Умри он, не дожив до тридцати, его бы помнили только соседи — как местного остроумца, хорошего пианиста, ненадежного должника, неунывающего жеребца, бывшего «трамвайного кондуктора, мусорщика, библиотекаря, страхового агента, книготорговца» и помощника редактора в маленьком издательстве, выпускавшем каталоги товаров различных фирм. Жизнь Миллера в то время не имела никакого конкретного направления. Он был блестящим собеседником, но в сущности ему не с кем было беседовать. Как он пишет сам, «поскольку я произошел от бруклинских родителей, не имевших дела с людьми искусства, то я таких людей и не встречал. Я изо всех сил старался познакомиться с кем-нибудь, кто обладал бы хоть какой-то культурой. В то время для меня сказать, что я хочу быть писателем, было все равно, что сказать: «Я хочу быть святым, мучеником, Богом. Это было столь же великим, столь же отдаленным и столь же недоступным».
Ему почти тридцать. Через несколько лет Хемингуэй напишет «Фиесту», а Фицджеральд «Великого Гэтсби» — оба писателя так много уже сделали к тридцати годам. А Миллеру к тридцати удалось добиться лишь того, что его взяли на телеграф одним из управляющих.
Тем не менее именно тут по-настоящему начинается его литературный путь. И его сексуальный путь тоже. Никогда еще литература не знала подобного симбиоза. Миллер, может быть, единственный писатель во всей истории литературы, о котором можно с большой долей уверенности сказать, что, если бы не его сексуальные чудеса, не было бы, пожалуй, и его литературных чудес. И с другой стороны, если бы не его успех как писателя, неизвестно, сохранил бы он так надолго свою жизнеспособность как мужчина.
На долю Миллера досталось немало похвал, в том числе от таких магараджей литературы, как Томас Элиот, Эзра Паунд, Эдмунд Уилсон. Паунд ограничился замечанием, шецдшим в самый корень: «Вот неприличная книжка, заслуживающая того, чтобы ее читали». Элиот, который даже у Шелли видел сатанинское начало, стал, однако, горячим поклонником Миллера и даже послал автору письмо (хотя и не выступил все же публично). Уилсон был автором одной из первых хвалебных (и, разумеется, накрахмаленных) рецензий на «Тропик Рака». Джордж Оруэлл написал в своем прекрасном очерке: «Это роман человека, который счастлив», — а для Оруэлла счастье было едва ли не первой добродетелью. И далее: «Это единственный оригинальный прозаик из всех появившихся за последние годы в англоязычных странах, который представляет собой определенную ценность».
Так писали в тридцатые годы. С тех пор Миллеру было не занимать почитателей. Небольшая, но весьма престижная часть литературного мира в последние сорок лет рассматривает его как величайшего из современных американских писателей. Не будет преувеличением сказать, что Генри Миллер оказал влияние на стиль половины хороших американских поэтов и писателей нашего времени. Стоит задаться вопросом: были бы столь различные книги, как «Голый завтрак» Уильяма Берроуза, «Жалоба портного» Филипа Рота, «Боязнь полета» Эрики Йонг и «Почему мы во Вьетнаме» автора этого предисловия, — были бы эти книги приняты так же хорошо (или написаны так же свободно), если бы не орошение, произведенное Генри Миллером в американской литературе? Даже писатель, столь далекий от Миллера по своим задачам, как Сол Беллоу, показывает в романе «Приключения Оги Марча», что многим обязан Миллеру. Влияние Миллера велико. Тридцать лет назад молодые писатели учились своему ремеслу по его книгам наравне с книгами Хемингуэя и Фолкнера, Вулфа и Фицджеральда. Может быть, ни один американский писатель двадцатого века, за исключением Хемингуэя, не оказал такого влияния на американскую, да и не только американскую литературу.
Генри Миллер и русские на западе. О русской версии романа
Г. Поляк
Среди героев «Тропика Рака» мы видим многих русских людей — парижан, эмигрировавших после революции из России. Поэтому не будем удивляться той бурной реакции, которой они встретили роман Генри Миллера.
В свое время князь Степан Татищев прислал мне статью своего отца, из которой выяснилось, что первым из русских в Париже, обратившим внимание на Миллера, был Николай Бердяев — он почувствовал в нем созвучие с «Философией неравенства». «Едва ли существуют две другие книги, — писал позднее Георгий Адамович, — о которых сейчас было бы больше толков и споров, чем о романах Генри Миллера «Тропик Рака» и «Тропик Козерога». По крайней мере во Франции, и не только среди французов, но и среди русских, живущих во Франции, в частности, в здешней русской «культурной верхушке»… В основе этих книг лежит мечта о свободе, да и не только мечта, а чувство свободы, осуществление свободы — свободы от всего решительно, главным образом от истории и исторической необходимости. Не будь Миллер плоть от плоти довоенной монпарнасской богемы, не будь он безумцем знакомого книжно-художественного толка, с цитатами из Андре Бретона и переходами из кафе «Дом» в «Куполь», его свидетельство, его бунт против того, на чем держится строй и порядок жизни, был бы, конечно, богаче и глубже». И далее: «В сущности это бесконечный, непрерывный поток воспоминаний, замечаний, мыслей, сцен, образов — будто автор страдает каким-то мозговым недержанием и пишет для облегчения». «Я человек сложный, небрежный, смелый, пылкий, непристойный, шумный, вдумчивый, совестливый, и я дьявольски искренен», — говорит Миллер о самом себе».
На русском языке «Тропик Рака» впервые был издан в 1964 году тиражом 200 экземпляров. Это издание, по просьбе Генри Миллера, предпринял Барни Россет — в память о русских героях «Тропика Рака».
В 1965 году Россет, набивши чемодан «русскими книгами» Миллера, повез их в Москву, но на таможне их отобрали. Остальная часть тиража сгорела в Нью-Йорке. В результате в мире осталось не более двадцати экземпляров, — они продаются на аукционах как библиографическая редкость.
По подсчетам, которые как-то ради интереса мы сделали с Вагричем Бахчаняном, в Москве было всего три экземпляра романа, обладателем одного из них оказался я.
Напечатанный в журнале перевод «Тропика Рака», возможно, покажется читателям абсолютно современным, на самом же деле он был сделан в 1962 году. Его автор — эмигрант Георгий (Джордж) Егоров — человек замечательно интересной судьбы. Он появился в Нью-Йорке вскоре после войны, учился в Нью-Йоркском университете, был дружен со многими из будущих звезд Голливуда, виделся с ними в «Рашен ти рум» — излюбленном месте встреч русских эмигрантов. Были среди его тогдашних друзей молодые Юл Бриннер и Чарлз Бронсон, которые и увезли его в Голливуд. Там Егоров писал русские диалоги для американских фильмов и изредка в этих фильмах даже снимался.
Дальнейшие следы Джорджа Егорова теряются: по-видимому, он сменил фамилию и, как многие русские тех лет, растворился в американском обществе.
Можно сказать, что Генри Миллер оказал немалое влияние на некоторых современных писателей-эмигрантов. Можно сказать — даже больше чем влияние. Но это уже отдельная тема, которая уведет нас слишком далеко за рамки этой заметки.
Неслыханных размеров (франц.).
Как яйцо, подпрыгивающее в струе воды (франц.).
Мировая скорбь (нем.).
Мировоззренческая позиция (нем.).
Это было бы так прекрасно (нем.).
Трубач из Зекингсна… Союз физкультурников… налево кругом, направо кругом…(нем).
Прекрасное сегодня! (франц.)
Очарование любви (франц.).
До свидания (франц)
Таким образом, все будет в порядке (франц.).
Таким образом, все устроится (франц.).
Дорогой (франц.).
Скорее, милый, скорее! О, как хорошо! (франц.)
Делай что хочешь! (старофранц.)
Привет миру! (франц.) — поэма Уолта Уитмена
Перевод с французского К. К. Кузьминского.
The Diary of Anaïs Nin (vol. 1) (New York: The Swallow Press and Harcourt, Brace & World, Inc., 1966), p. 62.
