— Странная манера выступления на коллегии, — обронил Шульгин.
— Нельзя ли ближе к делу? — поддержал Курицын. — Сколько требуется денег, чтобы вам было интересно заниматься своим делом?
Грекову не хотелось начинать разговор с конца. Черт бы взял этого Христофора.
— Разрешите прежде объяснить, для чего заводу нужны средства. И как решается проблема… К тому же я выступаю на коллегии министерства. Извините.
— А не на рынке, — Прохоров укоризненно взглянул на Курицына. — Продолжайте, Геннадий Захарович! Очень интересно…
Греков украдкой взглянул на часы. Прошло ровно сорок минут.
— В заключение я хочу поблагодарить профессора Тищенко и его коллег по институту, — сказал Греков и направился к своему месту.
— Это мы поняли! — воскликнул Крылов.
— А вам я попеняю, — Тищенко строго взглянул на Крылова. — Вероятно, Викентий Назарович не знает, что член коллегии Крылов уже месяц не посещает курсы прогнозирования.
— Профессор, зачем вам электронные машины при такой памяти? — Крылов рассмеялся.
— Память у меня плохая. Но я готовился к коллегии и собрал досье на некоторых членов. Опыт у меня на сей счет большой. А между тем, — продолжал Тищенко, — тут поднят вопрос огромной государственной важности. Проделана значительная работа…
— И не впервые, — вставил Прохоров.
— Да. Не впервые. Я весьма благодарен Грекову, что он не отступил.
— Пока не отступил! — уточнил Курицын и откинулся на спинку кресла. — Мы еще не списали деньги, которые заморожены в Перми. Первоклассные электронно-вычислительные машины загружены на пять процентов. А тут вообще предлагают бог весть что. Добровольно ликвидировать важнейшие службы завода. И ходить с протянутой рукой… С жиру бесятся.
— Именно, — подхватил Леонид Платонович.
Лужский призвал высказываться организованней. Первым взял слово Шатунов. Направляясь к стенду, он мимоходом о чем-то спросил Грекова, но тот не расслышал. Тон Шатунова был холоден, официален, словно это не он восторженно кричал в трубку: «Привет, Грек». И вид какой-то брезгливый.
— Мы с Гасаном Махмудовичем детально ознакомились с запиской главного инженера…
Эксперт с восточной фамилией согласно кивнул.
— И пришли к выводу, что министерство не должно оставлять этот вопрос без внимания… — Шатунов говорил уверенно. В то же время с величайшей почтительностью ко всем, включая и явных противников проекта. Он умело выделял те места доклада, о которых не было спорных мнений. В итого получалось, что Греков на верном направлении. — Совет Министров и Госплан должны поддержать проект, если составить толковую записку с должным обоснованием.
«Какой умница, какой политик этот Шатунов!» — подумал Греков.
После Шатунова выступил Гасан Махмудович. И он говорил горячо, заинтересованно…
Сосед справа передал Грекову записку. Кривые буквы едва касались друг друга, удерживаясь, должно быть, за счет молекулярных сил — почерк Шатунова. «Грек! Все пока идет нормально. Еще два-три выступления в плюсе, затем жди осложнений. Платоныч точит зуб — причина угадывается смутно. Надо выбить положительное решение коллегии. Целую, Шатун».
Наконец-то решил выступить и Тищенко. Старик взглянул на Лужского. Тот улыбнулся и назвал его фамилию. Профессор поправил широкий галстук, потрогал торчащий из кармана уголок платка и встал.
— С самого начала хочу предупредить, что кое-кого из присутствующих я не люблю. Больше того, ненавижу. Хотя сами по себе они, возможно, и неплохие люди…
По кабинету пробежал легкий смешок.
— И на это есть причины, — продолжал профессор. — Одна из самых серьезнейших проблем, которой занимаются сотрудники нашего института — это преодоление инерции консерватизма, привычности мышления. Проблема номер один! Правда, успехами мы пока хвалиться не можем. Когда в сороковых годах была создана электронно-вычислительная машина, мало кто предполагал, что человечество стоит на заре качественно новой фазы. Я экономист. И буду выступать как экономист. Известно ли вам, что вычислительный центр автозавода в Горьком заменяет три тысячи человек управленческого аппарата?
— При чем тут автозавод? У Грекова всего полторы тысячи вместе с вахтерами, — прервал Курицын.
— В этом и новизна нашей системы, что она пригодна для небольших предприятий. Она обеспечивает выход на внешнюю связь с поставщиками, — Тищенко заметно волновался. — Разработана качественно новая система в отличие от существующих во Львове, в Тольятти. А таких заводов, как тот, на котором работает главным инженером Геннадий Захарович, у нас в стране очень много. И, думаю, нет надобности подчеркивать важность эксперимента…
— Но зачем? Завод и так справляется со своим делом. Выберите какую-нибудь артель и экспериментируйте на здоровье! — воскликнул Курицын. — Еще свежа в памяти подкаменская кампания.
— Я понимаю, неудача в Подкаменске насторожила. Но для эксперимента нужен завод, а не артель, где подвизаются зачастую малограмотные и равнодушные люди. Вот и подсунули нам в Подкаменске то, что себе негоже. Кстати, не без вашей помощи, товарищ Курицын, — отпарировал Тищенко.
— Хорошее и так хорошее. Вы плохое нам исправьте, — разозлился Курицын.
— Мы не ремонтная бригада, Христофор Парменович! — Тищенко потерял контроль над собой и пристукнул кулаком по столу. — Безобразие! Никакого представления!
— Напрасно вы так, Станислав Михайлович! — Прохоров дотронулся до рукава Тищенко. — И представление у нас некоторое есть. Но не обо всем.
Прохоров встал и чуть ослабил галстук. Крахмальный воротничок оставил на шее красную полоску.
— Я хочу сделать лишь замечание, не более. Меня всегда привлекали идеи вашего института. Но есть у меня некоторые соображения. Так называемое гибкое звено, в которое вы предлагаете слить несколько предприятий, требует и соответствующих кадров. А на что мы уповаем при выдвижении человека? На анкету! Образование — высшее. Политически грамотен. Морально устойчив. Вот три кита, как говорится. Согласен, вполне достойные параметры. Но, признаться, после такой аттестации специалисты кажутся лично мне похожими друг на друга, как близнецы. Заслуги человека измеряются не его деловыми качествами, а тем, что он не совершил ошибок. Поэтому кое-кто и старается сложить с себя ответственность: лучше ничем не выделяться, чем рисковать и ошибиться. Уклонение от своевременного решения иной раз наносит больше ущерба, чем даже ошибочное решение. Вот какой вопрос, Станислав Михайлович, меня волнует больше технической стороны. Сейчас модно считать, что техника — панацея от всех бед. Но техникой управляют люди. И если вы предложите достаточно эффективный метод подбора кадров, лично я вам поклонюсь… А что касается сути предмета, то мне она кажется убедительной. Предложенная система из двух КБ и трех заводов-смежников представляется мне началом серьезного дела. Вроде единой энергетической системы. Кстати, как мне известно, идея образования подобных звеньев стоит на повестке дня Совмина.
Прохоров сел.
— После категорического выступления товарища Прохорова мне как-то трудно собраться. Упредил он меня, — громко произнес Курицын. — Возможно, я отношусь к людям, которые боятся ответственности. Но тем не менее я хочу подчеркнуть: за неудачи и срывы идей Института кибернетики отвечают не машины, а мы с вами. — Курицын поклонился Тищенко. — И скидок на эксперименты нам не делают. Мы производственники. И рисковать хорошим заводом, уводить его в сторону от задач… Не знаю… Пусть скажет Леонид Платонович: завод в его подчинении…
Греков и не взглянул в ту сторону, где шумно отодвигал кресло Леонид Платонович. Он и так прекрасно знал, как выглядит его начальник, напоминающий стареющего борца. Выпяченный подбородок обтянут дряблой, сероватой кожей, плоский нос, большие выцветшие глаза. В прошлом он был известным приборостроителем, но со временем заметно поугас. Леонид Платонович был решителен и смел, когда направление, которое он выбирал, соответствовало его точке зрения, когда он до тонкостей знал вопрос. Не изучал, а знал… Он тогда проявлял и гибкость, и ум, и такт. Но если случалось наоборот? Если он не понимал?! Он уже и не пытался понять. В это он уже не верил. А с годами все чаще и чаще возникали ситуации, которые Леонид Платонович не понимал. И чтобы не потеряться в столь быстро изменчивом мире, Леонид Платонович преданно берег свою верную, неоднократно испытанную тропку — дисциплину. Дисциплина в управлении была превосходная. Это Леонид Платонович пронес через годы. Именно за счет дисциплины управление выглядело в министерстве респектабельно. Отчеты, письма, инструкции — кровь, что циркулировала на всех уровнях управления, наводила трепет на сотрудников, заставляя идти на проступки во имя основной цели — дисциплины… Главная крамола, которую Леонид Платонович узрел в деятельности Грекова, это ревизия основы основ его мироздания — сомнение в целесообразности того, что свято чтил начальник управления. Новая система разносила в пыль старый порядок. Он не понимал новую систему… К тому же он верил в непреложную истину факта — раз он «жив», значит, кому-то он нужен. Во имя каких-то высших целей. Это Леонид Платонович прекрасно чувствовал. Несмотря на решительные постановления и приказы, газетные статьи и фельетоны…
