— Нет, правда, правда! — убеждал его я.
— Ладно, может быть, в этот раз тебе еще поверю, — согласился внук. — А дальше было что, где сама история-то?
— Засыпай-ка, дружище, дальше — будет завтра, — пообещал я.
* * *
На завтра хотел я для внука вспомнить совсем другую историю, потому что с Обалдуевым дальше случилось такое, во что внук вообще ни за что не поверил, — думал я. Но назавтра внук потребовал продолжить именно это — про Обалдуева, вот и пришлось вернуться к нему.
А было вот что.
Однажды Обалдуеву приснилось, что он спит и видит странный сон — настолько удивительный, что он и рассказывать его никому не стал бы, если бы и запомнил: такого и во сне не должно случаться, а вот ведь случилось.
Ну ладно, по порядку… Видит всё Обалдуев как бы со стороны, наблюдает он себя в разговоре с чёртом — и выглядит это очень убедительно.
Чёрт совсем не был похож на чёрта, каким Обалдуев мог бы себе его представить, помня картинки из книжек со сказками. Сидел же перед ним некто в глубоком кресле с высокой спинкой, на фоне которой он казался совсем маленьким.
И щурился:
— Ну, и как поживаем, любезный? — буравили его глазки.
Обалдуеву стало неуютно: он не привык, чтобы к нему так обращались, да и к другим при нём — тоже не слышал, да и где бы? Дела…
— А ты — кто? — робея, спросил Обалдуев.
— Да чёрт я, обыкновенный чёрт.
— Чертей нет и не может быть — никогда! — убежденно сказал Обалдуев.
— Э, да вы, батенька, нигилист… Как это не может быть чертей — вот я же чёрт, самый настоящий. — Чёрт вздохнул, укоризнено покачал головой, и, сцепив пальцы, сложил руки на округлом животике, упрятанном в жилетку с глубоким разрезом и светлыми перламутровыми пуговицами.
— Никогда?.. — переспросил чёрт. — Так-так… Ну, ладно. Вот я же — черт! — повторил он. — Хотите, сударь, потрогайте меня, — взяв за руку Обалдуева, он потянул ее к себе, — трогайте, трогайте!
Обалдуев быстро выдернул руку, забоявшись, да и кто бы не забоялся?..
А этот, в кресле, до-о-олго смотрел на него, покачивая головой, и, будто читая мысли Обалдуева, поморщившись, замахал на него руками:
— Рога? Борода? Хвост? Будет вам, голубчик! Не было отродясь у нас никаких рогов, выдумки это! Бородки да, могут быть, иногда… И, вообще, черти существа добрые: вот я, например, очень добрый чёрт. Чего нас боятся-то?..
— Да кто в такое поверит? — сообразил сказать Обалдуев. — Никто. Никто не может доказать, что черти бывают.
— А я вот могу, — возразил сидящий в кресле. — Доказать? Пожалуйста! Чего бы вам лично, сударь, больше всего хотелось? Вот вам, например, стоит захотеть чего-нибудь для себя невозможного — сделаю! Ну, — настаивал он, — какое у вас, сударь, самое неисполнимое желание?
На Обалдуева всё больше действовал уважительный тон собеседника, он даже засмущался оттого, что обращался к нему, привычно для всех случаев обалдуевской жизни, — на «ты». И Обалдуев задумался. Знал он, есть у него всё, что требуется человеку: жильё нормальное, есть куда пригласить друзей-подруг и принять их есть чем — заработка хватает… а чего еще надо человеку?
— Так не отстанет ведь, — догадался Обалдуев, — может, стоит всё же просто так, для проверки этого чудака, заказать что-нибудь такое, действительно невыполнимое?
Он задумался — и вспомнил, что ему, бывало, о-очень хотелось стать незаметным, чтобы никто его не видел: например, когда пацаном пытался он проникнуть зайцем в кино… или с лотка мороженщицы стибрить пачку пломбира… А еще, бывало, — заглянуть бы незаметно на женскую половину общежития… Или потом, когда раздумывал, брать ли билет в автобусе, и не брал, а тут — контроллер входит.
Не то теперь. Напротив: бывает, вдруг Обалдуев замечает за собой — так ему хочется, чтобы заметили, наконец, его все, чтобы люди знали, чтобы видели — живет ведь между ними, есть такой, вот он, Обалдуев, смотрите!
— Хотя, — вдруг подумалось ему, — а что, если взять и пройти невидимо по городу, посмотреть — что да как, и чтобы о присутствии моем никто не догадывался.
Обалдуев не успел ничего сказать, да и постеснялся бы, наверное, если бы вдруг решился.
— Почему же, — можно, конечно! — прочитав мысли Обалдуева, заулыбался некто в кресле. — А только вы, сударь, сейчас же, вот сию минуту, должны поверить, что я могу сделать вас невидимым. Ну как, верите, милейший?
— Да, как сказать… почти, — снова засомневался Обалдуев.
— Как это «почти» — да или нет? Говорите сейчас! — твердо сказал черт.
— Не знаю… — продолжал сомневаться Обалдуев. — Ну, как вам сказать, — переходя вдруг, неожиданно для себя самого, на «вы», что было ему совсем непривычно и несвойственно, — верю, в общем… наполовину. То есть, с одной стороны, — верю… а с другой, — не совсем…
Чёрт продолжал внимательно разглядывать Обалдуева.
— Ладно, уважаемый, — совсем уже перенимая тон собеседника, заторопился вдруг Обалдуев.
— Ну, ступайте, милый, ступайте, Обалдуев… Только послушайте моего совета: надо всё же совсем поверить, полностью: а то ведь потом придется вернуться сюда, надолго. Прощайте пока, любезный, и передайте там мой поклон, — черт долго и пристально смотрел вслед Обалдуеву, пока тот уходил из сна.
Потом Обалдуеву стало сниться, что он проснулся и что он уже «там» — где нет чёрта, и где вообще всё другое. А проснувшись, смутно помня последние минуты дурацкого, как он понимал, сна, Обалдуев стал смотреться в зеркало — не пора ли бриться, что делал он не каждый день. Надо же присниться такой чепухе!
— Соврал, конечно, этот, в кресле, — всё подробнее вспоминал Обалдуев сон, — и вообще, какой еще чёрт: вот он я — в зеркале.
Намылив на ощупь щеку, он повернул ее к зеркалу, поднес бритву — и ничего не увидел: не видна щека, нет ее!
Поверить в такое было совершенно невозможно, но всё же пришлось. Обалдуев обнаружил, что, если смотреть в зеркало прямо перед собой, — вот же он, Обалдуев: заспанные глаза, нос с прожилками… А повернуться боком к зеркалу — пусто, видно насквозь все, что позади Обалдуева! Теперь он вертелся перед зеркалом, тер глаза мокрым полотенцем, смотрел на себя то с одного бока, то с другого — пусто!
Понял он, произошло с ним такое — не стало у него профиля. Представляете, смотришь прямо — есть Обалдуев, лицо, всё остальное полностью сохраняется, смотришь сбоку — нет Обалдуева! То есть, стал он невидимым — не совсем, но наполовину. Еще не веря себе, Обалдуев, как был в трусах и майке, набросил на уши, на то место, где им, сейчас невидимым, надлежало быть, застиранное вафельное полотенце, вышел из дому — курить хотелось смертельно, кончился «Беломор», киоск же — вот он, совсем рядом, через дорогу.
Ступил Обалдуев на мостовую — едва успел увернуться от пронесшегося грузовичка. Шагнул назад — велосипедная педаль царапнула ногу. Еще попятился — пребольно ударило что-то в бок. Обернулся — стоит интеллигентный гражданин, в руках у него зонт, извиняется — ой, не заметил вас, простите!
Выждав, пока дорога опустеет, сунулся всё же Обалдуев в небольшую очередь у киоска, где немедленно оказался зажатым двумя мужиками, те недоуменно уставились друг на друга: расстояние между ними сохраняется, а встать ближе друг к другу — не могут. Обалдуев посмотрел поочередно на того, что слева, и на того, что справа, ничего хорошего для себя в выражении их лиц не увидел — заметили его, оба готовы были тряхнуть его за грудки, со всеми вытекающими последствиями.
— Домой, быстро домой! — сказал себе Обалдуев. Но и на обратном пути встречные норовили пройти насквозь невидимую сторону Обалдуева, что теперь даже забавляло его, потому что начальный испуг почти прошел. Только эти толчки и доставляли ему теперь неудобство, а так — ничего.
— Жить можно, — решил он. Прохожие же, все как один, сталкиваясь с Обалдуевым, вздрагивали, бормоча недоуменно: «У, черт!»
Теперь Обалдуев возвращался мысленно в недавний сон во всех его подробностях.
— Это ему, чёрту, должно быть, надо, чтобы помнили о нем, вот и не забывают, — размышлял Обалдуев, — а я-то причем?
Оказавшись дома, Обалдуев, прежде всего позвонил на работу — разумеется, в отдел кадров, и осторожно рассказал, без особых подробностей: не может он пока выйти из дома, объясню, мол, потом. Только в тот же час узнали Где-надо про всё и очень вежливо, по телефону, пригласили Обалдуева Куда-надо, предупредив, что высылают за ним машину, неотложку, — чтобы не смутить специальным транспортом его соседей, те и так беспокоятся.
Сотрудники оттуда, Откуда-надо, — приехали быстро, осмотрели Обалдуева, убедились в произошедшей с ним перемене, отошли в прихожую, чтобы между собой решить, как с ним быть: в дурдом Обалдуева, или — везти его к себе. И так же быстро, как приехали, привезли его Куда-надо: тем более, что сигнал туда сразу же поступил из отдела кадров и от случившихся, при появлении на улице Обалдуева, сознательных граждан — прямо из уличного автомата рядом с домом Обалдуева, что и помогло быстро установить адрес странного происшествия.
