«Послушай, Макс, ты не можешь меня просветить по поводу этих редких земель? Я склоняюсь к филологии, а вот о деле моих родителей не имею ни малейшего понятия. Когда я смотрю на тебя, особенно на твои глаза, которые временами начинают как бы плавать чуть-чуть впереди головы — между прочим, Дельфина и мне как-то сказала: что ты на меня уставился, как омар? — тогда мне кажется, что у тебя есть особый нюх в отношении этих редких жил элементарной природы. Можешь рассказать мне то, что знаешь, ничего не утаив?»
Макс ухватил мальчика за плотный пирог его волос. При этом ему показалось, что тот немного подрос даже за время их прогулки.
«Тебя, кажется, опять начинает ломать семилетний период. Ничего не бойся: поломает — и бросит, я это знаю по себе. Мне кажется, в этом тоже прячется привет от редких земель. Между прочим, я знаю одного английского мальчика по имени Ник Хорайзент, который умудрился в тринадцать лет завершить школьное образование с высшими баллами и собрался поступать в университет. Он, конечно, знает, что в Таблице Менделеева было семнадцать пустых квадратов, которые потом стали заполняться так называемыми „лантанидами“, другими словами — редкоземельными элементами. Вижу, что ты это знаешь, но тебя интересует что-то другое. Мне так кажется, Ник, что тебя интересует метафизический смысл редких земель. Если это так, то давай сосредоточимся на слове „редкий“.
Недавно я бродил в русском Интернете и случайно натолкнулся на текст В.В. Бакакина под заголовком «Антология химических элементов, или СТИХОХИМИЯ». Автор пытается придать РЗЭ некий филологический контекст. Честно говоря, я просто обалдел от этого текста. Там цитируются стихи Семена Кирсанова; знаешь такого поэта? Нет? Значит, ты в своей английской школе все же получил малость однобокое образование. Однажды этот замечательный поэт натолкнулся в словаре на слово «неодим»; оно озарило его своей редкостью, полнейшей необычностью. Он начал экспериментировать с приставкой «нео». Бакакин приводит там слова поэта, слушай!
«…так с корабля открыватель земель увидел и остров Борнео. И мне захотелось, чтоб мир начинался на „нео“: неомир, неодень, неожизнь! Неолит — со следами костей и улиток, неофит — от пещерных камней до калиток. Неосвет, неодим, неомир! Пусть он будет всегда неоткрытым, необычным и необжитым. О, мое новое „нео“! Мое озаренье мгновенное — небо необыкновенное! Так у речи на дне мне, как капитану Немо, открылись подробности будущих слов и их необъятнейшие неовозможности…»
Теперь смотри, Ник: поэт впрямую выходит в новом стихе на редкие земли:
Воображение
Мне нашептало:
Здесь — цель разведки!
Крупинки серые
ЛАНТАНА,
ЦЕРИЯ…
Названья
Странные
Металлов
Редких —
ЛЮТЕЦИЙ,
СТРОНЦИЙ…
Слова,
Звучащие
Подземно,
Дивно.
И мысль
Кипящая
Меня ошпарила:
Радиоактивност
Ь!
Это было в 50-х. Поэта поразила редкость этих металлов, вообще слово «редкость». В массовом большевистском обществе, ты понял, это слово ошеломляло и вдохновляло, ты понял? В те времена было еще далеко до промышленного применения лантанидов, ты понял? Теперь мы видим, что небольшое добавление этих редких в массовую руду дает сплаву удивительную тугоплавкость. Открывается множество новых свойств в этих редких, ты понял? Без этих редких, между прочим, нам, в смысле человечеству, в космосе нечего и делать.
Теперь давай поговорим о судьбе человечества, мой мальчик с двумя редкими фамилиями, Стратов и Горизонтов. Rare Earths, это звучание недвусмысленно, ты понял, нам говорит, что Земля — это редчайшее явление в контексте Вселенной. С точки зрения вселенской химии, Земля — это вывихнутость процесса. Колоссальная редкость, ты понял! Непостижимая и к тому же обладающая непостижимым притяжением. Вот ребята, комсомольцы наши, голосили там песню «Притяжение Земли», ну просто как ностальгический такой хит, а там, в словах Роберта Рождественского, есть колоссальное сверхощущение планеты. Его поражает такая штука, как ветер. «Там ветры летят, по проселкам пылят…» И дальше, ты понял, следует: «Мы — дети Галактики, но самое главное, мы — дети твои, дорогая Земля!» Возникает чувство колоссальной редкости, исключительности. Мы постоянно, ты понял, пребываем в мире чудес и сами являемся чудом. Надолго ли?
А главное — для чего?
Задавая бесконечные безответные вопросы, мы начинаем понимать, что все земные твари, и в частности люди, ты понял, — это редкие земли Вселенной. Хорошо бы еще узнать, для какой тугоплавкости нас готовит Господь. И как идет отсев. Кто-нибудь это понял?
Среди этих редких земель есть еще редчайшие люди, обожженные космосом, вроде нас с тобой, Ник, ты это понял.
Это не значит, что мы лучше или хуже других земель, это просто означает, что мы еще реже среди редких, ну как эрбий среди лантанидов. Наше главное качество — это еще большая редкость, чем редкость других, вот почему мы еще не знаем, для какого сплава себя приспособить. Ну есть такая мелочовка, как нюх на редкие земли. Как геолог-разведчик, я знаю это по себе. Мой отряд, проходя по распадку, даже не забирает проб. Просто смотрят на меня и спрашивают: где копать, Теофилыч? Вот еще подрастешь, Ник, и я тебя возьму с собой в экспедицию».
«Куда же мне еще расти?» — беспомощным голосом вопросило дитя. Алмаз отвлекся от своих рассуждений, посмотрел на него и чуть не ахнул: в ночи сгущалась до мрака какая-то масса, она была повыше самого Алмаза аж на полголовы. Он вспомнил, что в возрасте двадцати одного года его стало ломать нечто противоположное — уменьшение плоти. Он стал чем-то вроде «хорошенького мальчика» и очень стыдился этого, пока вдруг во время каникул не заметил, что выходит из стадии уменьшения в стадию увеличения, или, так скажем, нормализации. Через полгода он уже играл в баскетбол за курсовую команду.
«Ник, я хочу посмотреть в твои глаза. Я вижу там муку, трахменяпорастаковски, ты страдаешь от своей редкости. Ты дитя Габонского вулкана, мне твоя мать рассказывала, как они там совокуплялись с Геном. А я, возможно, порождение Тунгусского метеорита, только неведомо мне, кто из земных меня произвел. Быть может, и редкие земли были занесены сюда из космоса. В Древней Греции бытовал миф о многоотцовстве. Боги участвовали в зачатии вместе с людьми. Быть может, мы — смесь людского и редкоземельного; ты понял?»
«А как насчет морского? — спросил Никодимчик со странной улыбкой. — Есть ли там редкоземельные элементы, в морском?»
«А почему бы нет? — пожал плечами Макс. — Трудно даже представить, какие могут быть запасы РЗЭ на дне этого Резервуара. Легче представить, что они растворены во всем морском, в том числе и в страннейших формах жизни».
Он посмотрел на огромного мальчика, будто ожидая его реакции на только что высказанную гипотезу. Ответа не последовало. Никодимчик стаскивал с плеч уже начинающий расползаться смокинг. В это время из темных небес на них сошел громогласный грохот. Клубок огня несколько мгновений летел по какой-то неведомой траектории, а потом рухнул и тут же исчез в водах Залива Басков. Макс Алмазов куда-то безотчетно рванул, как будто можно было что-то предотвратить. Через несколько шагов он оглянулся. Мальчика на пляже не было.
За четверть часа до громогласного грохота в маленьком дачном домике на береговой линии поселка Бидар — по прямой через залив шесть-семь километров до «Шато Стратосфер» — два мордоворота за очередной бутылкой водки обсуждали сложившуюся ситуацию. Первый мордоворот похвалялся ловкостью, с которой он обтяпал предстоящую операцию. Держал постоянную связь по мобиле с опергруппой в Наро-Фоминске. Покоя им не давал, накручивал кишки на кулак. Что стоит, бляди, ваша подготовка, если не можете выйти на нашего человечка в «Таблице»? Хотите загреметь в Республику Саха? Наконец Никоноренко, ну, ты знаешь, полковник из «Передовой колонны» — вот было подразделение, эх ма! — наконец дает мне, гад, номер оранжевого, то есть начинается на 06. Звоню тому, кто даден был, и слышу голос до чрезвычайности сдержанный, без восторга. Ох, не люблю я типов, скупых на эмоции по отношению к Родине, к Матери и Отцу, можно сказать. Так бы и закопал всю эту шатию на полигоне в Бутове. Приходится, бля, и самому сдерживаться. Встречаемся в городе. Передо мной чучмек, ну да, тот самый, Шахмурадов, что ли. Заходим в ресторанчик, маленький такой, а цены там офуенные. Что будете пить, спрашиваю. Тут подходит официант, Шахмурадов делает заказ: салат и стакан минеральной воды. Без газа. Ну что, скажи, Блажной, за порода людей народилась? Сидит такая сука, смотрит на тебя усмешливым взглядом, весь такой до умопомрачнения чистый, сухой, ни единой прослойки жира. Передаю ему устройство. Вот вам маячок. От вас требуется только включить его в назначенный час и уйти. Патриотическая организация платит вам за эту акцию пятьдесят тысяч у. е., половину сейчас, половину по завершении. Он улыбается. К чему такие детские игры, товарищ Комплект? Представляешь, Блажной, он меня знает! Знает того, кого ни один гражданин, кроме твоего, бля, гребаного клиента Гена Стратова, не решится назвать по имени. Давайте, говорит, так договоримся. Я устанавливаю ваш наводящий маячок без всякого аванса, а вы мне платите все сразу по завершении и в два раза больше. Кладет устройство в свой портфельчик и уходит. Я даже, бля буду, зауважал гаденыша.
