— Давид Васильевич уже выздоравливает! — сердито сказала она. — Какое завещание?! С ума вы все сошли с этим завещанием, что ли? Он обязательно поправится, вот увидите!
Александр Васильевич впервые улыбнулся, и тут же стал похож на царя Давида. Но всё равно настойчиво повторил вопрос:
— Так ты знала?
— Так он правда, что ли, написал? — растерялась Аня. — Я думала, что это Вась… ваш сын так… э-э… пошутил.
— Пошутил… — опять повторил за ней Александр Васильевич. — Твоя бабушка в больнице сейчас?
— Конечно, где ж ей ещё быть… — Аня почему-то решила, что к царю Давиду брата не пустили, и предложила: — Позвонить ей? Она скажет врачу, и вам разрешать пройти.
— А ей кто разрешил? — спросил Александр Васильевич.
— Бабушке? — удивилась Аня. — Кто бы ей запретил, интересно знать…
— Интересно, — вроде бы согласился Александр Васильевич. — Да, мне это очень интересно. Я сейчас туда поеду и всё выясню.
— Подождите! — спохватилась Аня. — Раз уж вы всё равно туда, тогда захватите курагу, ладно? Бабушка не взяла утром, потому что она ещё жёсткая была, а сейчас уже настоялась, мягкая, хорошая… Захватите? Она очень полезная для сердца.
— Давай, — сказал Александр Васильевич, поднимаясь из-за стола. — Раз полезная для сердца, то захвачу.
— Я сейчас, — заторопилась Аня, вскакивая. — Мне её только в контейнер положить. Вот, и крышкой, и в пакетик, чтобы не протекло случайно… Но всё равно осторожней, не опрокиньте…
Он опять стоял посреди кухни неподвижно, заложив руки за спину, но смотрел уже не на холодильник, а на то, как она старательно запаковывает пластиковый контейнер. Взял у неё из рук пакет, покачал его на ладони и неожиданно спросил:
— У тебя деньги есть? Давиду сейчас много надо, да? Лечиться — дорого.
— Почему дорого? — не поняла Аня. — Лечащий врач — его ученик. Говорят, что лучше всех. Он взятку уж точно не потребует. А то, что Давиду Васильевичу приносить можно, — так это обыкновенный расход, как всегда. Даже ещё меньше. Всегда он много лишнего покупает, как захочет чего-нибудь — так на целую роту запасает. А сейчас бабушка ему не разрешит лишнего. А если вдруг на что-нибудь ещё нужно будет, так у меня деньги есть, много, почти двадцать шесть тысяч на сберкнижке. И ещё в доме четыре тысячи.
— Чего? — перебил её Александр Васильевич вроде бы даже с удивлением. Увидел, что она не понимает вопроса, и уточнил: — Какие тысячи? В какой валюте?
— В рублях, конечно…
Он вдруг коротко рассмеялся, и это показалось ей обидным. Конечно, он бизнесмен, у него другие представления о тысячах. Но она-то помнила, как царь Давид говорил о даме Маргарите: забыла, мол, как суп из топора варила.
— Не хмурься, — сказал Александр Васильевич, направляясь к выходу. — Я не над тобой смеюсь. Я над собой. И не надо бояться, я тебе верю.
Он ушёл, сопровождаемый охраной — всё как положено, всё как в кино про олигархов или президентов, — а Аня ещё долго думала, что же такое он имел в виду, чего ей не надо бояться и в чём он ей верит? Так ничего и не поняла, а потом и вовсе забыла, занявшись делами, которые никто не отменял из-за визитов олигархов с киношной охраной.
Времени-то этот визит занял не так много, конечно. Но Аня очень надеялась, что больше таких визитов не будет. Конечно, он брат царя Давида. Но и отец Васьки. И одно другого никак не извиняет.
Когда домашний телефон мяукнул капризным кошачьим голосом, Аня решила, что это бабушка звонит из больницы, из какого-нибудь кабинета врача, — наверное, у неё мобильник разрядился, вот она и звонит со стационарного. Так уже пару раз было. Поэтому Аня даже испугалась, услышав в трубке совсем чужой голос, причём — злой голос, громкий, хриплый… И кричал этот голос какие-то непонятные слова.
— Извините, — успела сказать она, уловив паузу в этом крике. — Вы, наверное, не туда попали?..
— Что?!! — заорали в трубке с новой силой. — Это ты не туда попала! Думаешь, победила, да? Думаешь, самая умная?!! Ты хоть понимаешь, что ты наделала?
— Что случилось? — тоже закричала она. — Вы можете нормально объяснить?
— Вот только не надо твоего театра, — уже гораздо тише сказал голос, и она его наконец узнала: Васька. Он был злой, но, по крайней мере, уже не орал. — Что ты отцу наговорила?
— Ничего не говорила, — растерялась Аня. — То есть сказала, что всё будет хорошо, Давид Васильевич выздоравливает, бояться не надо… А что с Александром Васильевичем? С ним ничего не случилось?
— С ним ничего! — Васька зло рассмеялся и опять заорал: — Он мне счета заблокировал! Ты это понимаешь?
— Нет, — призналась Аня. — Какие счета?
— Да все! — крикнул Васька. Получилось как-то жалобно. — Все счета! Я вообще без цента остался! Что ты ему обо мне наговорила?!
— Господи, я думала, правда что-то серьёзное случилось… — Аня с облегчением перевела дух. — Да мы вообще о вас не говорили. Две минуты и разговаривали всего. Потом Александр Васильевич взял курагу и поехал в больницу.
— Нет, ты точно ненормальная, — тоскливо сказал Васька. — Курага какая-то… По-твоему, остаться без денег — это ничего серьёзного, да?
— Вы что, голодаете? — сердито спросила Аня. — Вам жить негде? Вы замерзаете, ночуя в парке на скамейке? Василий, по-моему, вы просто не понимаете, что такое действительно остаться без денег. Без крыши над головой, без медицинской помощи, без родных, без надежды устроиться хоть на какую-нибудь работу! Вы молодой, здоровый, образованный! Вам можно найти работу, причём — хорошо оплачиваемую!
— Советовать она мне будет, — злобно сказал Васька. — Кухарка. Ты ещё пожалеешь…
Аня не дослушала и положила трубку. Она даже не расстроилась. Да, разговор был неприятный. Но от Васьки ничего другого ждать было нельзя, так что и сейчас расстраиваться не из-за чего. Чужой человек, с какими-то чужими проблемами, с какими-то дикими претензиями… Без денег он остался, бедненький. То, что чуть не остался без родного дяди, — это даже не вспоминает. Или на самом деле думает, что ни в чём не виноват? После того, что он натворил, царь Давид, наверное, больше не захочет его видеть. Значит, и Ане никогда больше не придётся его видеть.
…Она увидела Ваську на следующий же день. Понесла бомжам продукты — а увидела Ваську. Он сидел на импровизированном столе из бетонных плит на краю оврага за домом, где её всегда ждали два-три человека — тех, кто действительно голодал. Она бы, наверное, не подошла, если бы узнала его сразу. Сейчас никого из бомжей не было, а Васька был. Ну да, он же без цента остался. Обедать пришёл? Вот же бессовестный…
Аня подошла, молча положила пакеты на плиту, старательно укрыла их куском целлофановой плёнки — мало ли, вдруг дождь, — и повернулась, чтобы уходить. Васька, который всё время тоже молча наблюдал за ней каким-то ожидающим взглядом, вдруг схватил её за руку и потянул к себе.
— Вы с ума сошли? — холодно спросила Аня. — Немедленно отпустите.
Васька сжимал её запястье, не грубо, но настойчиво тянул к себе и смотрел ожидающими глазами. Аня расстроилась: неужели опять бить придётся? А что ещё с ним делать, она не знала.
Но тут Васька отпустил её руку, поднялся со своего насеста, посопел и хмуро сказал:
— Юстас, ты это… Ты не злись. В общем, я хотел прощения попросить. Ты меня простишь? Когда дядь Давид выйдет из больницы, я у него тоже попрошу. А то сейчас к нему не пускают.
Аня молча повернулась и пошла по тропинке вдоль чугунной ограды, мечтая, как в первый свой визит сюда, о том, чтобы в этой ограде прямо сейчас оказался бы какой-нибудь дополнительный вход. До ворот было далеко, а Васька шёл за ней, как привязанный, и всё время бубнил за спиной, что он был не в себе, в стрессе, в шоке, в отчаянии — ведь все счета заблокировали! Он же не знал, что она ни при чём, и вообще всё как-нибудь образуется, и дядь Давид его, конечно, простит, он никогда подолгу не сердится, не то, что она…
Аня почти не обращала внимания на все эти глупые, странные, необязательные слова, и думала: до угла буквально несколько шагов, а потом ещё несколько шагов до ворот, а потом её увидят с вахты — и ворота откроют заранее. И она избавится, наконец, от этого эгоистичного дурака.
Прямо перед поворотом Васька опять схватил её — за плечи, сильно, даже больно, — уткнулся лбом ей в висок и сердито спросил:
— Я тебе что, совсем не нравлюсь?
Ну вот, мы так не договаривались… Аня дёрнулась, но он только сильнее сжал её плечи, прижался к её спине и быстро заговорил:
— Я же извинился, ну! Ты меня даже слушать не хочешь… Я уже сто раз извинился! Ты что, не видишь, как я к тебе?.. Может, я в тебя сразу влюбился… А ты не понимаешь ничего… У тебя всё было бы! Всё! Что захотела бы… В Италию поехали бы… В Париж… Куда хочешь… Что ты хочешь, а? Что ты выпендриваешься?.. У меня терпение не железное… Тебе эта квартира нужна, да? У тебя такая же была бы! Или даже лучше!
