– Я получил письмо от полковника Лесли. Он написал, что больше не будет заниматься административной деятельностью, так как его в данной роли никто не ценит. Очень неприятное письмо.
– Мое тоже, – кивнул Морган, протянув магарадже полученное от Лесли послание.
– О боже! – воскликнул Бапу-сагиб, прочитав письмо. Он даже сжался от тревоги. – Это очень плохо, – продолжил он. – Прежде всего для вас, Морган, и мне очень жаль.
– Я боялся, что неприятности падут на вас.
– Нет, – ответил магараджа. – Полковник ревновал вас к занимаемой должности, писал мне, что вас я предпочел ему. Это действительно так. Но мне очень жаль.
Морган уже так поднаторел в дипломатических играх, что ему хватило пары дней, чтобы понять – ему выпал шанс спастись. Полковник Лесли намеревался приехать через несколько недель, в конце октября – отличное время, чтобы попрощаться с Девасом. Билеты домой он забронирует на январь, оставшиеся же два месяца сможет провести в Хайдарабаде с Масудом.
Когда Морган сообщил о своем решении Бапу-сагибу, тот опечалился. В ноябре в Индию с официальным визитом должен был приехать принц Уэльский, и магараджа надеялся, что Морган останется до ноября, чтобы участвовать во встрече с Их Высочеством принцем. Но Морган уже утвердился в своем решении.
– Мне будет очень грустно без вас, Морган, – сказал маленький монарх. – Но я вас понимаю.
Должность для Моргана была временной. Даже если бы не вмешался полковник Лесли, Морган все равно уехал бы. Но сейчас, когда официальное решение было принято, им овладела печаль. Он знал, что месяцы, проведенные им в Индии, дома будут постоянно напоминать о себе – как странный призрачный сон, увиденный во время приступа лихорадки.
Как ни крути, пришло время уезжать. Морган восстановил отношения с Канайей – у него не хватило сил на окончательный разрыв. Воспоминаниями об этой унизительной для них обоих связи он не сможет гордиться – как и своими достижениями при дворе. Все работы, что велись по строительству, были остановлены за недостатком финансирования. Предшественник Бапу-сагиба уже успел ввергнуть страну в долги, а все экстравагантные поступки, совершаемые двором с тех пор, никак не сдерживались, что окончательно опустошило государственную казну. Дворец стоял посреди пустынного ландшафта как нечто ненормальное и лишнее. Когда Морган впервые увидел дворец, тот не был достроен. Недостроенным он оставался и сейчас, когда Морган собирался уезжать. Наверное, он так и не будет закончен. Никогда.
* * *
Оставшиеся два месяца, проведенные в Хайдарабаде с первым и самым важным индийским другом, стали для Моргана двумя месяцами счастья. Дворец правящей особы, со всем грузом ответственности, что лежал на нем как на секретаре магараджи, исчез, растворился в прошлом. Все казалось новым и свежим; даже блюда, к которым он привык за эти несколько месяцев, казались другого вкуса. Погода стояла отличная, компания весьма приятная, и для Моргана было большим облегчением вновь оказаться среди мусульман, чьи проблемы он, по крайней мере, понимал. Он любил Бапу-сагиба, но Масуда он и любил, и чувствовал.
Иногда он вспоминал свои последние дни в Девасе. Прощание вышло сентиментально-слезливым. Его обильно благодарили и наградили второй по важности наградой штата – Золотой медалью Тукоджиаро Третьего. Правда, поскольку денег в государстве не хватало, это была временная медаль: лицо солнца весьма неумело выцарапано на поверхности медали булавкой, а лента – кусок красной хлопчатобумажной ткани.
– Скоро мы отчеканим настоящую медаль, – сказал Моргану Бапу-сагиб, – и тогда вы сможете ее обменять.
Но Морган не желал менять временную на постоянную – импровизированная имитация была ему много дороже.
Его простили, и он знал это. Чертов маленький цирюльник! Если бы он не появился в его жизни, Морган не скатился бы в такую яму, не чувствовал себя, в конце концов, таким несчастным и незначительным. С другой стороны, ему было интересно, как все выглядит с противной стороны. Может быть, Канайя тоже клянет приезд Моргана и свое моральное падение, последовавшее за ним? Однако верилось в такое с трудом. Канайя занимался этим только для того, чтобы упрочить свое положение при дворе, да еще, вероятно, ради денег.
Правда, больших денег он не получил, хотя магараджа и поднял ему зарплату, а Морган, когда уезжал, дал некоторую сумму. Канайя тут же уныло пересчитал их и сказал, что денег маловато.
– Какая неблагодарность! – возмутился магараджа, узнав об этом от Моргана. – А чека он не попросил?
– Нет, а я должен был дать?
– Нет, конечно. Он бы стал его всем показывать, и пошли бы ненужные слухи. А так все скоро будет забыто. Но все это показывает, как мало он оценил высокое положение, которое он имел при вас, а также вашу к нему доброту.
Морган поежился как от холода и спросил:
– Вы его прогоните?
– Не думаю, – ответил магараджа. – Я оставлю ему его место и зарплату, несмотря на то как он вел себя с нами, потому что не могу забыть, как полезен он был вам в самом начале.
Вместе с тем щедрость Бапу-сагиба не смогла избавить Моргана от чувства вины. Он понимал, что ему не только не удалось отплатить Их Высочеству за его доброе расположение, но, помимо этого, он еще стал для Бапу-сагиба и источником немалых беспокойств. Через несколько дней после своего приезда в Хайдарабад Морган чувствовал себя настолько успокоившимся, что рассказал обо всем Масуду, не утаив самых неприятных подробностей.
Он ждал сурового порицания, но реакция друга его приятно удивила – Масуд грустно покачал головой и рассмеялся:
– О, Морган! Ты когда-нибудь изменишься?
– Сомневаюсь, – ответил Морган. – Поздно.
– Мне кажется, – проговорил Масуд, – что пора отвести тебя к женщине. Я знаю нескольких, кто мог бы тебе помочь. Подумай об этом. Роскошная индийская женщина, груди как плоды манго! Когда надежды уже не остается, это единственное спасение.
– Боюсь, уже ничего не спасти.
Как хорошо рассуждать обо всем с лучшим другом: вопросы пола, которые всегда их разделяли, теперь объединили их. Частично это произошло потому, что они достигли определенного возраста. Масуд огруз и прибавил в весе, да и жизнь вокруг него стала весомее – он радовался своей работе, полнился энтузиазмом и кипел планами. Он наслаждался финансовым благополучием и счастливой семейной жизнью, ожидая от будущего еще больших радостей. Морган, хотя ему не так везло в подобных вещах, примирился с мыслью, что Масуд не станет его любовником, по крайней мере в той форме, как он когда-то хотел. Но эта потеря стала одновременно и приобретением, внеся новую мягкость и нежность в отношения, установившиеся между ними.
Когда Морган приезжал в Хайдарабад в первый раз, Зорах, жены Масуда, не было. Он встретил ее в свой последний приезд, и они осторожно попытались понять друг друга и подружиться. Оба старались добиться благого результата, и старания их увенчались тем, что они стали относиться друг к другу с восхищением. Но Зорах с мальчиками должна была на несколько дней уехать, и на время все установилось как прежде, когда Морган и Масуд были молодыми – они жили в зенане, женской половине дома, спали на соседних кроватях на задней веранде, и к изголовьям их свешивались кисти винограда.
Были здесь и старые друзья, и новые знакомые, которых Морган раньше никогда не встречал. Шервани и братьев Мирза он сразу узнал. Все тепло отнеслись к английскому гостю, чье имя часто слышали от Масуда, и принимали его как человека своего круга – как всеми уважаемого индийца.
Неизбежно говорили о политике – откровенно, не щадя чувств Моргана. Злости в таких разговорах не слышалось – индийцам было нечего терять. Раздел турецкой империи, так называемого Османского халифата, последовавший после войны, вызвал ярость в среде магометан и подтолкнул индийских мусульман, которые ранее поддерживали Англию, в ряды Индийского национального конгресса. Теперь все они объединились вокруг Ганди на его платформе гражданского неповиновения.
Именно в этот момент в Индию должен был приехать принц Уэльский. Почти все в кружке Масуда отрицательно относились к визиту члена королевской семьи. Морган, последние шесть месяцев живший среди людей, и политически, и эмоционально связанных с Британской империей, был ошеломлен, услышав голос оппозиции. Как они ненавидят англичан! Как они хотят изгнать их из своей страны, как не доверяют им! И насколько плохо англичане понимают то, что сделали!
Как и всегда в подобных ситуациях, Морган переживал внутренний конфликт. Сидя рядом с Масудом и его друзьями, он сочувствовал их настроениям. Родись он здесь и имей другой цвет кожи, тоже бы возмущался политикой Англии в отношении Индии. Но в то же самое время некая часть его была готова протестовать, хотя и не очень громко. Морган неоднократно слышал разумные аргументы, с помощью которых Британскую империю оправдывали не только английские политики, но и его друзья, интеллектуалы вроде Голди. Такие аргументы непросто было опровергнуть. Если бы политика проводилась цивилизованными способами, а политики были людьми благородными, все могло бы быть иначе. Именно бездушие и бессердечие политиков уничтожили те идеалы, что в душе своей хранил Голди. Все величественное сооружение подорвало плохое воспитание тех, кто его поддерживал. Нельзя было не увидеть, что на определенном уровне великую мечту убивала обычная грубость – то, что в избытке присутствует на рынке и что недопустимо в политике.
