Я вдруг неожиданно для себя принялась хохотать. Это был безумный смех вроде того, который пробрал вчера вечером Иэна, и сначала он посмотрел на меня с тревогой, а потом тоже начал смеяться. Несмотря на ветер, носившийся по автобусной станции, несмотря на огромный рюкзак, который Иэн прижимал к груди, чтобы согреться, мы от души хохотали — и это не был смех облегчения или смех, за которым скрывается грусть. Мы смеялись над абсурдностью нашей жизни. Так твоя бабушка — семнадцатилетний мальчишка? А тот жутковатый русский парень что, правда купил тебе билет на автобус? «Хорек-суперблеск»?
В конце концов нас отпустило, и несколько минут мы сидели молча, а потом я стала гонять Иэна по нашей легенде. («Что ты видел в Метрополитен-музее?» — «Ну, самое интересное было, конечно, в отделе древностей». — «Иэн, мы знаем, что ты говоришь неправду. Там по всему музею развешены детекторы движения». — «Боюсь, когда я там был, они не работали — наверное, сломались».) План был такой: он выходит в Ганнибале и по дороге в центр старается как можно меньше попадаться людям на глаза, а потом идет сдаваться в библиотеку. Эта мудрая мысль тоже пришла в голову Иэну, ведь беглец вряд ли станет возвращаться в то же самое место, откуда убежал. Да и вообще: куда еще прийти заплутавшему Иэну Дрейку, как не в публичную библиотеку Ганнибала? Я представила, как он ныряет в прорезь ящика возврата книг, Рокки сканирует его, и компьютер мигает тревожными буквами: «ПРОСРОЧЕНО!»
Я сказала Иэну, что звонить мне можно только в случае крайней необходимости, а, добравшись до Ганнибала, нужно вернуть телефон мистеру Андрееву. А еще лучше — выбросить, предварительно стерев из памяти мой номер.
Автобус приехал как-то невероятно быстро и теперь стоял и шумно отдувался, пыльный и будто куда-то опаздывающий. Я отдала Иэну все наличные, которые у меня оставались, чтобы он мог на остановках покупать себе еду, не обращаясь за помощью к своему жутковатому провожатому. Алексей вышел из здания автовокзала и стоял на почтительном расстоянии от нас, сложив руки на груди и глядя прямо перед собой, как сотрудник секретной службы.
— Я звоню вам, когда он сдан, — сказал он.
Иэн сосчитал деньги и убрал их в карман, после чего протянул мне руку, и я ее пожала. Я подумала, не обнять ли его. Но решила, что, пожалуй, не стоит: ему все-таки только десять. Я толкнула его в плечо на удачу, и мы весело улыбнулись друг другу — так, будто собирались встретиться через неделю или две, чтобы, смеясь, вспомнить это путешествие, а вовсе не так, будто нам уже никогда не суждено было увидеться. Настал идеальный момент сказать Иэну нечто очень важное, произнести такие слова, которые будут ему подспорьем в ближайшие десять лет.
Я так и не придумала какие.
КАК ПОПРОЩАТЬСЯ В СТИЛЕ ИЭНА ДРЕЙКА
1. Станцуйте чарльстон или что-нибудь отдаленно на него похожее.
2. Скажите: «Сайонара!»
3. Поклонитесь как гейша.
4. Спросите у своего жутковатого русского провожатого, нет ли у него гигиенической помады.
5. Дойдите до автобуса, кружась вокруг своей оси и широко раскинув руки.
6. Поднимитесь по ступенькам задом наперед, подняв глаза к небу.
Иэн и мистер Гель вместе исчезли за дверью автобуса, и я высматривала в окнах лицо Иэна, чтобы отблеск его очков каким-то непостижимым образом убедил меня, что с ним все будет в порядке. Но лицо его так и не показалось — наверное, он нашел себе место на другой стороне.
Автобус отъехал, я развернулась и быстрым шагом пошла к машине. Даже теперь, когда автобус почти скрылся из виду, мое сознание наполовину было занято мыслью, что здесь наверняка где-нибудь установлены камеры слежения. Впрочем, я надеялась, что никому никогда не придет в голову просмотреть эти пленки на предмет того, не появлялся ли здесь Иэн.
Я с минуту посидела не двигаясь на промерзшем водительском сиденье и наконец повернула ключ зажигания. Я думала, что расплачусь, но вместо этого обнаружила, что улыбаюсь. Я вдруг почувствовала себя такой свободной, что казалось, вот-вот оторвусь от сиденья и вылечу через крышу машины наружу. Это было для меня совершенно новое ощущение. Я не чувствовала себя такой свободной даже в университете, где свобода пугала меня и я не знала, что еще с ней можно делать, кроме как пить пиво. И, окончив университет, я тоже не ощущала свободы, потому что нужно было устраиваться на работу, и отказываться от родительских денег, и искать квартиру, которая была бы мне по карману. Возможно, именно так, если закрыть глаза на его вину, чувствовал себя мой отец, когда прыгал в холодную реку или спускался по трапу самолета: ни к чему и ни к кому не привязанным, бездомным и исполненным необъяснимого ликования.
36
Люси трижды стучит каблуком о каблук
Я вернулась на Черч-стрит, зашла в кафе-бутербродную и заказала чашку кофе, хотя понятия не имела, как буду за нее расплачиваться. Я думала, как провести остаток дня. Может, еще раз пройтись по книжным лавкам и посмотреть, что там есть интересного. Поприсутствовать на занятиях художественного факультета. Найти каких-нибудь отзывчивых второкурсников, склонных к авантюризму, и попроситься к ним на ночлег.
Я знала, что, как только у меня появится план, ощущение безграничных возможностей пройдет. Но для меня, с моим библиотекарским благоразумием, пятнадцати минут полной свободы было, пожалуй, более чем достаточно. У меня мелькнула смутная мысль, не удрать ли на индейскую территорию или вообще сделать что-нибудь непоправимое. Я посмотрела в окно, и вдруг меня осенило, будто теплый нимб опустился мне на голову: я открою детский книжный магазин, чудесное место с диванчиками, собакой и гадальным печеньем, прямо здесь, на Черч-стрит. Правда, денег у меня абсолютный ноль — ноль в миллионной степени, как сказал бы Иэн, — поэтому магазин придется открывать в картонной коробке в парке. Можно продать книги из библиотеки Линтона и книги о Вермонте. После этого магазин придется закрыть. Устрою большую распродажу.
Я выложила на стол содержимое сумочки, как будто это могло подбросить идею. Наверное, со стороны я была похожа на безумную. Бальзам для губ, бумажник, швейцарский нож, жвачка, ручка, паспорт, бесполезный ежедневник. Хорошо хоть хватило ума оставить тампоны в карманчике сумки. Я заглянула в кошелек с мелочью. Там по-прежнему были одни только канадские монеты. Тогда я открыла бумажник. Водительские права. Чеки из отелей и с бензоколонок — вообще-то надо бы от них избавиться. Кредитки, которыми, конечно, в случае необходимости можно будет воспользоваться, но тогда у суда будет доказательство, что в этот самый день я находилась в Вермонте: «Виза», на которой я копила авиамили, моя банковская карточка и поблескивающая платиновая кредитка родителей. Отец всучил мне ее год назад, и она так весь год и пролежала у меня в бумажнике. И кстати говоря, вот она-то ничего не скажет суду о том, что в этот день именно я была в Вермонте. Стоило подумать об этом раньше. Я попыталась пожалеть, что не подумала об этом раньше, что Иэна уже нет рядом, что мы не можем вместе воспользоваться этим бесконечным запасом денег. Но я не могла об этом пожалеть, уж слишком велика была радость освобождения, в которой я купалась, как в горячей ванне. Я заказала себе клаб-сэндвич и жареную картошку, чтобы не расплачиваться за двухдолларовую чашечку платиновой картой. Я умирала от голода (я поняла это, только когда мне принесли сэндвич) и набросилась на еду с такой жадностью, что уколола губу зубочисткой, которой был скреплен многоэтажный бутерброд.
Я отдала кредитку официантке и смотрела, как она уносит с собой черную книжку с моим счетом, из которой выглядывает тонкая серебряная полоска, принадлежащая моему отцу. В этот момент я поняла, что мои бунтарство и независимость не имеют ничего общего с прыжком в реку, с картошкой в выхлопной трубе и с побегом через румынскую границу. Моя история куда больше похожа на душераздирающий побег в Лондон накачавшейся наркотиками Ани Лабазниковой. Меня избаловали. Я родилась слишком поздно, в слишком комфортной среде. И теперь сидела со своим кофе и платиновой кредиткой на расстоянии телефонного звонка от родителей. Я взяла мобильный и набрала их номер. Пошло оно все к черту.
Когда я сказала отцу, что хочу побыть у них недельку-другую, он обрадовался: — Наконец-то ты поняла, что Ганнибал — никчемный городишко! Мозговитым вроде тебя место в Чикаго! Ты пользуешься кредиткой, да? Купи себе билет на самолет.
Но я не хотела покупать билет, на котором будет мое имя, и, хотя я от всей души ненавидела сейчас свою машину, я с радостью предвкушала возможность спокойно посидеть за рулем, любуясь красотами за окном. Ехать придется всего два дня. По дороге я остановлюсь в Линтоне, чтобы вернуть книги в библиотеку, как и подобает ответственному члену общества.
