Светик отшучивается. Куда спешить? Время терпит. Потому что теперь другое время. Не то время, когда Каратыгин отделывался от Светика как можно быстрее. Можно даже сказать, невежливо отделывался.
— А если серьезно, — говорит Светик, — то я хотела бы эту книгу обменять.
— На что?.. На какие книги?
Светик называет.
— Я о таких не слышал, — убито говорит Каратыгин.
Светика это ничуть не удивляет. (О них никто не слышал. Их просто не существует.) Светик лишь для начала заводит речь об обмене.
Наконец Каратыгин спрашивает напрямик. Дает Светику повилять — и спрашивает:
— Сколько вы хотите за книгу?
— За фотокопию, — уточняет Светик.
— Разумеется.
Светик прикидывает. Если ту фотокопию оторвали с руками за двести рублей, то тут смело проси три раза по двести. Шестьсот рубликов. Аппетитный кусочек. И он эти шесть сотен выложит как миленький. Даже если ему для этого придется треснуть тем гипсом какую-нибудь продавщицу бочкового пива. После работы, конечно, в темном и тихом углу.
— Ну, ты! — вдруг вскипает Светик ни с того ни с сего. — Чего уставился? Что я тебе, картинка?
Светик нервничает. Слова летят одно за другим. Внутренний выхлоп.
— Нечего меня разглядывать! Как только женщина придет — они тут же глаза пялят. Я по делу пришла!
Каратыгин пожимает плечами. Не ожидал.
— Бог с тобой, — говорит он. — Я не пялил на тебя глаза.
Это верно. Это она, Светик, пялила. Что верно, то верно.
Молчат.
— А откуда вы, Светлана? — спрашивает он.
— С Урала.
— С Урала?
— Да. Университет наш, Свердловский, ищет старые книги… Я там лаборанткой…
— При кафедре?
— Меня послали в командировку… Поискать книги.
— Нравится?
— Сначала очень нравилось. А сейчас командировка кончается. Из гостиницы меня выперли… А нужных книг нет.
— Понимаю.
— Помните, я хотела к вам устраиваться?
— Помню.
— Хотела в ваших закромах порыться… А сейчас вдруг из гостиницы выперли.
Светик на волне. Она говорит и сама себе верит — вот только нервничает. И слова сыплются слишком густо. Как горох.
— Н-да, — сочувствует Каратыгин.
И тут Светика осеняет.
— Послушайте, Алексей Сергеевич. Я отдам вам эту книгу — просто так отдам. Подарю, но… но некоторое время буду ночевать у вас. Идет?
— Ради бога! Ночуйте. Я рад помочь… И не надо дарить — я ее куплю.
— Нет. Я ее дарю.
— Я так не возьму.
Но Светик знает, что тут-то они поладят. Возьмет как миленький. Рубликов у него негусто. А отказаться от книги он не в силах. Как алкаш от стопки.
— Ночевать — это пожалуйста. Это само по себе. Я даже рад помочь, — говорит он. При этом глаза у него ясные. Без подвоха… — У меня есть раскладушка.
— Люблю спать на раскладушке, — сообщает Светик.
— Может быть, я на раскладушке. Все-таки вы гостья.
— Бросьте.
— Все-таки неловко…
— Где мы ее поставим? Тут?.. Нет-нет, вот тут удобнее.
Светик выбирает место — слева от горы книг. Отличное место. Они пьют чай, а потом Светик отправляется за своими вещичками.
Она идет по улице и улыбается, как дурочка. Господи. Какой вечер. Какое небо.
* * *
Светик приходит к своим и объявляет:
— Сматываюсь я, ребятки.
Они тут же начинают скулить: а куда?.. а почему?.. а как же мы?
Особенно Валерик расспрашивает:
— Светик, ну скажи. Мы же тебя любим. Мы же за тебя волноваться будем.
— Да ничего не случилось, — говорит Светик. — Все остается по-прежнему. Только ночевать я буду в другом месте.
— Парня нашла? — спрашивает Вера.
Светик не хочет объяснять. Она присела на корточки. Собирает свой симпатичный чемоданчик.
А Бабрыка все-таки дубина. Два года в институте учился.
— К Николай Степанычу, — спрашивает, — уходишь?
Теперь Светик ночует у него. Поздний вечер выглядит примерно так. Это напоминает идиллию. Каратыгин, разумеется, читает. Сгорбился у ночника… А Светик уже на раскладушке. Очень ей эта раскладушка нравится. Светик не спит. Рядом громоздится гора книг и рукописей. Светик протягивает руку — берет книгу и листает.
— Алеша… Хочешь посмеяться?
— Не мешай.
— А вот послушай. Какие золотые слова: «Любите жену свою, но воли ей не давайте…» Смешно?
— Ничего смешного. Для двенадцатого века довольно гибкая мысль… Если б я слушался этого князька, от меня бы тоже жена не сбежала.
— Алеша!.. Слава ж богу, что сбежала. Она же дура.
— Ты дашь мне работать?
Светик молчит. Каратыжка работает, а Светик смотрит. Он ученый, она очень его любит. Как в кино.
Она поворачивается на другой бок.
— Спокойной ночи, Алеша.
Он не отвечает. Потому что Светик желает ему этого в пятый раз.
Утром Светик поджарит ему яичницу. Сделает кофе — она постарается, уж будьте спокойны. И отправит его на работу…
* * *
Светик видит на рынке тех двух толстых качков — подручных дяденьки Николай Степаныча. Продают они стихи Андрея Белого, тоже, конечно, со склада. Потому что в магазинах книгу еще не выбросили.
Светик улучает момент и интересуется:
— В детском садике стали почитывать символистов?
Качок грозно спрашивает:
— В каком детском садике?
Второй тоже не понимает:
— Каких символистов?!
Вот темнота. Даже не знают, на ком зарабатывают. Светика они то ли забыли, то ли не желают вспомнить.
— Я Светик. Мы вас на машине подвозили… Помните?
Теперь они вспомнили.
— Дяденьки, — стала проситься Светик, — примите меня в долю, пожалуйста.
Разжиревшие качки переглядываются. И… посылают Светика куда подальше. Ясное дело: кому хочется делиться теплым местечком? Зачем им Светик?
Еще и прикрикнули:
— Ты нас не знаешь — мы тебя не знаем.
* * *
Теперь Каратыгин ходит на рынок реже. Потому что у него «Книга печалей и радостей» и некоторое время он этой книгой сыт. Переваривает.
— А что это у тебя за книги? — спрашивает он.
— Это на обмен, — говорит Светик. — Завожу связи с книжниками.
И он верит. Ни разу даже не заглянул к ней в сумку.
Соседи Каратыгина — это две семьи. Но на кухне в основном торчат две старухи. С ними Светик и общается — лялякает. О том о сем.
— Ты б оженила его на себе, Светланочка, — запели как-то старухи на два голоса.
— Посмотрим, — смеется Светик.
А старые еще пуще:
— Он ведь голубь, а не парень.
— Ласковый такой.
— Совсем голубь.
Светик уточняет:
— Дурачок, что ли? — и смеется.
Старухи, в общем-то, симпатичные и добрые. Но из тех, кто очень любит женить. Кого угодно на ком угодно.
* * *
Светик в дверях книжного склада — стоит и разговаривает с дяденькой Николай Степанычем. Светик улыбается. Глядит ягненочком. Хотя уже взбешена до потери пульса.
— Ну что вы, Светланочка, — говорит он. — Я вообще не желаю заниматься такими делами.
Он не желает. Он хочет быть честным.
Светик не против, чтоб человек был честным. Светик никогда и никого не подталкивает. Но этот гад потешается над ней. Она же видела двоих, тех качков, с книгами на рынке. Которые несли Кафку для детского сада. И стихи Андрея Белого.
— Значит, честным? — спрашивает Светик.
— Вот именно, Светланочка, — улыбается он. — Это ведь прекрасное чувство. Быть честным. Я вам тоже советую…
— Николай Степаныч, — уговаривает Светик. — Ну пожалуйста.
— Нет.
— Мне бы детективчиков. Пачки две хотя бы, а?
— Я же сказал: с этим кончено. Кроме того, нет у меня никаких детективов.
Светик строит ему глазки уже с полчаса. Дяденька наслаждается ее просьбами… А в пятидесяти метрах стоит машина — там Бабрыка и Валерик подыхают от скуки. Ждут.
Светик резко меняет разговор.
— Ну ты, — говорит она, — сука. — Это она, Светик, говорит дяденьке Николай Степанычу. — Сука… Поворачивайся и веди куда надо.
— Что-о-о?
— Веди на склад и показывай книги.
Дяденька молчит. Онемел. Не понимает. Не беда — сейчас поймет.
— Я ведь тебя в одну минуту заложу. Я видела на рынке тех толстых, которым ты отстегиваешь книги пачками. Я же тебе даю половину с каждой продажи?.. Мало?
— Я…
— Дешевка. Сука, — говорит ему Светик. — Хочешь, я брошу письмецо районному прокурору? Или ментам, а?.. Я ведь не шучу.
Его лицо здорово меняется. Не он первый. У многих менялось лицо, когда Светик говорила открытым текстом. В его лице появилось что-то совсем овечье. Бедняжка. Почти у всех появлялось что-то овечье, когда они слышали о районном прокуроре.
— Светланочка… Я… Ты… Ты подожди…
Передышки не давать. Дяденька Николай Степаныч идет внутрь склада, Светик следом — шаг в шаг за ним.
