Лучи фонариков бежали у самой земли, следуя за бледной линией тротуарной бровки. Если мимо проезжали легковушка или грузовик, Хелен с Джулией останавливались и, чувствуя под ногами крошево из земли, веток и щебня, прижимались к хлипкому ограждению, отделявшему тротуар от развалин.
– Помнится, я шла здесь в первый день нового сорок первого года, – сказала Джулия. – Пробраться было почти невозможно, даже пешком. Я пошла взглянуть на разрушенные церкви. Наверное, с тех пор разрухи еще добавилось. Вон там, – она кивнула через левое плечо, – должны быть останки церкви Святого Августина. Уже тогда зрелище было жуткое, а потом ее снова разбомбило; кажется, в самом конце прошлого «блица», да?
– Я не знаю, – ответила Хелен.
– По-моему, тогда. А впереди, вон, видите... – Джулия показала рукой, – все-таки можно разглядеть... там – все, что осталось от церкви Святой Милдред на Бред-стрит. Такая жалость...
Они шли, и Джулия перечисляла церкви: Сент-Мэри-ле-Боу, Сент-Мэри-Олдермэри, Святого Якова, Святого Михаила; казалось, она вполне ясно различает контуры их обветшалых башен и обломанных шпилей, тогда как Хелен пыталась вообще разглядеть храмы. Время от времени луч фонарика Джулии скакал по пустырю, указывая, куда смотреть; световой кружок выхватывал куски битого стекла, пятачки заиндевевшей земли и находил краски – бурую зелень и серебро крапивы, папоротника и чертополоха. Раз в луче заблестели глаза какого-то существа.
– Смотрите, вон!
– Кошка?
– Лиса! Видите, рыжий хвост!
Зверь метнулся, быстрый и переливчатый, точно стремительный ручей; лучи фонариков пытались его сопровождать. Потом Джулии и Хелен выключили фонарики, прислушиваясь к шелесту листьев и шороху земли. Вскоре стало жутковато. Подумалось о крысах, гадюках и бродягах. Прибавив шагу, они поспешили прочь от пустырей в укрытие улиц за станцией «Кэннон-стрит».
Там размещались конторы и банки; одни здания, выпотрошенные еще в 1940-м, так и стояли бесхозными, другие использовались, но в этот час субботнего вечера определить точное состояние любого из них было невозможно: все имели равно призрачный вид, по-своему более зловещий, чем пустыри на месте домов, полностью разрушенных взрывами.
Если возле Ладгейт-Серкус улицы были тихи, то здесь они казались абсолютно пустынными. Лишь иногда глубоко под разбитыми тротуарами слышалось громыханье поездов метро, словно орды громадных верещащих тварей продирались сквозь городские стоки; в известной степени, так оно и есть, подумала Хелен.
Она крепче ухватилась за руку Джулии. В затемнение покидать знакомые места всегда было тревожно. В душу закрадывалось своеобразное чувство – смесь паники и ужаса: словно идешь по стрельбищу, а на спине у тебя мишень...
– Нужно быть сумасшедшими, чтобы здесь оказаться, – прошептала Хелен.
– Это была ваша идея.
– Я знаю, только...
– Вам страшно?
– Да! Кто угодно может напасть из темноты.
– Раз мы никого не видим, нас тоже не видят. К тому же мы, вероятно, сойдем за парня с девушкой. На прошлой неделе я вышла в этой куртке и кепке, так одна шлюха, стоявшая в дверном проеме, сочла меня парнем и показала грудь – подсветила фонариком. Это было на Пиккадилли.
– Боже мой!
– Да. Знаете, как странно выглядит одна грудь, высвеченная в темноте!
Джулия замедлила шаг и махнула фонариком:
– Вот церковь Святого Клемента из детских стишков. Наверное, вон туда, к берегу Темзы, приносили апельсины и лимоны.
Хелен вспомнила апельсин – утренний подарок от Кей. Но сейчас утро и Кей казались страшно далекими.
Они были по другую сторону этого безумного, невероятного пейзажа.
Пересекли дорогу.
– Где мы сейчас?
– Наверное, это Истчип. Уже почти пришли.
– Почти пришли – куда?
– Всего лишь к очередной церкви. Вы разочарованы?
– Я думаю, сколько обратно добираться. Теперь уж нам точно глотки перережут.
– Какая вы бояка! – Джулия прошла чуть вперед и втянула Хелен в узкую брешь между двумя зданиями. Она что-то пробормотала – то ли «Айдел-лейн», то ли «Айдл-лейн».46 – Нам туда.
Хелен уперлась.
– Там слишком темно!
– Да тут совсем рядом.
Рука Джулии соскользнула с локтя Хелен к ее ладони, сжала пальцы и повела по уклонистой тропке, а чуть погодя дала знак остановиться. Взметнулся луч фонарика, и в его пляшущем свете Хелен различила абрис башни, изящной и высокой, с острым тонким шпилем, поднявшимся над арочными контрфорсами, а может, всего лишь пробоинами от бомб, ибо лишенная крыши церковь была выпотрошена и искорежена.
– Сент-Дунстан-Ист, – тихо сказала Джулия, глядя вверх. – После Большого пожара тысяча шестьсот шестьдесят шестого года ее заново отстроил Рен,47 как и большинство здешних церквей. Говорят, в этом проекте ему помогала дочь Джейн. Вроде бы сама укладывала последние камни наверху, потому что каменщик струхнул. Когда убрали леса, она легла здесь внизу, демонстрируя уверенность, что башня не рухнет... Я люблю здесь бывать. Представляю, как Джейн с кирпичами и мастерком взбиралась по ступеням башни. Наверняка, она была крепышом, хотя на портретах ее изображают бледноликой и хрупкой. Побудем здесь минутку? Вы не очень замерзли?
– Нет, ничего. Только внутрь не пойдем.
– Нет-нет, здесь постоим. Если держаться в тени, никакой разбойник или головорез нас ввек не разглядит.
Не разнимая рук, они обошли башню вокруг, ориентируясь по разбитому ограждению и осторожно нащупывая дорогу в искореженной земле. Каждая дверь в башню имела крыльцо из трех-четырех вытертых каменных ступеней; возле одной они присели. От камня исходил ледяной холод. Черные двери и стены совсем не отражали света, и Хелен едва различала Джулию в ее темной кепке и куртке.
Но уловила движение ее руки, когда та нырнула в карман и достала термос. Услышала влажный чмок пробки, покинувшей стеклянное горлышко. Джулия передала термос, Хелен поднесла его ко рту. Терпкое красное питье отыскало дорогу к губам и точно огнем опалило язык. Хелен глотнула, и почти сразу напряжение отпустило.
– Мы будто единственные, кто уцелел в городе, – прошептала она, возвращая флягу. – Как вы думаете, здесь привидения водятся?
Джулия сделала глоток. Отерла рот.
– Может, бродит призрак Самуэля Пипса.48 Он захаживал в эту церковь. Однажды здесь на него напала парочка грабителей.
– Не будь я пьяной, слушать бы такого не стала.
– Что-то вы быстро опьянели.
– Я уж до этого была пьяной, только не признавалась. Ладно, у меня день рожденья, имею право.
– Тогда мне тоже следует напиться. Что за радость надираться в одиночку?
Они выпили еще и посидели молча. Потом Хелен очень тихо запела:
Лимоны-апельсины! – звонят у Клементины.
Оладьи с утра! – звонят у Петра.
– Какие дурацкие слова, правда? – сказала она, оборвав пение. – Вот уж не думала, что еще их помню.
Ваша карта бита! – звонят у Маргариты.
Играем без обмана! – звонят у Иоанна.
– Вы мило поете, – сказала Джулия. – А про святую Елену там ничего не говорится?
– Кажется, нет. А что тогда прозвонили бы колокола?
– Вот уж не знаю. Может, «большие перемены»?
– Или «тюремные стены»... Как насчет святой Иулии?
– По-моему, такой святой вообще нет. И потом, она не рифмуется. Разве что, с чем-нибудь странным, вроде ульи.
– Пожалуй, вы самый не странный человек из всех, кого я встречала, Джулия.
Они говорили тихо, привалившись к черной башенной двери и повернувшись друг к другу. Когда Джулия рассмеялась, Хелен ощутила волну ее дыхания, теплого, пахнущего вином и чуть кисловатого от табака.
– Вам не странно, что по темноте вас притащили к руинам церкви? – спросила Джулия.
– Это чудесно.
– Выпейте еще вина, – усмехнулась Джулия.
Хелен покачала головой. Сердце колотилось в горле. Очень высоко и сильно, не давая сглотнуть.
– Я больше не хочу, – тихо проговорила Хелен. – Вообще-то, Джулия, я боюсь быть пьяной, когда я с вами.
Ей казалось, что не понять смысла ее слов нельзя, что они проникли сквозь тонкую, но упругую перепонку, прорвали ее, и теперь хлынет лавина неуправляемых чувств... Но Джулия вновь засмеялась и, видимо, отвернулась, потому что ее дыхание больше не касалось губ Хелен; когда она заговорила, голос ее звучал задумчиво и отрешенно:
– Как странно, ведь мы так мало знаем друг друга. Когда три недели назад мы пили чай у станции «Марилебон» – помните? – я бы в жизни не подумала, что буду вот так с вами сидеть...
– Почему вы тогда меня окликнули, Джулия? – помолчав, спросила Хелен. – Почему пригласили выпить чаю?
– Почему? – переспросила Джулия. – Сказать?.. Прямо боюсь. Пожалуй, вы меня возненавидите. Я это сделала... ну, из любопытства, так, наверное, можно выразиться.
