Уже сейчас, в четыре тридцать утра, из поездов и фургонов на платформы и тротуары вылетали связки газет с фотографией Тома. И в них – его заявление для «Пресс ассошиэйшн». И во вторник газеты накинутся на него. Я зажгла свет, надела халат и села в кресло. Т. Г. Хейли, лакей секретных служб, имя его замарано, не успев обозначиться, и это я, нет, мы, Сирина Фрум и ее начальники опозорили его. Кто поверит тому, что он написал о румынской цензуре, если его слова оплачены из секретных ассигнований? Наша дорогая «Сластена» подпорчена. Там были еще девять писателей, возможно, более важных, более нужных и незасвеченных. Я представляла себе, как говорят это на четвертом этаже: «проект сохранится». Я думала о том, что скажет Иэн Гамильтон. Из-за нервной бессонницы мои фантазии проецировались прямо на сетчатку. Я видела в темноте его бесплотную улыбку, и он отворачивался, пожав плечами. «Что ж, придется найти кого-нибудь другого. Жаль. Способный был парень». Наверное, я преувеличивала. Спендер пережил скандал с «Энкаунтером», и сам журнал остался жив. Но Спендер не был так уязвим. Тома воспримут как лжеца.
Я заснула на час, и меня разбудил будильник. Помылась и оделась, как в тумане; думать о предстоящем дне не было сил. Дом отсырел и выстыл за ночь, но в кухне было веселее. У Бриджет в девять был важный экзамен, и Трисия с Полиной снаряжали ей завтрак в дорогу. Кто-то из них налил мне кружку чаю; я сидела в сторонке и грела об нее руки, слушала, как они подшучивают друг над дружкой, и жалела, что не могу стать адвокатом по имущественному праву. Когда Полина спросила, почему у меня такой хмурый вид, я честно ответила, что не спала ночь. В утешение меня погладили по плечу и дали сэндвич с яичницей и беконом. Я чуть не расплакалась от такой доброты и вызвалась перемыть посуду, пока они собираются. Это успокаивало: домашнее хозяйство, горячая вода, пена, пар над чистыми мокрыми тарелками.
Из дома я уходила последней. Перед входной дверью среди рекламных листовок, рассыпавшихся по линолеуму, лежала открытка, адресованная мне. На картинке – берег Антигуа и женщина с корзиной цветов на голове. От Джереми Мотта.
«Сирина, привет. Сбежал от эдинбургской зимы. Какое счастье – сбросить, наконец, пальто. Приятное таинственное рандеву на прошлой неделе, много разговоров о тебе! Приезжай как-нибудь повидаться. Ццц. Джереми».
Рандеву? Разгадывать загадки не было настроения. Я сунула открытку в сумку и быстро пошла к метро. Старалась быть мужественной и фаталисткой. Буря местного значения, скандал из-за финансирования, в любом случае от меня ничего не зависит. Могу потерять любимого человека и работу, но смерть никому не угрожает.
Я решила просмотреть газеты в Камдене, чтобы меня не увидел с кипой кто-нибудь с работы. Поэтому остановилась на ледяном сквозняке, продувавшем зал перед кассами через два входа, и занялась борьбой с трепещущими листами. На первых полосах Тома не было, но все полноформатные газеты, и «Дейли мейл», и «Экспресс» дали статьи о нем с разными фотографиями. В основном – повторение прежнего с добавлением отрывков из его заявления в «Пресс ассошиэйшн». Везде с его словами, что он не знает никого из МИ-5. Нехорошо, но могло быть хуже. Без свежей информации история, скорее всего, заглохнет. Так что через двадцать минут, когда я шла по Керзон-стрит, походка моя была почти пружинистой. Еще через пять минут я подошла к конторе, и пульс у меня не изменился при виде лежавшего на столе конверта внутренней почты. Там было то, чего я и ожидала, – вызов в кабинет Таппа к 9.00. Я повесила пальто и поднялась на лифте.
Они ждали меня – Тапп, Наттинг, седоватый высохший джентльмен с пятого этажа и Макс. У меня было впечатление, что я иду навстречу тишине. Они пили кофе, но мне никто не предложил, только Тапп показал ладонью на свободный стул. На низком столике перед ними лежала стопка газетных вырезок. Рядом книга Тома. Тапп взял ее, раскрыл и прочел: «Сирине». Он бросил книгу на вырезки.
– Итак, мисс Фрум. Почему мы во всех газетах?
– Это идет не от меня.
Короткую паузу заполнило мягкое недоверчивое покашливание, после чего Тапп нейтральным тоном сказал:
– Вот как. – Затем: – Вы… видитесь с этим человеком?
«Видитесь» он произнес так, что глагол прозвучал непристойно. Я кивнула, обвела глазами собравшихся и встретила пристальный взгляд Макса. На этот раз он не отвел взгляд, и я его выдержала. Он только раз глянул в сторону – когда снова заговорил Тапп.
– С каких пор?
– С октября.
– Вы видитесь с ним в Лондоне?
– По большей части в Брайтоне. По выходным. Слушайте, он ничего не знает. Он не подозревает меня.
– Вот как. – Это было сказано тем же равнодушным тоном.
– А если и заподозрил бы, вряд ли захотел бы делиться с прессой.
Они наблюдали за мной, ждали продолжения. Я почувствовала себя такой дурой, какой, по всему судя, считали меня они. Тапп сказал:
– Вы сознаете, что попали в серьезную неприятность?
Вопрос был законный. Я кивнула.
– Скажите мне, почему вы так думаете.
– Потому что, по вашему мнению, я не умею держать язык за зубами.
Тапп сказал:
– Выразимся иначе: у нас есть сомнения в вашем профессионализме.
Питер Наттинг раскрыл папку у себя на коленях.
– Вы написали Максу доклад, рекомендуя взять Хейли.
– Да.
– Вы уже были любовницей Хейли, когда это писали?
– Безусловно, нет.
– Но у вас было чувство к нему.
– Нет. Это пришло позже.
Наттинг повернул голову, чтобы я полюбовалась его профилем, пока он придумывает, как еще выставить меня женщиной, использующей службу в личных интересах. Наконец он сказал:
– Мы взяли этого человека в «Сластену» по вашему совету.
Насколько я помнила, они сами назвали мне Хейли и отослали с его досье. Я сказала:
– Я не была знакома с Хейли. Макс послал меня в Брайтон с целью вовлечь его. Думаю, мы опаздывали.
Я могла бы сказать, что опаздывали из-за Таппа и Наттинга. Но, помолчав, добавила только:
– Хотя, если бы это зависело от меня, я бы безусловно его выбрала.
Макс повернулся на стуле.
– На самом деле, это так. По бумагам я счел его подходящим, и ясно, что ошибся. Нам срочно нужен был романист. Но у меня такое впечатление, что она положила на него глаз с самого начала.
Это «она» в моем присутствии меня резануло. Впрочем, я только что тоже обозначила Тома местоимением.
– Не так. Мне очень понравились его рассказы, и это заранее расположило меня к человеку.
Наттинг сказал:
– Не вижу большой разницы.
Я постаралась, чтобы мои слова не прозвучали оправданием.
– Он прекрасный писатель. Не понимаю, почему мы не можем гордиться, что привлекли его.
– Мы от него избавляемся, это очевидно, – сказал Тапп. – У нас нет выбора. Весь список может оказаться под угрозой. А что до романа – из Корнуолла, или как там…
– Полная ерунда, – вступил Наттинг, недоуменно качая головой. – Цивилизация развалилась из-за внутренних противоречий капитализма. Восхитительно.
– Должен сказать, мне отвратительна эта книга, – сказал Макс с энтузиазмом школьника-подлизы. – Не понимаю, как ей дали премию.
– Он пишет новый роман, – сказала я. – Кажется, многообещающий.
– Нет, спасибо, – сказал Тапп. – С ним расстались.
Высохший джентльмен вдруг встал и с раздраженным вздохом направился к двери.
– Я не хочу видеть в газетах новые статьи. Вечером я встречаюсь с редактором «Гардиан». Остальными, пожалуйста, займитесь сами. К обеду хочу видеть доклад у себя на столе.
Как только он вышел, Наттинг сказал:
– Это к тебе, Макс. И копии – нам. Приступай. Гарри, поделим редакторов как обычно.
– Уведомление «Д» [38]?
– Поздно. И будем глупо выглядеть. Теперь…
«Теперь» означало меня, но сперва мы дождались, когда уйдет Макс. На пороге он повернулся и перед тем, как задом выйти за дверь, посмотрел мне в глаза. На ничего не выражавшем лице я уловила тень торжества, хотя могла и ошибиться.
Мы послушали, как удаляются его шаги по коридору, и Наттинг сказал:
– Ходят слухи – вероятно, вы можете внести здесь ясность, – будто из-за вас он разорвал помолвку. И что вообще, миловидная девушка, вы можете вызвать осложнений больше, чем того стоите.
Я не нашлась, чем ответить. Тапп, беспрерывно куривший на протяжении всей беседы, зажег очередную сигарету. Он сказал:
– Мы уступили сильному давлению и модным доводам за то, чтобы брать на работу женщин. Результаты оказались приблизительно такими, как мы предсказывали.
Я поняла, что меня, наверное, уволят и терять мне нечего.
