Ознакомительная версия.
В холле послышались знакомые шаги.
— Саша?! — вскрикнула Зинаида. — Ты здесь откуда?
Остановилась в дверях как вкопанная, раскинув руки и даже присев немного. Недоумение, испуг. Как будто открыла шкаф — а там Топилин… Подозрительно оглядела кухню.
— Надо же… Са-а-аша…
Уже то, что она обращается к нему вот так — сама, в полный голос, — было вопреки заведенным правилам. Противоестественно. А она еще и смотрела в упор. Своим недоумевающим пристальным взглядом.
— Когда ты? Я и не видела.
Медленно выпрямилась. Руки опустила плетьми и стояла задумчивая, с выражением глубочайшего потрясения.
— А я сижу не пойму: вроде сквозняк был, а вроде нету.
В лице Зинаиды, как и в лице Марины Никитичны, свершились положенные перемены. У Зинаиды они с обратным знаком: ее лицо с началом приступа делалось необычайно подвижным. Как пластилин в неугомонных, ищущих конечную форму пальцах. Она не гримасничала. Еще нет. Но мимика уже сделалась нарочитой, излишней. Не осталось и следа от той умиротворенной, глотающей зевки Зинаиды, которую он наблюдал в гостях у Воропаевых.
Судя по всему, уже скоро. К завтрашнему утру — точно.
У Марины Никитичны к тому времени лицо осунется еще больше. Под глазами расползутся тени, скулы выступят, в уголки губ врежутся морщины. Так и войдут в очередной ступор — последовательно и неуклонно меняясь в лице: одна до отрешенности подвига, другая — до отрешенности вещи.
В юности он ненавидел эти маски. Трудно было сказать, какую больше.
— Зина, Саша приехал нас проведать, — сказала Марина Никитична подчеркнуто спокойно, будто ничего не происходило. — Я тебя предупреждала, помнишь? Он звонил.
Промолчала. Шагнула к столу, шаркнув тапком на хромой ноге. Посмотрев на Марину Никитичну так, будто вспомнила что-то бесконечно важное, Зинаида подошла к застекленной двери балкона. Встала там, приподнялась на цыпочки. Какой-то звук, прилетевший со двора, привлек ее внимание.
Отвернувшись, Топилин цеплял ложечкой фейхоа из розетки, тщательно слизывал.
— Я в клинику уже позвонила, — шепнула Марина Никитична. — Палату и машину с бригадой я заказала. На вечер. Они раньше не могут нас забрать. Что-то с машиной. Чинят. Да нам раньше и не понадобится.
Промолчал в ответ. Что говорить? И так ясно.
Доведя до сведения сына текущую сводку событий, Марина Никитична подлила себе чаю и подложила фейхоа в розетки: на какое-то время следовало занять себя чем-нибудь.
— Какая прелесть! — умильно пропела Зинаида. — Прелесть!
Видны ей были, скорей всего, крыши соседних низкорослых домов, ощетинившиеся телевизионными антеннами, и угол двора за спортивной площадкой.
— Как они, ах! Ломтики снега. Прелесть. Какая прелесть. Прямо с веток. Я тогда сказала: мне все равно, все равно. Все равно… Это же рябина, наверное. Рябина. Вон, грозди — вот и вот, и там… Я сказала: все равно, мне все равно! Ах! Как падают. Прелесть какая, смотрите, смотрите.
Эта часть, собственно, и была самой жуткой в ее метаморфозах перед приступом: Зинаида становилась лихорадочно-восторженной. Начинала восхищаться всем, на что падал взгляд. Из нее вырывались ворохи слов — хоть и сбивчивые, скомканные наползающим бредом, они не были еще бессмысленны, к ним невольно прислушивался, втягиваясь тем самым в расставленную ловушку. Самой опрометчивой глупостью было — слушать и гадать: она еще здесь или уже там…
— Мариночка, Мари-и-ина! — Зинаида выбросила руку в строну стола, вверх ладонью. — Иди скорей, посмотри на эту прелесть. Иди, иди. Марина!
Пальцы быстро сгибались и разгибались — будто билась выброшенная на берег плотва. Марина Никитична отхлебнула из кружки и поднялась. Подошла к Зинаиде, встала бок о бок.
В парном силуэте было что-то съедобное. «Мороженое, — подумал Топилин. — Рожок с двумя подтаявшими шариками». И мысленно выругался: нашел время…
— Видишь, видишь?! Вон! — шептала Зинаида. — Вон там. Я всегда говорила. Вон там. Видишь?
— Вижу, вижу, Зиночка, — сказала Марина Никитична и погладила ее по спине.
Резко отмахнувшись, Зинаида отбросила руку Марины Никитичны. Для верности дернула несколько раз локтем в пустоте, громко сопя. Похлопала себя по плечу, отряхнула. От лоджии при этом ни на секунду не отвернулась.
И снова как ни в чем не бывало Марина Никитична возвратилась к столу.
— Чаю, говорю, подлить?
Она включила электрический чайник и осталась стоять возле него — чтобы Зинаида не опрокинула, если продолжит размахивать руками.
«Нужно все-таки что-то сказать», — подсказывал себе Топилин.
Но Марина Никитична, как часто случалось, опередила сына.
— Я справлюсь, как всегда. Не терзайся. Всё будет хорошо. К тому же Хорватов обещал в случае экстренной необходимости выслать бригаду на личной машине. У него большая.
— Я могу, если надо, — промямлил Топилин.
Марина Никитична перебила.
— Я сказала ему, что тебя в городе нет. Всё будет хорошо, Саш. Не в первый раз.
Он ушел через двадцать минут, когда по тишине, сгустившейся возле стеклянной двери, стало понятно, что Зинаида — как всегда, не прощаясь — отправилась дальше по своей невидимой чаще, наводненной чудесами и ужасом, — то ужасом, то чудесами, которые будут мелькать перед ней и кружиться, пока не погаснет свет.
Оставив за спиной квартиру с двумя пожилыми женщинами, у одной из которых вот-вот оборвется сознание, Топилин мчался назад, в «Яблоневые зори».
«Санитары, палата, всё будет хорошо».
В один из приступов, вместо того чтобы восхищаться и лепетать без умолку, Зинаида принялась танцевать. Как на дискотеке.
«Не мой это подвиг, мама. Что тут непонятного? Не мой!»
Столько раз хотел высказать ей — а лучше выкрикнуть эти нехитрые грубые слова. Так и не собрался, не выкрикнул. Сначала робел перед ней. Позже — ее жалел. А потом поздно стало: взрослый мужик, бизнесмен и так далее. Какая разница, что ты думаешь обо всей этой зинаиде. Знай башляй, не нервничай… Впрочем, куда там — выкрикнуть. Прошипеть. Всегда оставался в этой истории ящеркой, которую придавило рухнувшей глыбой. Уже и хвост откинул, и в струнку вытянулся, а все равно не выползти никак.
На въезде в поселок, у самого шлагбаума, встретил Шанина. Тот менял колесо на своей «Инфинити». Куртку снял, остался в одном свитере. Встал так, что незаметно не прошмыгнешь. Топилин подъехал, Шанин разогнулся, уперев руку в поясницу. Узнал — и сходу разговор затеял, не дожидаясь даже, пока Топилин остановится и опустит окно.
— Не ожидал тебя здесь встретить.
— Сам-то какими судьбами?
— Да так, — замялся Шанин. — Расскажу. Ты-то что тут делаешь? Я слышал, вы с Антоном разбежались? Столько лет вместе… Что не поделили? Слышал, женщина замешана. Не поверил. Чтобы два взрослых мужика… Что случилось, Саш?
— Да ничего, Саш, — Топилин, как и его собеседник, продолжал держать приветливую улыбку. — Видимо, время мое подошло. Устал под Литвиновыми ходить. Когда-то нужно и свое собственное начать.
Шанин потянулся, чтобы пожать ему руку, но вспомнил, что руки грязные, и вместо этого по-сталински повертел ладошкой.
— Правильно мыслишь.
На заднем сиденье «Инфинити» поднялась лохматая морда Берга. Сверкнул на людей задумчиво пуговичными глазками сквозь шелковые завитушки и отвернулся.
— А этот что у тебя делает? — удивился Топилин.
Шанин посмотрел на Берга, наклонил голову, посмотрел под другим углом.
— Да понравился. Себе забрал.
— Как забрал?
— Мне вообще-то тут цех швейный толкали, — продолжил Шанин. — Но он мне на хрен не впал, этот цех. В черную работают. А я с криминалом дел не имею, ты знаешь. Но, — он развел руками, — большой человек толкал. Погонистый. Неудобно было сходу отказывать. Пришлось приехать, посмотреть, сделать вид. Скажу, экономически нецелесообразно. Посчитал мощности, оценил логистику… в общем, наплету по-умному. А этого, — он ткнул себе за спину. — Забрал. Раз уж у них распродажа. Добрый волкодав. Только грустный.
Берг так и сидел, уставившись на дорогу. Топилин представил себе, какой праздник победившего бета-самца разразится в ближайшее время у Боба — морду его пятнистую, сияющую, с вывалившимся в блаженстве языком представил. И засмеялся.
— Ты чего? — подмигнул Шанин.
— Я теперь часто смеюсь. Не обращай внимания.
— А, у меня тоже было, — Шанин кивнул понимающе. — Когда первую партию собственного производства распродал, я тогда ржал как ненормальный, остановиться не мог.
«Понимаю, Саня. Понимаю. Слышал бы ты, как я твою историю на этих дачах рассказывал».
— Давай-ка я тебе с колесом помогу, — предложил Топилин, вылезая из машины.
— Спасибо, добрый человек. Спина долбит, сил нет. Поехал без водителя. А тут колесо.
Работы с колесом оставалось немного: гайки подкрутить, бросить пробитое в багажник.
— Антон тебя ищет, — сказал Шанин, когда прощались.
Ознакомительная версия.
