Родиковы философствования прервал телефонный звонок. Серафима сообщила, что удобное время — обед.
— Давай в час, — уточнил Родик. — Он у тебя пьет?
— Даже любит.
— Ну и хорошо. Сегодня все дела разбросаю, а завтра расслабимся. Дьявол, забыл! Я же завтра хотел с дочкой рисованием заняться… Давай на три перенесем?
— Хорошо. Счастливо. До встречи… Разбегаемся? — обращаясь уже к Михаилу Абрамовичу, спросил Родик.
— Еще один вопрос, Родик… Денег, которые мы получаем последние месяцы, катастрофически не хватает. Это не только мое мнение. Все понимают сложность ситуации. Тебе не говорят… Надо добавлять к постоянной части.
— Я знаю. Сколько, по-твоему, следует добавлять?
— Хотя бы тысяч по двадцать.
— Это нам. А сотрудникам?
— Тысячи по полторы. Это и из политических соображений стоит сделать. Наши внутренние проблемы будоражат коллектив.
— Да… Приличная сумма. Все повиснет на складе. Остальные направления, сам знаешь, на ладан дышат. Офис жрет много, надо его менять. С одной стороны, дорого, с другой — Гришу видеть противно. До майских праздников необходимо в новый переехать. Двух комнат достаточно. Терраблоки давай сокращать, а Сашу перепрофилировать или допрофилировать. Есть у меня на его счет мысль… Обсудим позднее, но сокращать терраблоки надо осторожно. Все же проверки банка будут проходить. Кстати, руководство завода просило открыть палатку и продавать продукты по нашим мелкооптовым ценам. Я обещал. Для нас это даже выгодно — остатки будем реализовывать. Можно пару терраблоковых девушек перевести туда. Рабочих придется сократить процентов на двадцать… В общем, возьми на себя эти вопросы. Саша один не справится. Да… Поездки на эти зарубежные выставки надо прекратить, валюту сейчас и здесь не проблема покупать. Короче, займись экономией.
— Займусь. Ты только Саше дай команду. Что ты решаешь по зарплатам? Тянуть не стоит.
— Готовь решение учредителей. Мнение коллектива мне ясно. Что я могу сделать? Попробуем ужаться. Нам добавим по пятнашке, хватит.
— Почему ты не берешь в расчет противогазы? Прибыль от первого транша будет огромной.
— Миша… Не дели шкуру неубитого медведя. Вот получим хоть рубль, тогда и будем в расчет брать. У меня плохие предчувствия, хотя я делаю все возможное. Давай не бежать впереди паровоза. Противогазы в понедельник двумя эшелонами двинутся к Павелецкой-товарной. В пятницу денег еще не было. Представь на секунду, что случится, если оплата не придет. Вадим Николаевич со своим «платеж пошел» носится несколько месяцев…
— Но на этот раз есть печать исполнения банка, выписка…
— Миша, сумма огромная. Где-то ведь должен быть ее эквивалент в валюте. А мы с тобой знаем, что произошло со всей валютой страны. Что изменилось? Мы можем открывать валютные счета, а Внешэкономбанк стал банкротом. Я не верю в такой платеж, а подделать документы — раз плюнуть. В банке сейчас любой документ состряпают.
— По спецодежде подобные суммы проходили.
— Вспомнил… Эти деньги были еще из социализма. Те самые, безналичные. Сегодня их нет. Эльдорадо кончилось. Надо заметить, что мы свой золотой песок рассыпали по дороге. Второй золотой лихорадки, думаю, не будет. Вернее, нас к возможным месторождениям не допустят. Деньги могут быть в природных ресурсах и высоких технологиях. К первым мы не имеем отношения, ко вторым — наша отчизна.
— Тогда зачем ты дал отмашку заводу отправлять противогазы?
— Рискнул… Как раньше в покере. Ответственность все равно не на нас. Жаль, правда, Лидию Степановну потеряю… Она мне этого не простит. Принц превратится в нищего.
— А ты знаешь условия оплаты железнодорожного тарифа за два эшелона?
— Примерно представляю…
— И что?
— Ничего. Зачем теперь гадать и пугаться? Дело сделано. Надейся, что скоро станем миллионерами, а пока добавим себе по пятнашке. Это не так мало. Давай разбегаться… У меня сегодня еще большой круг. Хочу его часам к пяти завершить. Вообще не отдыхаю… Мне на другой конец Москвы добраться надо к Льву Марковичу.
— Это Лев Маркович, который еврейский Центр «Хатиква» учредил?
— Да он. Чудит потихонечку старик.
— Привет ему от меня большой. Почему чудит? Он, по-моему, очень разумный. Ему сколько лет?
— Уже под восемьдесят.
— Молодец, все бегает.
— Не знаю, не знаю. Может быть, в этом возрасте уже о другом надо думать. Хотя физический и биологический возраст — не одно и то же. Он целый день по-своему коммерцию крутит. Всерьез его никто не воспринимает, но из уважения выслушивают. Последнее время он одержим мыслью о капельном орошении. Комиссара по воде из Израиля достал, он когда-то у него в учениках ходил. Меня с производством полимеров измучил. Я не могу ему объяснить, что у нас ставить такое промышленное производство утопично. Там вложения сумасшедшие, оборудование специальное требуется, оснастка… Я при нем на Борисовский завод позвонил, где меня каждая собака знает. Как ты думаешь, что мне в шутку ответили?
— Не знаю. Завод-то серьезный.
— Наши евреи все уже давно в Израиле. Звони туда, а мы даже тазики для белья выпустить не можем. Полиэтилена нет, оснастку сделать некому.
— Ты думаешь, что это была шутка? А мне кажется, что это реалии. Ведь действительно специалисты поразъехались. Может, Лев Маркович не так уж и чудит? Я читал, капельное орошение — вещь перспективная. Кстати, отечественная разработка. Это сложная математическая проблема.
— Не смеши. Израильтяне сами с усами. Их комиссар — математик, доктор наук. Да и вокруг него… А у нас где внедрять? В Таджикистане? Там надо не землю орошать, а головы. Кстати, хочешь, поехали со мной? Старик будет рад с тобой пообщаться.
— С удовольствием бы, но мама просила кое-что в аптеке купить, и Инка обещала к обеду приехать.
— Они с Галиной Моисеевной наконец сдружились?
— Что ты, еще хуже! Мама всегда была тяжелым человеком, а сейчас… Инну она видеть не может. Даже из комнаты не выходит, когда та приезжает.
— Да-а-а. Сочувствую, но мать есть мать. Я много отдал бы, чтобы моя со мной была. Все, заговорились. Поехал я.
— Езжай, у меня еще кое-какие дела есть. До понедельника.
Лев Маркович сидел в своем прокуренном кабинете с сигаретой в руке и, подслеповато щурясь, колдовал над усыпанной сигаретным пеплом шахматной доской.
— Добрый день, Лев Маркович. Вы сейчас пальцы себе обожжете, — приветствовал Родик. — Тут топор можно вешать. Хоть окно откройте.
— Родион, как я рад вас видеть! Не ворчите, вы еще молодой человек, а ругаете меня хуже Ироиды. Эта сварливая старуха мне окно открывать не разрешает. Боится, что простужусь. Курить запрещает, но я курю. Вы, верно, голодны. Ироида! Надо Родиона покормить обедом. Слышишь?
— А то я не знаю! — раздался из кухни голос Ироиды Захаровны. — Уже готовлю… Командир нашелся.
— Как ваши очаровательные девушки поживают? Почему они не приехали?
— Они навещают тещу в Дмитрове.
— У-у-у… Пока эта сварливая женщина готовит, давайте партийку в шахматы сгоняем?
— Мой уровень вы знаете. Вам будет неинтересно.
— Вы ошибаетесь. Шахматы — это игра. Можно знать правила, можно изучить комбинации, но от этого игра не перестает быть игрой. Доставьте старику удовольствие, а то в бизнес вы меня не берете, девушки меня уже не любят, к выпивке я никогда пристрастия не имел… Что старику осталось?
— Не прибедняйтесь. Вы старик еще о-го-го. Михаил Абрамович вам большой привет передавал. Он вашей активностью восхищается. Я тоже.
— Да-да. Ну расставляйте. Я буду черными, коль уж считаете, что я гроссмейстер.
Тонуть — так в море, а не в поганой луже.
Народная мудрость
Кооперативные, как их прозвали, кафе плодились по всей Москве в огромном количестве, занимая закутки первых этажей старых зданий. Помещения эти, как правило, были плохо приспособлены для общепита — раньше в них размещались мелкие конторки разного назначения, которые в перестройку практически перестали функционировать, но не были официально закрыты, и помещения продолжали числиться за ними. Директора конторок охотно отдавали их в аренду, получая основную часть арендной платы черным налом. Государственные организации, призванные проверять целевое использование помещений и их пригодность для той или иной коммерческой деятельности, тоже имели директоров, желающих обогатиться. Арендаторы, активно развивая в директорах воровские навыки и понимая, что помещения чужие и временные, сильно не тратясь, приспосабливали их для удовлетворения растущих потребностей граждан. Среди таких заведений все больше становилось кафе, не блещущих дизайном, но достаточно чистых и дешевых. Кормили и поили в них лучше, чем даже в некоторых государственных ресторанах, а обслуживать старались на достойном уровне. Это нравилось гражданам, и они с удовольствием ходили туда, если, конечно, что-то случайно оставалось от их мизерной зарплаты. Вероятно, остатков зарплаты было не так много, и в кооперативных кафе толкучки не наблюдалось. Именно поэтому Родик в последнее время для конфиденциальных переговоров стал использовать подобные заведения, находящиеся недалеко от дома или работы.
