— Губернатор искренне хочет помочь тебе, хотя это и означает, что ему придется отказаться от тебя. Разве ты не понимаешь, что это предложение — знак самоотвержения, доказательство любви и признательности? — прибавил священник.
Он сидел на стуле, нервничая и вспугивая веером летних мух, а я большими шагами ходила по галерее, пытаясь взять себя в руки. Эта идея явно не была плодом внезапного озарения, ведь Педро предложил ее ла Гаске, будучи еще в Перу, и тот одобрил ее. То есть моя судьба была решена за моей спиной. Предательство Педро казалось мне глубочайшей низостью, и волна ненависти, как грязная вода, окатила меня с ног до головы, наполнив рот желчью. В этот момент мне хотелось задушить капеллана голыми руками, и я должна была сделать над собой огромное усилие, чтобы вспомнить, что он всего лишь посланник. Кто заслуживал мести, так это Педро, а не этот несчастный старик в сутане, с которого от страха пот катился градом.
Вдруг меня что-то как будто кулаком ударило в грудь, от чего дыхание перехватило и я пошатнулась. Сердце у меня екнуло и понеслось бешеным галопом — такого раньше со мной никогда не бывало. Кровь хлынула к вискам, ноги подкосились, в глазах потемнело. Мне едва удалось плюхнуться на стул, иначе бы я упала на пол. Это помутнение продлилось всего несколько мгновений: скоро я пришла в себя и обнаружила, что сижу, опустив голову на колени. В таком положении я дождалась, когда сердцебиение восстановится и я снова смогу спокойно дышать. Я решила, что потеряла сознание от ярости и жары, не подозревая, что у меня разорвалось сердце и мне предстоит прожить еще тридцать лет с этой дырой в груди.
— Полагаю, что Педро, раз он так жаждет помочь мне, уже позаботился и о том, чтобы выбрать мне достойного супруга, так? — спросила я Мармолехо, когда снова смогла говорить.
— У губернатора есть на примете пара кандидатур…
— Передайте Педро, что я принимаю предложение, но будущего мужа выберу себе сама, потому что хочу выйти замуж по любви и жить в браке счастливо.
— Инес, напоминаю тебе, что гордыня — смертный грех.
— Скажите мне одну вещь, падре. Это правда, что Педро привез с собой двух любовниц?
Гонсалес де Мармолехо не ответил, своим молчанием подтвердив дошедшие до меня слухи. Педро променял одну женщину сорока лет на двух двадцатилетних. Это были две испанки — Мария де Энсио и ее загадочная служанка, Хуана Хименес, которая тоже делила ложе с Педро и, как говорили, с помощью чародейства вертела ими обоими, как хотела. С помощью чародейства? И обо мне говорили то же самое. Иногда достаточно вытереть пот со лба усталого мужчины, чтобы он стал есть с рук, которые его ласкают. Для этого не нужна черная магия. Нужно только быть верной и веселой, слушать — или, по крайней мере, притворяться, что слушаешь, — вкусно готовить, незаметно следить за ним, чтобы он не делал глупостей, наслаждаться и дарить наслаждение каждым объятием, ну и делать еще несколько очень простых вещей — вот и весь рецепт. Все это можно было бы выразить очень коротко: нужно быть железной рукой в шелковой перчатке.
Помню, когда Педро рассказал мне о ночной рубашке с прорезью в форме креста, в которой ложилась спать его супруга Марина, я тайно пообещала себе никогда не прятать свое тело от мужчины, с которым буду делить ложе. Я выполнила это решение и следовала ему до последнего дня, проведенного рядом с Родриго, с таким бесстыдством, что он никогда не замечал, что тело у меня одрябло, как у всякой старухи. Мужчины, которые прикасались ко мне, были бесхитростны, а я вела себя так, будто была красавицей, и они в это легко верили. Теперь я одна, и мне некого одаривать любовью, но могу поклясться, что Педро был счастлив, пока был со мной, и Родриго — тоже, даже когда болезнь не позволяла ему брать инициативу на себя. Извини, Исабель, я знаю, что тебя смутят эти строки, но тебе следует научиться этим вещам. Не обращай внимания на то, что говорят по этому поводу священники — они ведь об этом ничего не знают.
В Сантьяго было уже полтысячи жителей, но слухи распространялись здесь все так же быстро, как в деревне, поэтому я решила не терять времени на лишние церемонии.
Сердце мое яростно билось еще несколько дней после разговора с клириком. Каталина приготовила мне настой из келпа, сухих морских водорослей, которые она ставила размачиваться на ночь. Вот уже тридцать лет я пью эту вязкую жидкость каждое утро по пробуждении, я привыкла к ее отвратительному вкусу и благодаря ей до сих пор жива.
В то воскресенье я надела свое лучшее платье, взяла тебя, Исабель, за руку, ведь ты жила со мной уже несколько месяцев, и пересекла площадь по направлению к дому Родриго де Кироги в тот самый час, когда народ выходил из церкви после мессы, чтобы все меня видели. С нами шли Каталина, закутанная в черную накидку и бормотавшая заговоры на кечуа, которые в таких случаях более действенны, чем христианские молитвы, и старый пес Бальтасар.
Слуга-индеец открыл дверь и провел меня в гостиную, а мои спутники остались ждать в пыльном внутреннем дворике, загаженном курицами. Я огляделась и поняла, что предстоит вложить немало труда, чтобы сделать из этого уродливого барака с голыми стенами приемлемое жилище. Я подумала, что у Родриго, наверное, нет даже пристойной кровати и спит он в походной солдатской койке. Неудивительно, что ты так быстро привыкла к удобствам моего дома. Предстояло заменить эту грубую мебель из бревен и дубленой кожи, покрасить стены, купить занавеси и ковры для стен и пола, построить солнечные и тенистые галереи, посадить деревья и цветы, устроить фонтаны во дворе, снять с крыши солому и положить черепицу, — короче говоря, развлечений было не на один год. Мне нравится строить планы.
Через несколько мгновений вошел Родриго, удивленный, потому что я никогда раньше не навещала его дома. Он уже успел снять воскресную куртку и остался в белой рубашке с широкими рукавами, расстегнутой на груди. Он показался мне очень молодым, и мне захотелось поскорей убежать, откуда пришла. На сколько же лет моложе меня этот мужчина?
— Доброго дня, донья Инес. Что-нибудь случилось? С Исабель все хорошо?
— Я пришла предложить вам заключить брак, дон Родриго. Как вы на это смотрите? — выпалила я сразу, потому что в подобных обстоятельствах говорить обиняками невозможно.
К чести Кироги должна сказать, что он принял мое предложение с легкостью, достойной комедии. Лицо его просияло, он воздел руки к небу и испустил долгий индейский крик, чего я совершенно не ожидала — при его-то обычной сдержанности. Конечно же, до него уже дошел слух о том, что произошло в Перу, об истории с ла Гаской и о странном плане, который пришел в голову губернатору; все капитаны только и говорили об этом, особенно неженатые. Может быть, он и подозревал, что станет моим избранником, но был слишком скромен, чтобы быть в этом уверенным. Я хотела изложить ему условия предложения, но он не дал мне говорить, а порывисто обнял меня, поднял в воздух и закрыл мне рот своими губами. Тогда я осознала, что и я ждала этого момента вот уже почти год. Я вцепилась в его рубашку обеими руками и поцеловала его в ответ — со страстью, которая долгое время спала или которую мне удавалось обмануть; со страстью, которую я хранила для Педро де Вальдивии и которая жаждала быть прожитой, пока молодость не покинула меня. Я почувствовала его желание, его руки на моей талии, на затылке, на волосах, его губы — на моем лице и шее, вдохнула его запах, запах молодого мужчины, услышала, как его голос шепчет мое имя, — и ощутила себя совершенно счастливой. Как в один миг боль оттого, что меня покинули, может превратиться в счастье оттого, что я любима? Наверное, в те времена я была очень ветрена…
В ту минуту я поклялась, что буду верна Родриго, пока смерть не разлучит нас, и не только буквально исполнила эту клятву, но и любила его тридцать лет, и с каждым днем все сильнее. Любить его оказалось очень легко. Родриго всегда был достоин восхищения, в этом были согласны все, хотя даже у лучших мужчин часто бывают серьезные недостатки, которые чувствуешь, только оставшись с человеком наедине. Но у этого благородного дворянина, солдата, друга и мужа их не было. Он никогда не стремился заставить меня забыть Педро де Вальдивию, которого уважал и любил, и даже помогал мне сохранить память о нем, чтобы Чили, эта неблагодарная страна, чтила его, как он того заслуживает. Родриго просто поставил себе задачу завоевать мою любовь и добился этого.
Когда мы наконец смогли разомкнуть объятия и перевести дух, я вышла дать распоряжения Каталине, а Родриго приветствовал свою дочь. Через полчаса вереница индейцев перенесла мои тюки, скамеечку для молитв и фигурку Девы Заступницы в дом Родриго де Кироги под аплодисменты жителей Сантьяго, оставшихся ждать после мессы на Оружейной площади.
На подготовку свадьбы мне понадобилось две недели, ведь я не хотела выходить замуж тайком, а хотела устроить пышное и торжественное празднество. За такое короткое время привести в порядок дом Родриго де Кироги было невозможно, но мы приложили все усилия, чтобы посадить во дворе дома деревья и кусты, сделать из цветов арки, навесы и поставить большие столы. Отец Гонсалес де Мармолехо обвенчал нас в строящейся церкви, которая теперь стала собором, при большом скоплении народа — и белых, и негров, и индейцев, и метисов. На мне было белое свадебное платье Сесилии, его подогнали по размеру, потому что времени заказывать ткань для нового платья не было. «Венчайся в белом, Инес. Дон Родриго достоин быть твоей первой любовью», — сказала мне Сесилия. И она была права.
