— Твой Алексей — это нечто! — сказала я.
— Ага! — гордо отозвался отец. — Он молодец! Я никогда с ним не встречался, но он каждый день звонит мне, чтобы рассказать, как идут дела. Он говорит, что ты очень красивая и что, если ты когда-нибудь будешь в Питтсбурге, он бы пригласил тебя на свидание!
— Папа, он меня до смерти перепугал! Ты бы мог меня предупредить.
— Я же не знал, что ты его увидишь! Когда-то он служил в КГБ, но он неплохой парень. Молдаванин, умный, талантливый. Но ребятам из КГБ нелегко найти работу. Путин может держать при себе только нескольких человек, иначе это будет выглядеть не очень красиво. А остальные их боятся как огня. Так что здесь, в США, кагэбэшников можно нанимать по дешевке!
— Как ты обо всем догадался? — спросила я, хотя так до конца и не знала, о чем именно он догадался.
— Ну, слушай. Тебе двадцать шесть лет. Значит, и этой твоей однокласснице Дженне Гласс наверняка тоже двадцать шесть. А у нас тут десятилетний мальчик. Это не невозможно. У Опры в шоу показывают иногда беременных девочек-подростков, но твоя мать говорит: хорошо, но почему же она ничего не рассказывала нам о беременной однокласснице, когда училась в школе? И я тогда думаю: да, и в самом деле, это невозможно, потому что когда что-нибудь у вас в школе происходило, твоя мать обязательно была в курсе. Твоя мать — городской глашатай Чикаго! Она как ходячая парикмахерская: через нее проходят все сплетни. И если твоя мать не знает о беременной школьнице Дженне Гласс, значит, никакой беременной школьницы и не было. Тогда она звонит в школу, и выясняется, что эта твоя Дженна теперь живет в Праге.
— И тогда ты позвонил Лабазниковым.
— Да, я попросил Леона за тобой присмотреть, а он звонит и говорит, что ты все еще с этим мальчиком, и тогда я говорю, хорошо, чем ты можешь помочь?
Я огляделась по сторонам. Два мальчика играли в карты со своим отцом, женщина читала книгу с немецким названием. У всех был счастливый, спокойный вид. Я попыталась тоже почувствовать себя счастливой и спокойной.
— Меня больше никто не искал? — спросила я.
— Нет, больше никто. Послушай, я вот что хотел тебе сказать: если у тебя неприятности, мы можем напечатать чек, как будто ты была с нами в Аргентине. Помнишь моего друга Степана — туристического агента? Он может это сделать. Он напечатает чеки, корешки от билетов, даже квитанции на получение багажа и все такое. В компьютер «Юнайтед Эйрлайнс» у него доступа больше нет, но это все из-за чертовой защиты от терроризма, которая все равно не работает. Ну так что, попросить его все это напечатать, да?
— Может, это не такая уж и плохая мысль, — ответила я, подумав, что полиция Ганнибала вряд ли начнет копать так глубоко, а если начнет, то мне все равно кранты.
— Слушай, я сказал твоей матери, что ты поссорилась с молодым человеком, ничего? Она ни о чем не знает.
— Ну ведь и ты тоже ничего не знаешь, правда?
— Даже не догадываюсь! Я глуп как пробка!
Я вышла на Черч-стрит, наполненную сверкающим послеполуденным светом. Был один из тех зимних дней, которые из окна выглядят теплыми и лучистыми, но стоит выйти на улицу, как сразу понимаешь, что воздух до того хрупок, морозен и прозрачен, что кажется, будто земля посбрасывала с себя все покрывала атмосферы, а солнце светит так ярко лишь потому, что хочет попрощаться. Я бродила по улице взад-вперед, пока не разболелись ноги и щеки не запылали от жгучего ветра. Теперь, когда я поняла, что возвращаюсь домой и, возможно, навсегда, мне стало казаться, что время, проведенное в университете и в Ганнибале, и было моим настоящим побегом. А теперь я, так же как Иэн, Дороти и все остальные, наконец отправлялась обратно. Причем что до меня, то я отправлялась под опеку русской мафии, от которой, видимо, и убегала. Вы думаете, обратного пути домой нет? Наоборот, только туда и ведут все пути.
Я упустила из виду и еще кое-что, помимо того, что двадцать шесть минус десять будет шестнадцать: я ведь всегда понимала, что слова пастора Боба о том, что человек в состоянии изменить свою природу, — это ужасная, опаснейшая глупость. Но разве не пыталась я изменить Иэна, изменив условия его жизни? Я не понимала, что человек не в состоянии изменить себя в первую очередь потому, что он не в состоянии изменить своего происхождения и среды, в которой он появился на свет. Я могла бы отвезти Иэна на Плутон, но его мать по-прежнему осталась бы его матерью, а отец — отцом, и голос пастора Боба звучал бы у него в голове до глубокой старости.
Вернувшись в машину, я обнаружила, что Иэн оставил на сиденье кассету с австралийским гимном — как будто хотел, чтобы кассета заменила в машине его самого, а может, надеялся этим меня насмешить. Я не стала ее включать. Мне больше хотелось послушать русский гимн с его героической грустью или американский, который своим помпезным мотивом и уверенным ритмом всякий раз — на парадах и спортивных соревнованиях — заставлял меня забыть, что, вообще-то, заканчивается он вопросительным знаком.
37
На время бы покинуть эту землю
Через два дня я была дома, в Чикаго, в нашей квартире под облаками. Я не выходила на улицу целую неделю, и мне нравилось осознавать, что все это время моя нога не ступала на планету Земля. Мама постоянно говорила что-нибудь вроде: «Кем бы он ни был, ты скоро его забудешь. Поверь мне, они того не стоят!» — и приносила мне бутерброды. Отец подмигивал мне у нее за спиной. Я много смотрела в окно на озеро. И долго спала по утрам.
Прошло десять дней, а из Ганнибала по-прежнему не было ни звонков, ни писем, ни повесток в суд. По дороге в Чикаго, когда я пересекла уже половину Индианы, мне позвонил Алексей.
— Мальчик сошел с автобуса в Ганнибале, штат Миссури, — сообщил он. — Этот город назван в честь великого завоевателя Ганнибала?
Я ответила, что, вероятнее всего, да, и добавила, что расскажу отцу, как хорошо он, Алексей, выполнил свое задание. Я была очень рада, что он не стал просить меня выйти за него замуж. Иэн так и не позвонил мне с запасного телефона Алексея — наверное, это был хороший знак. Хотя это означало и то, что я, видимо, больше никогда не услышу его голос.
В Сети я нашла только одно, до обидного короткое сообщение: «Десятилетний житель Ганнибала, сбежавший из дома, вернулся в семью. В последний раз Иэна Дрейка видели в воскресенье 19 марта, а в среду 29 марта он сам вернулся в Ганнибал». Я ожидала возмущенной реакции от «Лолоблога» и групп активистов, организовавших пикет в поддержку Иэна, но сообщение о его возвращении не вызвало почти никакого отклика, если не считать нескольких комментариев, которые добавились к обсуждениям прошлых статей на эту тему. С другой стороны, борьба против пастора Боба продолжалась, и хотя свежие сообщения упоминали Иэна лишь вскользь («начало движению было положено исчезновением десятилетнего мальчика, участвующего в детской программе ʽСчастливых сердецʼ» и т. д.), было понятно, что его побег сконцентрировал внимание активистов исключительно на фигуре пастора Боба. Ну что ж, это уже было кое-что. Они по-прежнему надеялись сформировать против него судебное дело, но затея по-прежнему была безнадежной. Я была немного разочарована, что судьба самого ребенка их ничуть не интересовала, особенно теперь, когда он вернулся домой и драма была окончена. С другой стороны, не хотела же я, чтобы они высадили десант в Ганнибале и окружили дом Иэна, размахивая плакатами. Достаточно было того, что его одноклассники — те, что посообразительнее, — наверняка прочитали эти статьи и рассказали всей школе, что Иэн убегал из дома из-за того, что он, оказывается, гей, но скрывает это. Ни к чему было привлекать к нему еще больше внимания. Наверное, я просто хотела, чтобы кто-нибудь волновался за него так же, как я.
Ну а на сайте пастора Боба, как я и предполагала, появилось лишь очень туманное и самодовольное сообщение: «Исчезновение и благословенное возвращение одного из юных членов нашей паствы вызвало большой интерес к нам со стороны прессы. Мы всегда радуемся возможности донести слово Божье до более широкой публики, в особенности если речь идет о людях, чьи взгляды отличаются от наших и которым еще только предстоит увидеть Божественный свет. Господь испытывает нас, в этом нет никаких сомнений, но мы знаем, что возвращение нашей драгоценнейшей овцы — знак Свыше и что точно так же, как Блудный Сын вернулся к отцу своему, обретя знание, покорность и благодать, так и наш юный друг вернулся к своему Божественному отцу и ко всем нам со Счастливым Сердцем». Я закатила глаза и показала монитору средний палец, как будто кто-то мог меня в этот момент увидеть и кому-то вообще было дело до того, что я по этому поводу думаю. Никто на меня не смотрел, и никому не было до меня дела.
Мне наконец хватило духу перерыть весь интернет в поисках имени «Иэн Дрейк». Я просмотрела каждую страницу, прошла по каждому ложному следу, по каждой ссылке, которая приводила меня к Иэну Дрейку, который работал водопроводчиком на Кейп-Коде, побывала в каждом списке выпускников, где значилось это имя: Иэн Дрейк, университет Колгейт 1985 года, Иэн Дрейк, университет Беркли, выпуск 2000-го. Я обнаружила Иэна Дрейка, который женился на Элизабет Уэстбридж в 1888 году. За Иэном Дрейком значилась судимость в Амарилло, штат Техас. Дни напролет, пока отец ходил на встречи в пустынные греческие рестораны, а мать помогала то одним, то другим знакомым, я лежала на диване и читала журналы, не в состоянии взяться за такую основательную вещь, как книга, а когда это занятие мне надоедало, я делала себе бутерброд с арахисовым маслом и усаживалась перед отцовским компьютером.
