— Чего звенишь пустое, придурок, сброшенный с колокольни! Нет у меня никого! Одна маюсь! — вспылила женщина.
— И надолго?
— Как сама захочу! Твоего совета не буду спрашивать!
— Так ты возьмешь Лянку?
— Пусть приходят! Хоть сегодня. Только не пойму, чем они тебе так досадили, что хочешь от них скорее отделаться и спихнуть ко мне?
— Ой, Кать! Уж не хотел говорить, да вынудила меня эта Лянка сама взялась за детскую комнату. Побелила заново, обои другие поклеила. Перекрасила окна, двери, полы и батареи. Конечно, не без последствий. Надорвалась, траванулась запахами. Ведь кругом одна. Просили ее дождаться отпуска Мишки, но куда там! Закусила удила, никого не стала слушать и сделала все по-своему. Ни с кем не посоветовалась. Полы зеленой краской покрыла. Чтоб они зимой траву напоминали. И теперь счастливая! Рыгает через все дыры, не успевая до толчка. Зато на стенах всякая хренатень. Какие-то розовые рахиты! С рогами и хвостами, а она зовет их мультиобоями и говорит, что еле сумела их достать. Когда сказала, сколько за них отслюнила, я чуть усидел. Не будь она беременной, вломил бы ей чертей по самые уши. А она глянула на мой разинутый рот, видно, что-то до нее дошло, и говорит мне:
— Знаете, эти обои сейчас в самом спросе и считаются сверхмодными! Их по записи продают. За месяц вперед заказывать надо. Вот тут меня прорвало, когда узнал, что обои эти стоили целой Мишкиной зарплаты, а детская, всего четырнадцать квадратов! Тут и я не поскупился. Все высказал, что на душе скопилось. Обозвал ее по-черному. Все что знал и придумал на ходу. Она заревела, а я в голос взвыл от такой невестки. То она занавески во всем доме поменяла на новые, то мебель спальни заменила на современную. То все пуховые подушки на синтетические сменила. И нашу с тобой гордость сервиз «Мадона» вынесла в гараж, а вместо него поставила небьющийся набор из темных тарелок. Как из них есть, ума не приложу. А Лянка их практичными, эстетичными называет. Зато «Мадона» — пещера, отсталость и каменный век! — вытер пот со лба Хасан и, глянув на Катю, удивился:
— Чего хохочешь? Чему радуешься?
— Склеротик! А разве я не о том рассказывала, когда с Лянкой погрызлась? Она из-за того и смылась от меня, что я ей всю биографию напомнила. Назвала всем, что вспомнилось и ничего не смолчала дуре. Она вам обоим сколько времени на меня клепала. Ты ж базарить прибегал ко мне! Брызгал здесь во все углы и меня по макушку обосрал! Теперь дошло, какую дуру Мишка взял? Она в своей деревне из говна не вылезала, зато здесь в городе дорвалась. Вздумала над всеми верх взять. Я не поддалась, так вас схомутала! — хохотала баба.
— Мишка не враз раскололся мне, во что Лянкина затея обошлась. А потом признался, мол, все холостяцкие сбереженья потратил, а ей все мало. Фантазий полный подол, а руки дырявые. Деньги беречь не умеет. Стали говорить с нею, толку нет. Залилась слезами, слушать никого не хочет. Пришлось пригрозить ей, мол, не посмотрим что беременная, отселим тебя в отдельную комнату, кормить будем, но жить сама станешь. К нам не зайдешь. Когда ребенок на ноги встанет, мы его себе оставим, а ты уходи куда хочешь.
— Ну и как Лянка на это? — загорелись любопытством глаза Кати.
— Ничего не ответила. Но и просить перестала. Сразу все желания пропали. Теперь только с работы вернется, разом в огород, если время есть. А нет, в доме управляется молча. Уже не достает никого. Но за нее токсикоз всех измучил. Прямо наказанье какое-то!
— Все бабы через это прошли. Она не особая. Жива будет!
— Кать! Я Аслана хочу навестить, съезжу в село. Чую у него семья уже получилась. Может, там наша помощь нужна. А то и вовсе забыли сына. Все внимание Мишке с Лянкой. Аслан словно подкидыш в селе. Пора его проведать. Уж и не знаю, на сколько я там осяду, ты мою пару голубков хотя бы по телефону контролируй. Мишка уже срываться стал на Лянку. Ругает ее часто. Боюсь, чтоб до родов не разбежались. Ляну не гнать, ее воспитывать надо. Хватит ли у сына терпения…
— Трудная она девка! Характер и норов дурные. Ломать придется. Но чтобы не разбежались, им нужно дать шанс понять друг друга получше.
— Ты это о чем? — не понял Хасан.
— Пусть Лянка до родов поживет у меня. Такое им обоим полезно, — предложила Катя.
— Она от Мишки ни на шаг. Слишком любит его. С работы всякий час звонит. Зубами за него держится. Я, честно говоря, завидую ему, меня так не любили, — покраснел невольно.
— Не знаю, надолго ли ее хватит. А тебе грешно сетовать. Ты сам во всем виноват. Я любила тебя больше жизни. Потому и сегодня одна. Хотя давно могла устроить свою судьбу. Не смотри что калека, предложенья были. И нимало. Серьезные люди приходили. Да отказала я им. А все от того, что ты стоишь на пути. Даже сегодня, — умолкла Катя.
— Почему ж гонишь, не хочешь жить вместе, ведь я давно просил тебя о том…
— Я и теперь люблю! Хасана! Но не могу простить козла, какой живет в тебе!
— Любимых прощают! И забывают их ошибки. Ты столько лет меня коришь! А ведь я и без твоих упреков нимало пережил и наказан судьбой. Ты все знаешь сама, но продолжаешь мучить. Если бы любила, давно пощадила и забыла прошлое. Мы уже давно состарились. А помним давние ошибки и живем, как состарившиеся дети. Все играем друг другом. Вот только забываем о времени, упускаем годы. Они нас за это еще накажут. Вот это нам невозможно станет исправить и изменить, — сказал человек грустно.
— Ты меня ругаешь за неродившегося ребенка! Упрекаешь, что я не смогла ужиться с Лянкой. Теперь сам все понял и мучаешься с нею. Грозишь невестке. А ведь Мишанька уже был. Не пожалел ты его. Оставил меня беспомощной. Ладно, я извелась. Но сын за что страдал? Он перенес столько, что тебе и в страшном сне не привидятся такие муки. Разве могу забыть их? Ведь он мой ребенок, моя кровь! Как мне простить, как убить свою память? Ведь вот и теперь она болит. Ночами снова вижу во сне, как просит Мишанька хлеба, маленький, голодный, несчастный. А у меня нет сил дотянуться к нему, чтоб погладить голову и пожалеть. И снова прошу Бога дать мне силы, чтоб вырастить сына, не допустить его смерти от голода и горя. Только ты этого никогда не поймешь! Ты не любил нас с сыном. Мы оказались случайно в твоей жизни, как транзитные пассажиры. Вот и высадил, выкинул на первой станции. Лишними оказались, ненужными, чего же сетуешь, что мы к тебе несправедливы…
— Я все знаю и помню. Одна беда, время не повернуть и ничего не исправить. Если не можешь забыть, о чем говорим. Нет в тебе даже капли тепла ко мне. Такое не вымолишь…
— А где ты его потерял тогда? Мы с Мишкой очень нуждались в нем. И ждали… Только напрасно. Вычеркнул, вырвал и выбросил. Оттого, отболев, обратно не приживемся. Сын может сумеет забыть и простить. А я не смогу, — выдохнула Катя, добавив:
— Останемся дедом и бабкой, может, наши внуки будут счастливы.
— Рано себя списывать. Мы еще детям нужны. Чтоб нашу потерю не повторили. Слышь, Катя? Осерчал и я на Лянку, но что взять с беременной? Вот родит, успокоится, тогда возьмемся за нее. А сейчас нельзя ломать натуру через колено, перегнуть можно. Придется потерпеть. Итак я наговорил ей лишнее. А нужно было сдержаться мне.
— Устал ты, Хасан! Всю жизнь суетишься, мечешься, бьешься за каждую копейку, а она меж пальцев, как вода. И не удержать. Хотя уже не для себя, для детей стараемся. Они нас не понимают…
— Недавно купил Мишке куртку. Самую супермодную. Она ему не понравилась. Не носит. Разные вкусы. А вломил за нее будь здоров сколько. Вот и выкинул деньги. Разве легко они мне даются. Или вот сделал ремонт в доме. Лянке не понравилось. Оглядела все и сказала:
— Пещера! В таком доме дышать можно, а жить нельзя…
— Знаешь, сколько всадил в ремонт? Новый «Мерседес» мог купить на эти «бабки». И тоже не для себя, для них старался. Сам и в мастерской перекантуюсь. Я как услышал Лянкино о ремонте, опустился в гараж и взвыл в голос. Понял, все насмарку. Вот где было больно. Мишка даже не пришел. Он, понятно, с женой согласился. А я и теперь ночами не сплю. Всяк кусок поперек горла колом становится. Это во что теперь выльется новый ремонт, переживу ли я его?
— Да не спеши. Может Аслану понравится. Тогда зачем переделывать?
— Он не хочет жить в городе. Я его спрашивал. Там в селе сын сам себе хозяин. Никто не укажет, не навяжет. А в городе мы все. Уже помеха ему.
— Если у Аслана есть жена, ее одну он станет слушать. Он такой! Я его поняла. Но, как я чувствую, женщина сильная, ведь сумела прибрать к рукам нашего мальчонку!
— Хорош мальчишка! Ему уж сколько лет! Ты хоть помнишь? Я в его годы давно отцом был. А он свое по зонам растерял! — говорил Хасан, сжимая ладони в кулаки.
— Успокойся, он свое возьмет у судьбы! Было бы здоровье! — накрыла женщина на стол, кормила человека как когда-то, давным-давно.
Хасан ел не спеша. И будто невзначай подметил:
