Ознакомительная версия.
«Да, ложь, роковые проекты и обман всех, кто в этой чайной и кого я встречал на стройках и кому обещали все блага земные — электричество, дома, еду, благополучие. Что же мы дали им? Нищенское существование бродяг. Я тоже участник этой лжи и заговора против народа. На моих глазах происходило разрушение основ жизни: земли, воды, богатства. Тарутин вперед меня понял и возненавидел эту смертельную науку тайного кругового всесилия над людьми. Неужто я вот здесь, в чайной, молча отверз уста для истины? — И Дроздов усмехнулся своему запоздалому неверию, которое мучило его не первый день. — Избавиться от мелко, ничтожно, подло совершенной когда-то измены для того, чтобы теперь потерять легковесную надежду на спасение человечества технократами? И это моя гибель? Да, это так — кризис, крах…»
— Что за чудак этот пролетарий! Он идет сюда с милиционером, — сказала Валерия, слегка надавливая на запястье Дроздова. — Совсем уж странно. Ты видишь?
В тесном проходе между столиками суматошно спешил, суетился морщинистый человек, то просовываясь вперед милиционера, то пропуская его перед собой; неумытое лицо с полосами крови передергивалось, кукожилось в заискивающих гримасах, в искательном призыве сострадания, и выпучивались и юлили блеклые глаза. Лейтенант милиции, немолодой, крепкий, как грибок, шагал начальственной поступью, багровый от раздирающей рот зевоты, но его решительные губы каменно цепенели, и, скрывая муки зевоты, он пытался выкашлянуть воздух широким носом, отчего выступали слезы на веках. Видимо, за неимением происшествий лейтенант только что дремал где-то в задних комнатах чайной.
— Вот он! — крикнул морщинистый, тыкая измазанный засохшей кровью палец впереди милиционера. — Избил меня в кровь! Искровянил меня, сволочь! Набросился, как зверь! У меня свидетели есть, вот ребята со стройки сидят, видели, как он…
Шурша плащом, лейтенант милиции подошел к столу, натужным кашлем подавляя зевоту, и, уже исполненный непоколебимой официальной власти, упер взгляд в переносицу Дроздова, и тот почувствовал проникающий холодок его голоса:
— Прошу предъявить документы.
— Сделайте одолжение, — сказал Дроздов. — Садитесь, лейтенант. Вам, вероятно, придется составлять протокол. Я к вашим услугам.
Лейтенант взял паспорт и выразительно пощелкал корешком по ладони.
— Не тут, гражданин, не тут. Найдем место, где оформить. — Он обернулся к ближнему столу, где сидели стриженые парни. — Попросил бы кого-нибудь из вас пройти со мной как свидетеля избиения.
Парни глянули на лейтенанта, дурашливо осклабясь.
— А жена у него была наполовину дура, наполовину умная. Один дед в снохачах ходил… — изумленно сказал скороговоркой круглоголовый парень и, развлекаясь, загоготал. — От анекдот похабный, со смеху подохнешь!
— Ты, остриженный, памороки мне не забивай. Я говорю: свидетели пускай со мной пройдут, — командным тоном оборвал лейтенант. — Вот ты видел избиение гражданина Грачева?
— Я? Эх, начальник! — круглоголовый парень полоумно завел глаза под лоб. — Косой я на два уха. Как я увижу? Анекдоты рассказывали. «Подражни, подражни, говорит, котенка». — «А он же царапается». Эх, подначка ты подначка, все четыре колеса! «Вы, говорит, откуда, из Москвы?» «Москвич», — говорит. «А жена откуда?» — «Да тоже из Чилима. Бройлерные комары у нас. Сквозь резиновые сапоги кусают». Смешно до сшибачки! Ха-ха! Хе-хе!
— Дурака играешь? — выговорил лейтенант, с угрозой напруживая шею. — Мало тебе одного срока было? Вернулся — радуйся. А со мной ты в бильярд не играй. Я тебе не шарик. По-серьезному спрашиваю: кто видел действия хулиганства, прошу пройти со мной!
— А ну ж, ребята, вы же видели, как он меня уродовал! Да что ж вы? Я ж не чужой вам! — взмолился морщинистый, подскакивая к столу парней, затем кидаясь к столу, где склонились над тарелками беззубая старуха и бойкая девица с сорочьими глазами. — А вы, бабы, тоже ведь не слепые были! Меня, меня он бил. Меня, пьяного, бил, слабого бил! А ты, ты!.. — подтолкнул он в плечо девицу. — Ты что ж, столичным за мармелад продалась? Купили тебя?
— Я видела фулиганство. Я пойду, — произнесла вызывающе девица, выпрямляя пухлую грудь. — Я свидетельница…
— Так, — с мрачным удовлетворением отметил лейтенант.
— Сиди-и, безмозглая курица-а, — разозленно протянул круглоголовый парень. — Мы не видели, а она видела? Подол ты свой видела. Куриной башкой не соображаешь, что закладон москвича хотят сделать? Ты ведь, алкаш, на гостя сам первый попер, на стычку его вызывал! Не так, что ль, бульдозерная задница? Скажи честно мильтону! Гапон, мол, я!
— Тих-х-а-а! — скомандовал густым криком лейтенант, галошей выставляя вперед нижнюю челюсть. — Я не позволю нецензурных оскорблений личностей! Прошу вас следовать за мной, гражданин… гражданин Дроздов. И вас прошу, гражданка свидетельница! Пра-ашу!..
— Ишь ты! Вот так! — захихикал морщинистый и взмахнул кулаком, ставя точку. — От правды не уйдешь!
— Пра-ашу!
Лейтенант-грибок сделал выметающий жест в сторону бойкой девицы, которая мигом вскочила, оправляя свитер на пышной груди, потом сделал приглашающий знак Дроздову, и тот проговорил не без иронии:
— Как случилось, что вы узнали мою фамилию, не заглянув в мой паспорт? Судя по вашим жестам и пассам, вы или экстрасенс при милиции, или ясновидец. Впервые встречаюсь с такой профессиональной проницательностью. И товарищ Чепцов, и вы очень впечатляете. Ну хорошо, пойдемте составлять протокол. Валя, подожди с Яковом меня здесь. Я, видимо, скоро.
— Просто справедливая логика! — воскликнула Валерия, и глаза ее гневно потемнели. — Вы, лейтенант, неотразимы. С одной стороны должны быть свидетели, а с другой?.. Мы видели этого незаурядного мужчину, мечтающего быть пролетарием, и видели, как он по-ангельски протягивал нам руку дружбы с разбитой бутылкой. Этот выпивоха весь в крови. Посмотрите на его руки, изрезанные осколками бутылки. Кровь на лице от его рук. Вы это не заметили, уважаемый товарищ лейтенант?
— Пра-ашу вас оставаться на своих местах! Органы правопорядка никакой московской науке не подчиняются! И прошу вас не учить меня! — повысил голос лейтенант, и опять галошная челюсть его воинственно выдвинулась вперед. — Я вам не пешка с Минеральных Вод!
— Что? — спросила Валерия.
— Я вам не пешка с Минеральных Вод! — повторил лейтенант, и выражение неприступности заледенело в его взгляде.
— Пешка? С Минеральных Вод? — У Валерии изогнулись брови, вздрогнул голос смехом. — Почему с Минеральных Вод?
— Не ваше дело, гражданка! Прошу следовать за мной тех граждан, которые необходимы для протокола. Пострадавший, идите вперед. Не улыбьтесь, гражданочка, и за тыщи километров от Москвы никому… хоть и академику, нарушать общественный порядок не позволим! От ответственности у нас никто не уйдет.
— Нет сомнения, что охранитель истины вы образцовый, — сказал Дроздов. — Наверное, остальные остались в Минеральных Водах.
— А вы как думали! У нас никому поблажек не будет, гражданин ученый!
Он провел их в подсобное помещение, тесное, душное, рядом с кухней, по-хозяйски расположился за столом, не спеша раскрыл паспорт Дроздова, солидно напрягая шею, заостряя пульки зрачков.
— Ясно. Прописаны в Москве, а приехали к нам в командировку? На каком основании приехали?
— Представьте, товарищ лейтенант, приехал.
— Как это «представьте»? Вы шутки бросьте. Это черта можно представить.
— Представьте, что приехал черт, чтобы узнать, при каких обстоятельствах убили московского ученого здесь, у вас, в Чилиме.
— Вашего ученого никто не убивал. По пьянке сгорел в костре.
— У вас все родственники живут в Минеральных Водах, лейтенант?
* * *
Дроздов не видел и не мог видеть в этот момент, как в чайной, истерически давясь задушенными рыданиями, тягуче мычал, кусал себе в кровь руки, чтобы не закричать в голос, бился в припадке бессилия Улыбышев, повторяя всхлипывающим носовым шепотом:
— Валерия Павловна, я не могу! У меня что-то с головой случилось! Мрази и глупцы! Что они делают? Занимаются какими-то идиотскими протоколами, провокациями и не хотят искать убийц! Почему это? Я ничего не соображаю?..
Валерия молчала, глядя в окно, где с далеких гольцов, должно быть, дуло вечерним холодом и в падях буграми колыхался туман.
В Москве моросило.
Стекла такси запотевали, поскрипывающие «дворники» размазывали грязноватые радуги, и утренние улицы с ранним светом в магазинах, с мокнущими очередями на отполированных дождем тротуарах — все в туманце дождя было смутно, знакомо: и эти очереди, и скопища машин на перекрестках, и толпы зонтиков на остановках — все, что на время было забыто за тридевять земель отсюда, в невеселой чилимской тайге. Дроздов впервые почувствовал эту неприютность, отчужденную бедность, жестокость таежного края, прежде, несмотря ни на что, в определенный срок манившего его как земля обетованная. После похорон на ужасающем своей заброшенностью чилимском кладбище, где присутствовало их трое, шофер и сторож из морга, нанятый привезти на грузовике гроб и вырыть могилу, после поминок в гостинице, устроенных Валерией накануне вылета (выпили по глотку водки, сбереженной ею во фляге), он, уставший до крайности, позвонил председателю райисполкома и попросил короткой встречи. Однако встреча не могла состояться по причине отъезда председателя в глубинку, и тогда Дроздов по телефону высказал ему все, что думает о начатом без утвержденного проекта строительстве на Чилиме, о подозрительной гибели члена экспертной комиссии гидролога Тарутина, о необъяснимом исчезновении его бумаг, о кощунственно распространяемых среди рабочих слухах, извращающих обстоятельства его гибели, наконец, о глупейшей провокации в чайной. Председатель сдержанно и подробно объяснил, что мнение исполкома о необходимости строительства послано в Москву и все инстанции отозвались в положительном плане, то есть исполком безоговорочно одобряет строительство на Чилиме каскада электростанций, что послужит расцвету региона, поэтому местным властям странно слышать отдельные негативные голоса московских ученых, которые, приезжая сюда, расхолаживают строителей, но более того — находят нужным беспробудно пьянствовать до бессознательного состояния, устраивать дебоши в чайных на виду у рабочих.
Ознакомительная версия.
