Ознакомительная версия.
Оставался невозмутимым только один человека – пани Полина. Стефка не могла уговорить ее выйти на приближающуюся вечеринку в холл.
– Зачем? Мне это ни к чему. Не хочу оставлять своего «плевка в вечность», как говорила Раневская, – усмехнулась она. – Но если ты хочешь сделать мне приятное – после всего этого действа выведешь меня в парк, как обещала. Хочу пройтись по снегу…
Глава двадцать шестая
Вечеринка в Доме для одиноких актеров театра и кино. Два креста на голубом снегу
Стефка стояла у въезда в Дом и время от времени посматривала то на часы, то на освещенные окна. Она знала, что Эд приедет вовремя, после девяти, как и было назначено, но все равно волновалась – как настоящий режиссер перед премьерой.
В зале вокруг елки были расставлены столы и пока что шла «торжественная часть». Она была такой же, как и в прошлом, и в позапрошлом году – «агитбригада» актеров, собранная из разных театров, приехала поздравить «старшее поколение».
Стефка прекрасно понимала, с каким настроением они сюда ехали, чтобы прочитать поздравления от руководства, показать несколько концертных номеров, отбарабанить пару новогодних стихотворений и с чувством исполненного долга вернуться в столицу, весело обговаривая по дороге «этих смешных старперов».
На этот раз Директор расстарался, и в двух микроавтобусах привезли «звезд» нового телесериала. Они по очереди выходили на середину зала, звонкими голосами рассказывали о съемках и старались не смотреть на сидящих за столиками стариков. А кому охота видеть перед собой изъеденную молью шубу?! Даже если эта шуба некогда сводила с ума полстолицы!
Стефка вышла как раз на том моменте, когда молодая актриса начала декламировать монолог монтажницы Вали из спектакля «Высота». Публика слушала внимательно и даже придирчиво…
– А как поживает ваша мама? – в конце выступления вдруг спросила со своего места Ляля Брониславовна. Молодая женщина растерялась, с ее лица сошел профессиональный артистический «оскал», демонстрируя все тридцать два зуба.
– Мама?.. Мама болеет, – сказала она, с любопытством оглядывая маленькую рыжую даму в забавных кудряшках. – А вы знаете мою маму?
Ляля Брониславовна окинула зал таким взглядом, будто призывала всех в свидетели того, что она вполне могла бы знать саму королеву Викторию!
– И маму, и папу, и бабушку! У вас же театральная династия. Кто же ее не знает?!
– Бабушки и отца уже нет…
– Ах, какая жалость! Бабушка ваша была так хороша в «Трех сестрах», ее даже сравнивали с Марией Ермоловой!
– Правда? – удивляется актриса.
Довольная произведенным впечатлением, Ляля Брониславовна взмахивает перед ней своей черной бархатной шалью, расшитой стеклярусом:
– А это, кстати, ее подарок. Да, да. Мы когда-то поменялись: я ей роль свою отдала, потому что тогда заболела, а она меня вот этой накидочкой отблагодарила.
Актриса приближается к столику, и Ляля Брониславовна делает еще один королевский жест – набрасывает шаль ей на плечи:
– Бери, это принадлежит тебе! Бабушка была бы очень рада…
Актриса берет шаль, бережно сжимает в руках, гладит, подносит к лицу, погружается в запах – шаль слегка попахивает плесенью, чем-то горьковатым и в то же время сладким, пряным, чем-то забытым и таким родным…
Актриса садится за столик, а Ляля Брониславовна вскакивает, бежит к себе в комнату и возвращается с объемистым фолиантом в руках. В нем – пожелтевшие фотографии, афишки, программки и вырезки из газет. Обе с интересом склоняются над альбомом.
Павел Петрович с Серафимой Николаевной пригревают за своим столом кудрявого красавчика с капризно вывернутыми губами – того самого, который «теперь ездит на белом “мерседесе”». Он благодарит за «выбитую» Павлом Петровичем жилплощадь и уважительно целует ручки Серафиме Николаевне, обещает покатать на машине…
С Альфреда Викторовича можно писать картину «Ленин и дети»: окруженный молодыми коллегами, он фонтанирует афоризмами, излучает юмор, напевает отрывки из арий и время от времени, забыв, где находится, требует принести карты для преферанса и графин водки «со слезой».
Ольга Яковлевна Снежко – она вся в белом – гордо улыбается и ревниво разглядывает наряды молодых актрис. Актрисы млеют и перешептываются: это та самая Леда Нежина, звезда и примадонна. Таких уже нет! Рядом с Ольгой Яковлевной – свободное место, но на столе – два бокала с шампанским…
В центре зала раскинула ветви елка. Под ней на маленьком стульчике сидит Заведующий культмассовым сектором и тихо наигрывает мелодию Леграна из «Мужчины и Женщины»…
А у ворот стоит одинокая Стефка и… создает в своем воображении всю эту несуществующую идиллию…
…На темной трассе сверкнули фары. Машина ехала бесшумно. Казалось, что из тишины и ночи выплывают два зрачка, приближаются, увеличиваются и тревожно смотрят на маленькую черную фигурку, которая отважно шагнула на середину дороги. Автомобиль затормозил на расстоянии протянутой руки.
– А если бы это был не я?!!
– Но ведь это – ты!
– Господи, ты совсем замерзла. Руки ледяные… Садись скорее, доедем до порога…
– Нет, не будем портить снег. Смотри, как замело. Поставь машину тут, у ворот. У нас еще есть время. И мне совсем не холодно!
Они пошли по тропинке, ведущей к Дому. Она была узкой, плохо расчищенной, зато по обеим ее сторонам возвышались снеговые горы, а дальше, за ними, там, где росли деревья, снег был первозданным. На нем ровными прямоугольниками лежали голубоватые тени освещенных окон. Стефка подумала, что именно за этими нереальными окнами и происходит то, что она представляла несколько минут назад – жизнь из другого измерения. Она взяла Эда за руку и повела по снежным завалам, туда, где были эти окна на снегу. Не сговариваясь и держась за руки, они осторожно, чтобы не смять снег, легли навзничь, раскинув руки. Два креста на фосфоресцирующей снежной поверхности. Деревья над ними переплетались своими длинными пальцами, закольцовывая простор и образуя ажурный купол. Между ветвями висели звезды. «Это небо похоже на живот изнутри, а мы – зародыши, – подумала Стефка. – Мы не знаем, что ждет нас в будущем, и поэтому держимся за прошлое, потому что оно уже прочитано и понятно…»
– Не плачь… – сказал он.
И услышал в ответ отчаянное:
– К черту!
…Двор осветился. Двери Дома распахнулись, выпуская гостей. Директор в одной сорочке вышел на порог, провожая делегацию. Стефка видела, что он все время кланяется, как китайский болванчик. Не хватало только молитвенно сложенных ладоней!
«Агитбригада» бодро прошагала тропинкой мимо Стефки и Эда, притаившихся за снежной грядой. В их сторону полетел окурок, и Стефка зажала ладонью рот, чтобы не рассмеятся.
– Слава богу, отбыли… – сказал мужской голос.
– А мне их жаль… – откликнулся женский.
– Ха-ха! Да это же пауки в банке!
– А мы что, разве лучше, Димочка?
– О! А мы вообще акулы шоу-бизнеса! Ням-ням! Поехали ко мне водку пить! В этой богадельне не наливают!
Все засмеялись.
Захлопали дверцы машин. Зашелестели шины…
– Пора! – сказала Стефка, отряхивая снег. – Официоз закончился. Начинается вторая серия!
«Увядшие цветы выбрасывают»
Я очень люблю момент, когда вставляю ключ в замочную скважину. Мне приятно осознавать, что у меня есть дом и что он принадлежит только мне. Я переехала в пригород, хотя уже два года не работаю в Доме для одиноких актеров театра и кино. Но я захожу туда каждый день. Чтобы принести свежее яйцо Альфреду Викторовичу, чтобы посидеть и поболтать с «молодоженами» – Павлом Петровичем и Серафимой Николаевной и в сто первый раз полистать альбом с Лялей Брониславовной…
В город я выезжаю нечасто, хотя недавно получила права. Мне нравится жить тут, посреди тишины и деревьев, в собственном доме. Правда, он слишком мал для такого громкого названия – «дом»: кухня и комната. Но кухня не похожа на обычную: плита отгорожена раздвижной деревянной перегородкой, в центре – круглый стол на гнутых медных ножках со стеклянной поверхностью, вокруг него – кресла. Кухня очень большая. На столе – компьютер, бумаги, газеты. Если приходят гости, все это убирается. Я расстилаю ярко-зеленую скатерть, ставлю такого же цвета чайник и чашки. На стене в кухне висят картины, иконы, фотографии… Тут мне уютно. В комнате на стенах тканые гуцульские коврики с геометрическими узорами – черными, алыми, желтыми. Я люблю геометрию. Хотя в школе по этому скучному предмету мне еле-еле натягивали «тройку».
Теперь я знаю, что через точные науки можно прийти к самому неожиданному, да что там – к чему угодно…
Ознакомительная версия.
