрудно догадаться, кто из свидетелей говорит правду, кто дает уклончивые ответы, а кто явно лжет, утаивая истину. Я дошел до того места, где дверь распахнулась и пятеро бандитов, размахивая мачете, ввалились в спальню, когда на моем столе зазвонил телефон.
— Старший инспектор Кибвалеи слушает.
— Где это ты с утра пропадаешь? Я несколько раз звонил, но тебя все не было.
— Дела. — Я узнал голос Джозефа Вакири, с которым накануне вечером мы крепко кутнули. — Полдня проторчал в суде. Ну а как ты вчера домой добрался?
— Еле дополз. Пожалуй, мы вчера перебрали. Утром едва поднялся. Голова раскалывается, жажда измучила, кровь в жилах останавливается. Хорошо еще босс не придирается: знает, что от меня и пьяного толку больше, чем от иных трезвых.
— А я с утра как огурчик.
— Беда в том, что я пил, не закусывая.
— Да, хуже всего — на пустой желудок, — поддакнул я. Забавно, люди находят множество объяснений тому, что захмелели, а ведь причина одна — не знают меры. Нельзя же хлестать пиво, как воду.
— Я спал как убитый, — продолжал Вакири. — Жена утром ворчала, без этого не обошлось, я ведь всю неделю являюсь за полночь.
— Тогда хоть сегодня не задерживайся.
— Нет уж, не родилась еще такая женщина, чтобы мне указывать. Должна знать, кто в семье главный.
— Ну-ну, не горячись. Как твои малыши?
— Все в порядке. Тот, у кого была корь, уже поправился. До сих пор не пойму, как он мог заразиться после прививки. Ну, какие планы на вечер?
— Еще не знаю, Джо. С нашей-то работой загадывать не приходится. Скажи, где тебя искать. Как освобожусь, приеду и выпью пива за твой счет.
— Может, и впрямь сегодня отдохнуть. Я же не просыхаю с понедельника.
Джозеф — мой близкий друг, отличный парень, но жена у него мегера, я ее имени слышать не могу. Когда мы с Вакири только познакомились, он пригласил меня к себе распить бутылку виски, которую купил накануне. Очень скоро я понял, что его половина не рада гостю. Листая старый номер "Драма", она бросала на меня недобрые взгляды.
— Сначала выпьем для аппетита, а потом поужинаем, идет? — радушно предложил Вакири.
— Идет.
Он стал искать в холодильнике, потом в буфете, а жена делала вид, будто увлечена чтением. Наконец Вакири, сердито глянув на нее, спросил:
— Где она?
— Ты о чем? — Женщина вскинула глаза, недовольная тем, что ее оторвали.
— Бутылка виски, которую я вчера принес.
— Я ее в глаза не видела, какое мне дело до твоего виски!
— Я поставил ее на нижнюю полку. Может, ты ее переставила куда?
— Говорят тебе, в глаза ее не видала! — отрезала супруга, и Вакири, сгорая от стыда, вернулся к столу.
— Джо, пожалуй, я пойду. Ведь я предупреждал, что тороплюсь.
— Я тебя не отпущу, пока не поужинаем. Ты впервые в моем доме, это событие надо отметить. Роузмери, собери-ка нам.
Жена притворилась, что не слышит, листала по-прежнему журнал, сосредоточенно разглядывая картинки, потом наконец поднялась и ушла на кухню. Мы молчали, потому как сказать друг другу и в самом деле было нечего. Я думал о том, что бы я сделал, поведи моя супруга себя таким образом.
