Когда игра прекращается, мы с Рикардо сидим на скамейке. Я ему предлагаю немножко потренироваться с мячом – наверняка у меня в подвале один найдется.
Рикардо отдувается, раскраснелся, старается отдышаться, копаясь в своем пакете с едой.
– Хочешь устроить пикник? – спрашиваю я.
– А давай ты будешь есть это, а я – из «Макдоналдса»? Моя тетя отлично готовит, но я же это ем каждый день.
Он протягивает мне что-то вроде эмпанады. Она начинена говядиной, луком, пряностями, которые мне трудно назвать. И хотя остыла до комнатной температуры, на вкус просто восхитительна.
– Ладно, – говорю я. – Поменяемся, но что тебе взять?
– Двойной чизбургер, большой пакет картошки и молочный шейк? – предлагает он.
– Чизбургер, маленькую картошку и без шейка.
– Ладно, – бурчит он расстроенно.
Мы идем в «Макдоналдс», потом в кино – там что-то в три-дэ для детей, и когда мне удается приспособиться к очкам и перестает тошнить, это оказывается здорово. Рикардо все время смеется своим забавным странным смехом, которым меня покорил, и лупит меня по руке, когда ему что-то нравится.
– У меня есть одно дело. Ты любишь ходить в хозяйственные магазины?
– Еще бы.
К бачку на втором этаже нужна новая ручка. Я ее нахожу, потом вижу, что мальчик рыскает по магазину. Через пару пролетов от него я смотрю, как он перебирает содержимое тех или иных коробок, потом копается в карманах. Первая мысль – что он что-то тащит из магазина, потом замечаю, что он пересчитывает мелочь.
– Сколько у тебя есть? – спрашиваю я, подходя ближе.
– Два доллара шестьдесят семь центов.
– А сколько тебе нужно?
– Два доллара девяносто девять центов.
– Плюс налог, – говорю я. – И что ты хочешь?
Рикардо показывает на зеленый фонарик в форме лягушки, который квакает, если нажать. Я даю ему доллар.
Довольно пожилой мужчина, бродящий меж гаек и болтов, говорит мне:
– Симпатичный мальчик.
– Хороший парень, – улыбаюсь я.
И тут он наклоняется и спрашивает Рикардо в упор:
– А где твой второй папа?
Рикардо не понимает.
– Вы что себе позволяете? – спрашиваю я, рефлекторно кидаясь на защиту Рикардо.
– Извините, не хотел обидеть. Просто решил, что вы из семьи с двумя папами. Обычно белых детишек разбирают гетеро-семьи, а геи получают остаток.
Я припираю этого типа к шкафу.
– Вы понятия не имеете, о чем сейчас говорите. Ни малейшего!
У меня в животе свернулся жгучий ком, и больше всего на свете мне хочется дать этому типу в нос. Никогда в жизни никого не бил в лицо, но сейчас, кажется, идеальный для этого момент.
– Мой отец погиб, – говорит перепуганный Рикардо.
Сообразив, что мое поведение пугает Рикардо, я отпускаю наглого мужика.
– Недоумок! – говорит он, стряхивая меня.
Я ему показываю палец – и этого тоже сто лет не делал. Хмырь с отвращением уходит.
– А что это значит? – Рикардо повторяет жест.
– Пожалуйста, больше так не делай, – быстро говорю я.
– Но ты же сделал только что?
– Да, но этого делать не следовало. От такого может быть масса неприятностей.
Мы идем на кассу, и я, пока кассирша сканирует покупки, беру пару световых палочек из коробки возле кассы – такого типа, как возят в бардачке автомобиля на аварийный случай. Одну покупаю себе, другую мальчику – сбросить нервную энергию.
– Так что это на самом деле значит? – спрашивает Рикардо, когда мы выходим.
– Что?
– Вот то, что я не должен больше делать.
– Это значит, что человек сильно раздосадован.
– А я думал, это вроде языка глухонемых или старой индейской азбуки жестов, – говорит он.
На улице я достаю световые палочки, они вспыхивают в свете гаснущего дня, как сабли инопланетян.
– Класс, – говорит Рикардо.
Я ему даю одну, мы изображаем дуэль, и нам весело. Я уже так не играл… да никогда я так не играл.
Потом, уже отвозя его домой, я говорю:
– Послушай, ты извини меня за то, что там в магазине было.
Рикардо пожимает плечами:
– Нормально. Ты за меня заступился.
И он меня обнимает – ну, может, в телевизоре видел, как мальчик обнимает взрослого, или как будто это сцена из «Два с половиной человека», простроченная грубым закадровым смехом.
– Давай еще раз так погуляем, и поскорее, – говорит он с жаром.
В тот же вечер в поисках уж не помню чего я забираюсь в подвал. Он похож на созданное многими поколениями хранилище всякого барахла, лыж, клюшек для гольфа, теннисных ракеток, садовых распылителей, ящиков со стеклянными банками, и наверняка добрая половина всего этого оставлена прежними владельцами, а Джордж и Джейн оставили все это реликтами прошлой эпохи.
Я решаю все это выбросить.
Через четыре часа, вытащив к дороге четыре огромных зеленых пластиковых мешка и переполненный синий мусорный ящик, я чувствую себя так, будто вычистил конюшню. Должен же был кто-то это сделать.
Зачем Джорджу четыре комплекта клюшек? Зачем такое изобилие теннисных ракеток и таких длинных лыж, таких старых креплений и ботинок? И все это покрыто какой-то коркой, может, даже ядовитой.
Закончив и исполнясь ощущения хозяйственной добродетели, я грею себе в микроволновке поздний ужин и звоню Нейту.
– Как погуляли с Рикардо? – спрашивает он.
– Отлично. Я его случайно научил средний палец показывать.
– Случайно?
Я рассказываю, и Нейт говорит:
– Похоже, ты хорошо начал.
– В общем и целом, думаю, это не очень серьезная ошибка. – Я замолкаю. – Никогда не знаю, что тебе рассказывать, а что нет – про твоего отца.
– Ага, – отвечает Нейт, при этом не давая мне зацепок. – Тут трудно решить.
– Место, где его сейчас держат, закрывается.
– А что это за место?
– Лечебное учреждение, – отвечаю я за неимением лучшего термина.
– А хочешь знать, что он со мной делал? – спрашивает Нейт. – Он меня переворачивал вниз головой и мною размахивал. Это было весело и страшно. Иногда он меня обо что-нибудь стукал: о стенку, о стол, о стул. Не знаю, то ли он так увлекался, то ли нарочно, но трудно было отличить. Могло быть иначе, будь я другой. Которому бы больше нравилось.
– Или меньше, – говорю я. – А получается, что для тебя это было неплохое развлечение. Зачем соглашаться на то, что тебе не нравится? Ты же мог сказать, что боишься, или по любой другой причине не хочешь.
– Всегда мне казалось, будто он хочет, чтобы я был не таким, как есть. Он меня считал размазней. – Нейт замолкает. – Ты что, ешь сейчас, пока мы разговариваем?
– Ага, прости. Проголодался, почему-то вместе с Рикардо не поел. Хотел подать пример умеренности, а потом, когда домой приехал, повело меня подвал разбирать и чистить. Уж сколько там дряни было всякой.
Нейт вдруг затихает. Нет, становится очень серьезным.
– Какой, например?
– Лыжи, теннисные ракетки, коробки старых стеклянных банок…
– Мои биологические эксперименты по выработке антибиотиков из выращенных дома источников – имбирь, хрен, горчица и настурция? Я за них приз получил.
– Да нет, вряд ли, – отвечаю я, с тревогой вспомнив, что в каких-то банках была земля и что-то там росло… но я думал, это просто плесень. – Просто куча мусора, старые отцовские клюшки для гольфа.
– А мои?
– Которые твои? – спрашиваю я, не скрывая тревоги.
– Мои в клетчатой сумке на колесах, и у меня есть еще комплект с синими вязаными рукоятками.
– Ты знаешь, – говорю я с запинкой, отлично зная, что они в сумке у края тротуара, – я сейчас посмотрю. Проверю еще раз для верности.
– Черт тебя побери, ты можешь хоть куда-нибудь не лезть? Тебе всюду надо лапы сунуть? Это не твое, это мой дом, я в нем живу. Ты хочешь, чтобы у меня дома не было, чтобы мне деваться было некуда?
– Нейт, – рискую я вставить слово, пытаясь как-то что-то загладить, – Нейт…
– Нет уж. Я так, блин, спокоен был, так офигительно достойно себя вел, что у тебя, кажется, сложилось ложное впечатление. Ты трахал мою мать, мой отец убил ее, и теперь ты – мой опекун? Я по этой дорожке не пойду. Не стану таким, как вы. И не дам тебе меня за собой потащить.
Он вешает трубку.
Я стою, совершенно растерянный. Во-первых, он прав. Во-вторых, удивительно, что такое не произошло раньше.
Я бегу к тротуару, забираю его клюшки для гольфа и все, что выглядит более или менее пригодным, а потом «восстанавливаю» обстановку подвала как можно более рациональным способом.
Часа через два приходит мейл от Нейта.
«Прошу прощения. Мне один парень дал свое лекарство, сказал, что поможет сосредоточиться, и оно, кажется, дало такую неприятную реакцию.
P.S. Тебе могут из школы позвонить по поводу сломанной парты, но я тебе честно скажу, это произошло случайно: она давно готова была развалиться, еще с прошлого года, когда дубина Билли на нее приземлился в попытке полетать».
Я отвечаю:
«Все в порядке, ты был прав. Твои клюшки и все прочее в целости и сохранности на местах».
