Энди вытер глаза и выставил вперед острый подбородок. Теперь он был прежним, луизианским Энди.
— Это с виду она совсем не такая, как раньше, а сама-то другой не стала, точно не стала.
— Тише ты, ребятенок, — одернула его тетя Билли.
Мы стояли сбившись в кучку, несчастные и растерянные. Но я твердо знала, что вернусь к ней. Что я должна.
— Хочу побыть с мамой вдвоем, можно?
Дядя Иона кивнул.
Я снова вошла и затворила дверь. Чуть выше подтянула больничное одеяло, дотронуться до самой мамы я так пока и не решилась.
— Это я, Вирджиния Кейт.
Я вдруг сразу замерзла, там же было очень холодно, мне сделалось не по себе. Что-то прошептала бабушка Фейт, но я так и не разобрала что. Зубы стучали, выбивая мелкую дробь. Я просидела у мамы до конца приемных часов. А Энди так больше и не зашел.
Как только приехали, тут же отправилась в спальню. За мной, клацая когтями по полу, брела Кайла, войдя, улеглась рядом с кроватью. Ночью я иногда привставала и гладила ее.
На следующий день перед отъездом в церковь тетя зашла ко мне, принесла бумажный пакетик с пеплом тети Руби.
— Уж я-то знаю, что я сделала бы с ее останками. И не раздумывала бы. — Она свирепо кивнула и вышла.
Я понесла пакетик в ванную и все вытряхнула в унитаз. Часть пепла сразу опустилась вниз, часть плавала в воде. Я нажала на рычаг и смотрела, как тетя крутится и крутится в водовороте. Наконец она исчезла совсем. На всякий случай я еще дважды спустила воду, чтобы от тети Руби не осталось ни одного комочка. Вниз ее, чтобы ниже некуда, в смердящие сточные воды Западной Вирджинии.
ГЛАВА 30. Кто ты здесь такая, Вирджиния Кейт?
В перерывах между посещениями больницы я кормила лошадей. Морковкой, яблоками и сахаром. Завидев меня, они начинали ржать и бежали навстречу, тыкались мордами в карманы рубашки, искали угощение. Рыже-белую кобылку звали Звездочкой, а вороного жеребца Верзилой. Дядя Иона научил меня седлать и надевать узду, показал, как надо чистить и кормить. Пообещал, что я быстро научусь ездить верхом. Захотелось рассказать об этом Ребекке, но потом стало стыдно, что я вспомнила о ней, ведь моей маме совсем плохо, вся в синяках и израненная.
Постепенно мама начала вставать и понемножку есть, тогда дядя сказал, что теперь можно маленько успокоиться, худшее позади. Дядя клал на спину Звездочки попону, а сверху прилаживал седло. Я показывала ему, как ловко и надежно умею закреплять подпругу. Потом я колдовала над головой Звездочки, надевала узду, закрепляя ремешки на лбу и засовывая в приоткрытую пасть удила.
Вставив ногу в стремя, рывком запрыгивала в седло, мне казалось, что я забралась очень высоко, дядя Иона мной руководил. Я научилась правильно держать поводья, крепко, но не слишком сильно натягивать.
— Молодчина, Вирджиния Кейт, — приговаривал он.
Я расплывалась в улыбке, до ушей, хоть завязочки пришей. Приходил Энди, сложив руки на груди, наблюдал за нашими занятиями.
— Не забывай, что у лошади нежные губы, не дергай резко! — кричал дядя.
Я ничего не забывала. Я сжимала Звездочку ногами, ударяя пятками совсем легонечко. Она шла по кругу, а я ощущала себя на вершине мира. Доехав до того места, где стояли Энди, Верзила и дядя Иона, останавливалась. Слезать на землю не хотелось, никогда. Эти тихие хождения по кругу были почти такими же захватывающими, как скачка галопом на Фионадале.
— Ты сегодня на высоте, — хвалил дядя.
Энди однажды прижался лицом к боку Верзилы и вдохнул.
— Верзила — хороший конь, Энди. Спокойный, как летний дождь.
— Мне нравится, как пахнут лошади, — сказал Энди.
— Мне тоже, — в один голос произнесли мы с дядей.
— И охота ему таскать на себе все эти штуковины?
— Точно тебе сказать не могу, Энди. Но по-моему, он не против.
— Прям никогда не психует?
Дядя Иона громко расхохотался. Отсмеявшись, ответил:
— Случается, конечно, у них все как у нас, у людей. — Он потер подбородок. — Хочешь на нем покататься?
— Даже не знаю.
Но я видела, что ему ужасно хочется.
Дядя помог моему братцу залезть в седло.
— Я его подстрахую, Вирджиния Кейт. — Дядя сел сзади Энди и доверил ему поводья. — Сейчас сделаем все вместе несколько кругов. Если у вас будет нормально получаться, разрешу потом ездить одним.
И мы поехали. Пригревало солнышко, я подставила ему лицо.
Дядя Иона напевал залихватскую ковбойскую песню из сериала «Бей хлыстом», и вскоре мы орали ее все вместе.
Дядя Иона помуштровал нас как следует, зато потом сказал, что утром можем ехать на прогулку одни.
Прогулки стали регулярными. Приехав от мамы, я тут же переодевалась в шорты и майку. Энди ждал меня, нетерпеливо разгуливал перед домом. Тетя Билли делала для нас сэндвичи с ореховым маслом и клубничным повидлом, а еще укладывала в сумку несколько воздушных шоколадных «брауни», на десерт. И еще обязательно два спелых желтых яблока для лошадей.
Мы седлали их и отправлялись в путь. Объезжали долину, забирались на пригорок, спускались в дальний лесок. Мы гордо возвышались над всякими пешими и были очень довольны собой. Проголодавшись, останавливались под деревьями и устраивали пикник. Мой зад просто вопил от боли, требуя покоя, но я не обращала внимания на такую ерунду.
Лошади, схрумкав яблоки, принимались щипать травку. Энди мигом заглатывал сэндвич, тут же хватал второй, я к этому моменту одолевала половинку первого. Однажды он заявил, набив полный рот:
— Ты неплохо ездишь верхом, хоть ты и девчонка.
— И ты неплохо, хоть ты и мальчишка.
Он швырнул в меня камешек, а я в него.
— Да я езжу лучше Малыша Джо из «Бонанзы», — сказал он, хватая «брауни».
— То есть гораздо лучше.
Он начал хохотать, роняя изо рта коричневые крошки, потом торопливо проглотил и заметил:
— Дядя Иона и тетя Билли очень даже ничего, а?
— Твоя правда.
Энди вскочил и начал боксировать воздух.
— У них тут получше, чем у тети Руби.
— Она над тобой издевалась?
— Надо мной? Еще чего. Руби-в-дупель меня боялась. — Он ухмыльнулся.
— Она? Тебя?
— Я ей устраивал всякие подлянки. Причем запросто, она же постоянно была под градусом.
Я придвинулась поближе.
— И какие же это были подлянки?
— Она спит, а я пока быстренько все в комнате переставлю. Она очухается и никак не может врубиться: «Где это я? Что со мной?»
Он снова уселся и цапнул второе пирожное.
— А еще такой ей устроил фокус. Притворился мертвым, будто она избила меня до смерти. — Он снова расхохотался, куски «брауни» полетели на траву. — Слышала бы ты, как она орала. «Ой, приби-и-ила парня, помер он. Са-а-авсем мертвый, Хо-споди, пымаги-и-и».
Я хохотала вместе с ним до слез.
Энди радовался, как кот, стащивший кусок мясного пирога.
— А когда маму избили, меня привезли сюда, дядя забрал маму, чтобы ей помочь. Зачем мне было тащиться к Руби-в-дупель, раз такое дело?
— Маму избили?
— Ну да. Пошла расслабиться, а какой-то парень, чокнутый, ее избил. — Энди перекувырнулся. — Даже полицию потом вызывали. — Он приблизил свое лицо вплотную к моему, оскалив перепачканные шоколадом зубы.
Я схватила его за ухо, слегка потрепала.
— Испугался тогда?
— Ни фига. Я ничего не боюсь.
Энди залез на дерево и повис на ветке, как обезьяна. Потом спрыгнул и наклонился за очередным пирожным.
Оно было последним, и я успела его схватить. «Брауни» было тянучим и сладким, и теплым от солнца.
— У нее, как и прежде, было много кавалеров?
— Слишком много вопросов, сестренка.
— Интересно же.
Обхватив себя руками, он стал кататься по траве туда-сюда и, помолчав, скороговоркой прорычал:
— В-основном-жуткие-придурки.
Поднявшись на ноги, подбежал к Верзиле и одним махом вскочил в седло, будто всю жизнь только и делал, что разъезжал верхом.
— Давно это было, нужны они мне все, как жирная и волосатая крысиная жопа. А ты давай морочь этим свою тупую башку, хотя у нас щас вон что творится.
— Только не пойму, чего ты злишься, — сказала я, подходя к Звездочке.
— Ты тоже злишься, а то я не вижу.
— Дурак ты. — Я забралась на Звездочку и развернула ее в сторону дома.
Энди, ничего мне не ответив, стал напевать мелодию из «Бонанзы», держа поводья с картинным ковбойским шиком.
— Я — красавчик, — заявил он.
— То есть Малыш Джо?
— Нет, в сериале есть еще один смазливый, но никто не помнит, как его зовут.
Через две недели Энди держал путь в Луизиану. Он летел в небесах, а я в тот момент направлялась в нашу низину, вместе с мамой. Уверенная, что нужна ей. Уверенная, что все смогу устроить так, как я себе это представляла.
Что-то стало меньше, что-то больше. Дворик наш теперь казался маленьким, и дом. Зато тень от гор словно бы расплылась и удлинилась, накрыв и дворик, и дом наш, и маму, и Иону, и меня, и домик миссис Мендель. Когда мы приехали, я тут же увидела ее в окошке, с улыбкой во весь рот. Она помахала мне, я ей.
