Тем не менее я выхожу из его кабинета с ощущением, будто гора свалилась с моих плеч, хотя, казалось бы, чувствовать себя таким образом нет никаких оснований. Как раз наоборот: бизнес необратимо разрушен, я без пяти минут лишился работы и в довершение всего нажил себе едва ли не первого в жизни действительно опасного врага – опасного без всяких оговорок. И несмотря на всё это я искренне рад, что минутами раньше излил перед столь благосклонным ко мне начальством душу. Я чувствую, что от этого что-то изменилось. И изменилось к лучшему.
ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ: 30 ИЮНЯ 2009 ГОДА, ВТОРНИК
Утро начинается с допсессии у юристов. В понурые лица Лащинской и Яузовой я даже смотреть не могу: они смущают меня гораздо больше, чем я мог бы себе представить еще пару дней назад. В аудитории «213» сидят Ягирова с Кизаншиным и принимают госэкзамен у остатков группы вечерников, которые по разным причинам не смогли сдать его вовремя: кто-то отсутствовал по болезни, кто-то с первого раза провалился и сейчас пытается нагнать свое ускользающее счастье в виде вовремя полученной корки о высшем образовании.
Я поворачиваюсь на звук шагов сзади и вижу входящего в комнату Бочкова. Он деланно весел; улыбается так, что становится воплощением поговорки «хоть завязочки пришей», но по его недобро посверкивающим глазам моментально становится ясно, что он не просто в курсе моего вчерашнего разговора с Ивановым, но уже успел получить соответствующую выволочку от руководства.
– Здравствуйте, Игорь Владиславович! – протягивает он мне руку.
– Здравствуйте, Виталий Владимирович! – решаю я играть аналогично и пожимаю его пухлую ладонь.
– Приглашайте народ сюда, – говорит он мне тем же псевдоспокойным тоном, за которым, как под кратером вулкана, чувствуется клокочущая огненная лава.
– Да-да, конечно! – я ухмыляюсь и машу рукой заглядывающим в аудиторию Лащинской с Яузовой:
– Заходите!
Девчонки подходят ко мне, берут билеты, называют их номера, и я молча указываю им на первые две парты левого ряда. Собственно, весь этот ряд пустой, в отличие от противоположного, на котором разместились пятеро оболтусов из ВМП-1-03. Но понятно, что Бочков всё равно потребует пересесть поближе, и лучше сразу не давать ему поводов поставить под сомнение будущие ответы Яузовой и особенно Лащинской, которая готова хуже своей подруги.
Бочков присаживается рядом с Ягировой, какое-то время слушает ответ одной из вечерниц, но вдруг вскакивает и начинает кричать на пристроившуюся на последней парте будущую «выпускницу»:
– Это что ещё за наглость? У меня на глазах рвете тетрадь с лекциями?! Вы вообще куда пришли??
Та на секунду застывает, но быстро оправляется от шока и спешно убирает все подручные конспекты в сумку. Бочков опускается на стул и смотрит на только что отвечавшую вечерницу:
– Нет, уважаемая – так не пойдет! Вы должны были подготовиться лучше. Это все-таки не простой экзамен, а итоговый. Ваши знания не соответствуют даже минимальным предъявляемым требованиям, поэтому, как бы это не было прискорбно, вам придется прийти к нам еще раз в сентябре. Защищать диплом будете тогда же. Вот мы в том же составе, в котором сейчас сидим, охотно выслушаем вас, но только после того, как вы сможете нормально изложить ответы на экзаменационные вопросы. Всё, до свидания!
У девчонки брызжут слёзы:
– Ну, спросите еще что-нибудь! Мне бы хоть каку-ую-нибудь тройку!
– Нет! – Бочков неумолим. – Вам надо было готовиться раньше!
Новоиспеченная двоечница встает (ростом она под метр восемьдесят) и, держась неестественно прямо, как будто проглотила коленвал, шагами зомби покидает аудиторию. Мне становится ясно, что дуру, осмелившуюся вырывать куски из рабочей тетради, ждет та же участь.
Экзамен потихоньку продолжается. Мои девчонки что-то старательно выводят на своих листках; кандидаты на вылет из числа вечерников пыхтят, пытаясь наскрести на вожделенные трояки; потом, краснея и запинаясь, исторгают из себя корявые фразы в попытке пересказать написанное. А поскольку написано совсем немного, то и пересказ получается соответствующим по продолжительности. Только это явно не тот случай, когда краткость – сестра таланта. Бочков периодически встает со своего места и, засунув руки в карманы, прогуливается к окну и подолгу смотрит в него. Когда истекают полчаса, он отрывается от выслушивания ответа одного из сидящих на первой парте парней и поворачивается ко мне. Взгляд у него при этом, я бы сказал, изучающий. Наверное, так биолог смотрит на лабораторную крысу, прикидывая, какую дозу экспериментального препарата ввести на этот раз или в каком месте сделать разрез.
Я делаю вид, что не замечаю выражения его глаз. Как ни в чем не бывало, подхожу к столу, за которым восседает вся начальственная троица, и, не глядя ни на кого из этой компании конкретно, равнодушным тоном спрашиваю:
– Может быть, поставим Яузовой тройку автоматом? В прошлый раз даже Гусейнов был согласен с тем, что эту оценку она заслужила. Она согласна.
Ягирова и Кизаншин удивленно косятся на меня. Удивленно, как мне кажется, не столько из-за того, что я демонстративно нарушаю правила приличия и не смотрю даже на Бочкова, которому, в общем-то, и адресован вопрос, сколько потому, что до них уже дошли слухи о том, что я его заложил.
– Нет-нет. Ситуация же изменилась, – разводит руками Бочков. Тон у него при этом, что меня особенно удивляет, виновато-удрученный. Джентльмена, который понимает, что совершил ошибку, навредив человеку, который объективно этого не заслуживал; нарвался на ответный удар, впал в состояние грогги и сейчас расстраивается из-за того, что всё так получилось. На самом деле, конечно, ясно, что заторможенное состояние Бочкова объясняется совсем другим. Тем, что теперь по всем понятиям он должен мне отомстить. Отомстить вплоть до того, чтобы «заказать» меня через свои наверняка имеющиеся криминальные связи, или организовать преследование через официальные каналы, иначе он уронит авторитет и в глазах своего окружения, делавшего на него ставку, и главное – в своих собственных. А делать ему этого ох как не хочется. Потому что он уже понял, что последствия такого шага – особенно моего устранения или банального избиения до инвалидного состояния в подъезде, – для него могут стать еще неожиданней, чем вранье с целью заставить меня добровольно уйти из вуза.
– Ну, ладно, хорошо! – пожимаю я плечами и отхожу обратно.
Проходит еще пять минут: теперь надо преувеличенно строгим тоном скомандовать девчонкам:
– Так, листочки сдаем. Кто из вас первой будет отвечать?
Услышав мой вопрос, Бочков медленно поднимается с места, так же медленно подгребает к моему столу и опускается на соседний стул.
Девочки прячут глаза. Я показываю рукой Лащинской, что ей нужно пересесть со второго ряда на первый, и разместиться рядом с Яузовой. Татьяна безропотно подчиняется. Я собираю листки с вложенными в них билетами и по ходу для себя решаю, что Лащинскую надо пропустить первой. Яузова наверняка будет отвечать лучше нее, а, значит, риск того, что тогда топ-модель получит привычную тройку, а Лащинская схватит двояк, увеличивается, и в этом случае я ей уже ничем не смогу помочь.
– Начнем с вас! – всё тем же деланно-жестким тоном говорю я Татьяне.
Хоть бы повезло!
Она набирает побольше воздуха и выпаливает заготовленную речь, которая, к счастью, звучит пристойно, хотя ни на пятерку, ни даже на твердую четверку не тянет. Пару раз Танюша опускает явно необходимые смысловые блоки, и я не сомневаюсь, что Бочков это тоже про себя отметил. Он поворачивает голову в мою сторону, смотрит на перевернутый билет, который Лащинская положила передо мной, но я не предпринимаю никаких усилий, чтобы как-то удовлетворить его любопытство. Пускай сам тянет руку за этим листком бумаги, если ему так интересно. Он понял, что я даже не шелохнусь, чтобы помочь ему взглянуть на содержимое билета, и отвернулся, опустив голову. Боясь, что сейчас он станет копать небогатую горку знаний Татьяны, наугад вытаскивая другие билеты из пачки и задавая первые пришедшие на ум вопросы, я упреждаю такое возможное развитие событий одной фразой:
– Ну, что – тройку ставим?
Он медлит с ответом, затем молча кивает и берет у Лащинской ее ручку, которую она по ходу своего «показательного выступления» то и дело сжимала до побеления костяшек пальцев. Выводит в разрешилке роспись и передает слегка помятый бланк мне. Я ставлю «удовл.», потом свой автограф и делаю запись в зачётке. Возвращая книжку Татьяне, я пристально смотрю ей в глаза и, зацепив её внимание, едва заметно подмигиваю – мол, поздравляю: слава Богу, что хотя бы так. Мне кажется, что она меня поняла, но, поскольку итоговая оценка не вяжется с ее пятерками по всем остальным предметам, восторга на лице Лащинской не наблюдается. Она крайне сдержанно говорит «До свидания!», поднимается и уходит. За соседней партой остается Яузова. Как и ожидалось, отвечает достаточно бойко, и только в рассказе о парадоксе квантовой механики, придуманном Шрёдингером, делает забавную ошибку:
