у меня характер - невеселый. Можно даже сказать, тяжелый, и мне многие напакостить норовят, а тут еще эта история с железной дорогой. Я отбиваюсь как могу, Хилма, дерусь и днем и ночью, не зная ни отдыха, ни срока, не жалея сил. Я бьюсь за свой дом, за свою землю, за все, что мне дорого. Если я одержу победу, хочу, чтобы кто-то разделил со мной мою радость. А нет, так пусть хоть кто-то меня пожалеет, со мной погорюет. И тут только ты мне нужна и никто другой. Я устал как собака от одиночества. Я хочу иметь опору. Хочу сознавать, что ты рядом, чувствовать твое плечо. Мне надоело бороться за что-то: за землю, за всякое имущество, за деньги. Для разнообразия я хочу бороться за кого-то. Понимаешь? Хочу думать, что действую не из одного эгоизма, что в исходе дела заинтересован кто-то еще - кто зависел бы от меня, думал бы обо мне и меньше, чем я о нем; кто, когда я вечером приду домой и обниму его - вот так… тоже обнял бы меня, как… - Он замолчал, и опять, как тогда перед лицом грозной опасности, глаза их встретились.- Обнимет меня, как…- продолжал Энникстер улыбаясь.- Как она обнимет меня, Хилма?
- Не знаю.
- Скажи, Хилма, как? - настаивал он.
- Вот так? - спросила она. И обвила руками его шею жестом, говорившим о безграничной любви и нежности, а глаза ее все еще были мокры от слез.
Близость ее теплого тела, прикосновение к его щеке округлой руки, отделенной лишь тонкой тканью рукава, наполнили его сладостным чувством, какого он еще ними да не испытывал. Он наклонился и поцеловал ее туда, где золотистый пушок переходил в душистую массу темно-каштановых волос. Она слегка вздрогнула и еще крепче обняла его, стыдясь поднять на него глаза. Они простояли так довольно долго, сжимая друг друга и объятиях. Затем Хилма отстранилась от него и стала вытирать мокрые от слез щеки носовым ллатком, прекратившимся в сырой комочек.
- Ну, а теперь ты что скажешь? По рукам? - весело спросил Энникстер.
- Все это время мне казалось, что я вас ненавижу,- сказала она, и никогда еще бархатистые нотки в ее голосе не звучали так мелодично.
- А я все время думал, что ты вздыхаешь по тому скандалисту, по тому горе-ковбою.
- Это по Дилани-то? Вот еще! Господи боже мой, да я, пожалуй, никогда ни о ком, кроме тебя, и не думала.
- А когда это началось, Хилма? - спросил он, снова обнимая ее.- И до чего же хорошо, что ты со мной! - воскликнул он вне себя от радости, что она позволяет ему такую вольность. - Так когда:же? Ну-ка, признавайся - я все хочу знать.
- С незапамятных времен. Еще задолго до того, как я начала о тебе думать… или, как это, подумывать… в общем, вспоминать… ты ведь понимаешь, что я хочу
сказать. Но вот когда я поняла, тогда...
- Что тогда?
- Не знаю… это случилось так недавно, что я не разобралась еще в себе…
- Но ты же говоришь, что никогда ни о ком, кроме меня, не думала. .
- Да, конечно, но тут совсем другое… Ах, я вконец запуталась. У меня совсем расходились нервы, я прямо вся дрожу. Послушай! - воскликнула она вдруг, и лицо
ее стало серьезным, торжественным даже. Обеими руками она схватила его за руку.- Ты ведь не будешь обижать меня, да? Я еще многого в жизни не понимаю - прямо как маленькая, но я, не задумываясь, вручила тебе свою судьбу,- и теперь мне ходу назад нет, это навсегда. Не знаю, как и почему это случилось. Мне иногда кажется, что я этого и не хотела вовсе, но раз уж так получилось, то я рада и счастлива. Вот только, если ты теперь не будешь добр ко мне… представь, каково это мне будет! Ты сильный, и важный, и богатый, а я всего лишь какая-то служанка, ничтожество, но я отдала тебе все, что имела - себя самое, и ты теперь не должен обижать меня. Не забывай об этом. Будь добр ко мне, ласков, снисходителен в мелочах… во всем, иначе мне не жизнь.
Энникстер привлек ее к себе. Он молчал, не находя слов, чтобы выразить свои чувства. Все, что он мог, это повторять:
- Ничего, ничего, радость моя. Не надо бояться. Я возьму на себя заботу о тебе. Все будет хорошо.
Они еще долго сидели в тени величественной эстакады, обнявшись и лишь изредка обмениваясь словами. Прошел час. Кобыла, не найдя травы по вкусу, отправилась домой, в свое стойло, поводья волочились по земле. Энникстер не стал ее останавливать. Он, скорее, согласился бы остаться без всей своей конюшни, чем отнять руку от талии Хилмы. Наконец он очнулся и заговорил. Он решил, что пора начинать строить планы на будущее.
- Что ж мы теперь будем делать, Хилма?
- Что делать? - повторила она.- А разве обязательно что-то делать? Как будто этого недостаточно?
- Дальше будет еще лучше,- заверил он.- Я хочу устроить тебя где-нибудь, чтобы у тебя был свой собственный уголок, свой дом. Боннвиль - гм! - нет, не не подходит. Там много всякого сброда, среди них есть люди, которые нас знают, пойдут сплетни. Как насчет Сан-Франциско? Мы могли бы съездить туда на будущей неделе и посмотреть. Можно будет снять хорошую квартирку и сделать из нее бонбоньерку.
- А зачем нам уезжать из Кьен-Сабе? - возразила она. - И притом так быстро? Зачем нам вообще свадебное путешествие, раз ты так занят? Разве не будет лучше… ой, послушай, после свадьбы мы могли бы поехать на недельку в Монтерей, там живут мамины родственники, а потом вернуться и поселиться на ранчо навсегда. Я бы сама управлялась по дому. Обошлась бы без прислуги.
Слушая ее, Энникстер вдруг насторожился.
- Гм,- пробормотал он,- понимаю.
Набрав горсть камешков, он начал кидать их в ручей один за другим и призадумался. Дело принимало нежелательный оборот. С самого начала ему казалось, что Хилма поняла, к чему он клонит. А вот теперь в душе снова ожило подозрение, что Хилма норовит поймать его. И на кой черт он этот разговор завел! У этих девок одно на уме: как бы поскорей замуж выскочить. Им самое милое дело чужую жизнь осложнить.
- Разве так ие будет лучше? - сказала Хилма, глядя на него.
- Не знаю,- буркнул он.
- Ну, тогда не надо. Обойдемся и без Монтерея. Как ты хочешь, так и будет. Я согласна на все.
- Да я вовсе не это имел в виду,- сказал он.
- А что?
- Нельзя ли… нельзя ли со свадьбой подождать?
- Ну, конечно же! - весело воскликнула она.- Я тоже считаю, что не надо так спешить. За это время нам надо успеть столько сделать. Почему бы не подождать до осени?
- С чем подождать?
- С нашей свадьбой.
- А зачем вообще нам эта свадьба? Так ли уж это важно? Меня, например, совершенно не устраивает, чтобы какой-то священник нос совал в мои личные дела. И не все ли равно? Мы понимаем друг друга. Разве этого недостаточно? Запомни, Хилма, я не из тех, кого водят к алтарю.
С минуту она удивленно смотрела на него, и постепенно смысл его слов дошел до нее. Она встала, глаза ее расширились, лицо покрыла смертельная бледность. Он не смотрел на нее, но слышал, как она старается справиться с дыханием.
- Ой! - вырвалось у нее вместе с протяжным глубоким вздохом; она прикрыла рот тыльной стороной ладони и еще раз выдохнула: - Ой!
Что-то невыразимо горестное прозвучало в этом вздохе. Из глаз брызнули слезы. Энникстер поднялся на ноги и устремил на нее взгляд.
- Ну так как? - смущенно спросил он.- Как?
Повинуясь какому-то безотчетному чувству, Хилма отпрыгнула от него и выставила вперед руки, словно защищаясь, испугавшись сама не зная чего. Она еще не испытывала обиды, не думала о том, что ей, девушке, незаслуженно нанесли оскорбление, а только страшно испугалась. Как будто, собирая в лесу цветы, увидела вдруг змею.
Минутку она стояла, ошалело тараща глаза и тяжело дыша. Затем повернулась и бросилась прочь; стремительно перебежала мостками на другую сторону руч-ья и скрылась в кустах, затрещавших так, словно сквозь них ломится вспугнутая серна.
Энникстер остался один. Он постоял какое-то время неподвижно, затем подобрал с земли свою широкополую шляпу, аккуратно выправил складку на мягкой тулье, надел и опять застыл на месте, рассеянно оглядывая землю вокруг. Немного погодя, так и не проронив ни слова, не изменив выражения лица, он глубоко засунул руки в карманы и широко зашагал в сторону дома.
Хилмы в тот день он больше не видел, а на следующее утро поднялся рано и завтракать дома не cтал. Ему нужно было поехать по делам Союза в Боннвиль, где он должен был встретиться с Магнусом и зайти в адвокатскую контору, которой Союз поручил вести дела, связанные с захватом их земель. Предполагалось, что сегодня они подадут апелляционную жалобу в Верховный суд в Вашингтоне. И потому нужно было обсудить, с какого дела начинать, так как решение его имело принципиальное значение на будущее при решении аналогичных дел.
Но желая на этот раз ехать в Боннвиль ни верхом, ни в бричке, Энникстер пешком отправился в Гвадалахару к раннему утреннему поезду Бейкерсфилд - Фресно, с которым в половине восьмого и прибыл в Боннвиль. Здесь он встретился, как было условлено, с Магнусом Дерриком и Остермаиом в гостинице «Юзмайт», на Главной улице и позавтракал с ними.
