Ознакомительная версия.
Но, шагая вперед – ведь жизнь такая длинная! – пойми: ничья душа не может принадлежать никакому смертному. Она принадлежит Богу. Не в религиозном смысле (меня настораживают догматы), а в самом простом. Смертный, как и ребенок, может отдать ее за яркую игрушку (и не будем обвинять его в этом – все мы не святые!), а Бог – сохранит и не даст ей превратиться в мусор. Я думала об этом в таких условиях, которые тебе трудно представить. Эти мысли спасли меня, дали силы и… прощение.
– Но почему мы должны так страдать?
– А это уже наша природная сущность! И ничего с этим не поделаешь… Бабы – дуры! Мы видим только то, что хотим видеть. И слышим то, что хотим слышать. Наверное, поэтому и ничего не понимаем в этой жизни… до определенного возраста. Ведь мир изначально создан для мужчин. Об этом, кстати, мне сказала Габриэль Шанель по прозвищу Коко…
– Вы знали Коко Шанель?
– Знала, знала… И не делай таких круглых глаз! Ты считаешь, что Эдит Береш не достойна таких знакомств? Я никому еще об этом не рассказывала… И уже не расскажу. Только тебе. Но – что?..
Удивительная штука: сидя тут в одиночестве, я часто вспоминаю, как впервые увидела вот это кресло… На ярмарке… Много-много лет назад… И мне кажется, что это – самое яркое воспоминание моей жизни. Потому что оно и до сих пор со мной. Жизнь в конце концов сводится к деталям. Наверное, Габриэль вспоминала те ножницы, которые всегда носила с собой в сумке…
Я до сих пор не знаю, почему она обратила на меня внимание? Ведь не только из-за того ужасного костюма из белого «джерси» или банальнейшего фильма, который мы привезли на кинофестиваль. В жизни бывают удивительные совпадения, когда случайно в нужный час, в нужном месте встречаются люди, одинаково чувствующие, с похожими судьбами. Только тогда я еще ничего не знала о том, как сложится моя…
Габриэль рассказывала мне об Артуре Кепеле – единственном мужчине, которого она по-настоящему любила. Это был рафинированный аристократ-англичанин, в которого она влюбилась с первого взгляда во дворце Руайо. Когда эта женщина – гордая, резкая и независимая – рассказывала об этом, ее глаза были полны слез… И тогда она говорила: «К черту!» и гневно раскалывала щипцами панцирь лангуста (мы тогда обедали в «Куполе»).
Кепел не мог жениться на модистке! Он взял в жены леди из высшего общества – Диану Листер, а через год после свадьбы погиб в автокатастрофе… После у Коко были князья, лорды, герцоги, пэры, поэты, художники, офицеры и генералы… Но она оставалась одинокой. Она сказала мне то, что потом много раз повторяла в своих интервью: «Женщина не может быть счастлива, если она не любит. Но женщина, которую не любят, – это ноль и больше ничего! Молодая она или старая – она должна чувствовать любовь. Женщина, которую не любят, – пропащая. Она может спокойно умереть». «Если вас любят, почему вы – одна?» – спросила я. «Да… Герцог Вестминстерский сватался ко мне. И знаете, что я ему ответила? Герцогинь много, а Коко Шанель – одна!» – сказала она.
Но, я думаю, секрет не в этом. Недаром же в конце жизни она поставила красивый памятник на могиле Артура Кепела и поселилась неподалеку… Ни одна женщина не рождается только для того, чтобы сделать карьеру. Мне так кажется. Хотя, возможно, я слишком старомодна… Успех, слава, деньги, поклонники – все это может быть только дополнением. Причем очень незначительным. Мужчина может пожертвовать любовью ради всего этого, женщина – бросит весь этот хлам ради того, чтобы найти «рай в шалаше». Который потом, к сожалению, может оказаться призрачным. Мужчина существует в плоском мире, женщина – в многомерном. И неизвестно, что лучше. В плоском все логично и понятно, все имеет свое оправдание, все – даже после полного краха! – обновляется рано или поздно. В многомерном – все так запутанно, так непредсказуемо и… страшно. Поэтому женщина и старается прилепиться к надежной поверхности, растечься по ней, как вода, чтобы у нее была хоть какая-нибудь защита и равновесие. Но плоская поверхность имеет свойство переворачиваться, и тогда вода снова собирается в одинокую каплю и падает в океан жизни. В эту пропасть, оставаясь наедине со своими воспоминаниями, неразрешенными вопросами, которые не оставляют ее до самой старости. Может быть, это обыкновенный маразм? (Стефке вспомнился отчаянный возглас Ляли Брониславовны: «За что он меня не любил?!») Когда я поняла это, то перестала обвинять женщин в чем бы то ни было.
– Но почему жизнь так несправедлива?!
– Матерь Божья, что за глобальные вопросы крутятся в твоей еще юной головке? Не думай об этом. Жизнь такая, какою мы ее делаем. Она посылает нам испытания, и чем незначительней человек, тем меньше этих испытаний. Но без них как ты узнаешь о себе всю правду? Поэтому жизнь – прекрасна!
– Тогда… почему вы тут? Почему о вас никто не знает?! Почему вы едите эту мерзкую манную кашу на завтрак? А все думают, что вы живете в Америке на собственной вилле!
– Не смеши меня, ребенок! Кроме манной каши я еще пью чудесный кофе, который ты принесла! Сижу в своем любимом кресле и вижу этот красивый лес из окна. Все мое – со мною! Ты думаешь, я тут сама? Плохо же ты меня знаешь! Если бы у тебя было достаточно воображения, ты бы увидела возле меня целую толпу потрясающих собеседников! Еще каких! Шекспир, Данте, Пастернак, Булгаков, Сара Бернар, Габриэль, Сартр, Кокто, Моди, Ахматова – их так много… И все такие разные. Мне интересно с ними. Иногда мы даже спорим… А теперь помолчим немного. Я устала…
– Эдит, у вас был когда-нибудь… серебряный крестик?..
– Был. Я всегда его носила. Отцовский крестик… Но он давно уже не у меня. И я об этом не жалею.
– Почему?
– О, это длинная история. Хотя и короткая… Когда я отбывала наказание, какая-то добрая женщина все годы присылала мне посылки со всем необходимым. Мы ведь быстро изнашивались в тех условиях – теряли зубы, ногти, волосы… А я сохранила все это благодаря тем посылкам. Когда одна из моих товарок выходила на свободу, я передала через нее той доброй женщине свой крестик. Единственное, что у меня тогда было… Наверное, он и сейчас где-то существует. Вещи более живучи, чем люди.
– Он совсем рядом, Эдит… Тут, через три комнаты от вашей…
– То есть? Что ты несешь, дитя мое?
– Этот крестик – рядом. Он – на Леде Нежиной. На Ольге Снежко. Она тут… Она не лучше вас, Эдит! Потому… потому, что такая же хорошая, как и вы. Только не такая сильная, как вы…
Глава двадцать четвертая
Что осталось «за кадром» разговора и о чем узнал автор от Стефки несколько лет спустя…
«Я сказала все это и… расплакалась. Наверное, дало себя знать напряжение последних месяцев. Но почему я?! Скорее всего это была некая защитная реакция: боялась, что от моего сообщения Эдит хватит удар, и приняла его на себя вот таким отвлекающим маневром. Но на самом деле я плакала от жалости, от того, что мир так несовершенен, а время никогда не поворачивается вспять. Я плакала, склонившись над своими коленями, а Эдит тихо гладила меня по голове. Гладила. Пока я не почувствовала, что плакать под этой легкой рукой в тонких голубых прожилках так… приятно и спокойно. Это было чувство, немного похожее на то, когда в тебе раскалывается «орешек». Может быть, это был следующий этап моего прозрения? Взросления? Усовершенствования?.. Не знаю, как это можно назвать…
А еще мне было страшно посмотреть на Эдит. Я думала о том, что увижу на ее лице. Удивление? Боль? Гнев?
Когда я подняла голову, то увидела, что…
– Вы… смеетесь?!!
– Вот видишь, девочка, оказывается, старость – это еще не конец. Ты сказала – Леда? Она здесь? И мы каждое утро едим одну и ту же кашу?! Господи, что за ирония судьбы! Вот настоящая находка для сценаристов. Театр! Господи… Михаил был прав: где-то там, на лунной дорожке, мы все встретимся – Пилат и Иисус, Мастер и Маргарита. Но все это – высокая поэзия. Встречаются там и намного мизерные существа – такие, как Леда и Эдит, обыкновенные смертные, не придуманные никаким мастером…
– Но вы можете встретиться сейчас!
– А нужно ли?.. Я должна подумать. Мне уже совершенно не хочется выцарапать ей глаза или испортить прическу – все это суета сует! – улыбнулась Эдит. – Но не волнуйся, я буду думать недолго. У меня нет времени на долгие размышления. Хотя нет! У меня уйма времени – целая вечность впереди. И не хлюпай носом – я этого не переношу! Лучше помоги мне перейти на кровать!
Я осторожно взяла актрису под руку. Кресло качнулось и заскрипело. Я оглянулась, и в это мгновение в моей памяти навсегда запечатлелась картина: светлое широкое окно без занавесок, стекло, покрытое тонкой вязью инея, за которой причудливо вырисовываются заснеженные деревья, и на этом совершенно белом полотне – старое почерневшее кресло. В это мгновение сердце мое сжалось, и я постаралась поскорее «сморгнуть» эту картинку с глаз. Но уже знала: она – во мне. И я уже никогда ее не забуду. Так бывает… Незначительные на первый взгляд детали, которые неожиданно вырываются из сиюминутного контекста, словно выхваченные из темноты фонариком, со временем приобретают особое значение, они становятся значительнее, чем какое-нибудь важное событие. Актриса впервые при мне оставила свое кресло…
Ознакомительная версия.
