Ознакомительная версия.
— Чудодей — это вряд ли. А вот чудотворец — пожалуй. А что? Трифон Усынин — славянский чудотворец.
— А как же ваша тюркская 96-я часть крови? Помнится, вы про нее говорили…
— Ну, значит — славяно-тюркский чудотворец!
— Ну ладно, вы тут самоназваниями потешайтесь, а я с Лукичом всерьез поговорю. Он кучу денег думает вам отвалить, а вы тут белибердой занялись…
— Поговорите, поговорите… Но учтите: на сборы у вас — чуть больше трех суток!
* * *
Я поскакал в гостиницу к Савве. Не плакаться — потолковать по душам! Если Лукич меня действительно наследником считает, то мог бы и получше наши с ним денежки пристроить, а не кидать их зря на ветер!
Рассказав об идиотском предложении Трифона, я облегченно вздохнул.
— Да, Тима, да, малышок, — зарокотал радостно Савва. — Я в курсе. Эдмундыч! Подай-ка нам «Ригла»! В курсе и, девять семь, одобряю.
Я так и сел.
— Понимаешь? Никому я не могу такое дело доверить. А ведь я его, этот переход, считай, купил. Вот ты к нему, к переходу, и подготовься… Может, это… Может, эфир тебя еще и не примет.
Я был поражен Саввиной бесчеловечностью и жестокостью. Это ведь не в космос на три дня туристом! Это, как я понял из недомолвок Трифона, — навсегда, без возврата! Или с возвратом в виде каких-то там грез и снов!
Сраженный наповал, я так полчаса с открытым ртом и просидел. Савва ходил вокруг меня и что-то без передыху говорил. Я его не слушал. Одна-единственная мысль сверлила мозг:
«Все смешки, смешочки, а теперь — р-раз! — и нет на земле Тимы-туземца, нет лучшего российского литературного негра. Теперь где-то там, в недоказуемом пространстве, он ручками-ножками болтать будет! Тима я, Тима! Тима, Тима я…»
С горя выпил полный бокал «Ригла». Но тут же сходил в туалет, все выблевал и, удивившись своему, ставшему чужим голосу, крикнул:
— Эдмундыч! Водки! А вы, Савва Лукич… Вы не пернач… Вы коршун-стервятник!
Словом, через час, пьяный и навсегда отравленный жизнью, я Савву покинул. Хмель, впрочем, скоро из меня выветрился. Именно тогда, когда я понял, что теряю сразу и жену, и отца. Захотелось всех послать куда подальше и вернуться в Москву, в коммуналку на улицу Сайкина.
Но вместо этого — уже ночью — я снова поехал к Трифону.
Трифон возился с карманным теслометром.
— Как же мне б-быть? — спросил я его, запинаясь.
— Как, как. Готовиться тщательней. Жизнь свою припоминать. И весу чуть сбавьте! Ишь, жирку нарастили. Осталось, — Трифон глянул на часы, — ровно 75 часов. В шесть утра в четверг жду вас здесь.
— С вещами? — попытался сострить я.
— Вещи не нужны, для семи-восьми дней подготовки к переходу у нас на загородной базе все есть.
— Что-то не верится… Ш-шарлатанством попахивает. За несколько дней подготовиться к такому делу! Вы сектант, Трифон Петрович! Заманите на базу и там сожжете или под лед спустите!
— Ничего я не сектант. И сжигать вас никто не собирается. Очень надо, — Трифон отложил теслометр. — Да вы, Тимофей Савельич, вижу, даром у нас в «Ромэфире» штаны протирали! Еще раз объясняю: у некоторых людей, кроме обычного, присутствует еще одно тело. Не душа, ее трогать сейчас не будем, — а тело! Эфирное! Три составляющих в достойном человеке: тело обычное, тело эфирное и душа. А дух — тот над всем парит и веет…
— И что из всего этого выходит?
— А то! Человек достойный вырабатывает за время жизни на земле второе, эфирное тело. Вырабатывает — не совсем верно сказано. Доформировывает, скажем так. Потому что возможность взращивания тела эфирного изначально в человеке и высших животных заложена. И вот если вы, или я, или Савва Лукич такое тело в себе доформировали — тогда будет чему с мировой эфиросферой соединяться. Так что несколько дней на загородной базе — просто проверка ваших, моих или еще чьих-то кондиций!
— Вы м-мне про это не говорили. И сейчас, сдается, врете!
— Тогда — рано было. Теперь — самое время. Кстати, движение к созданию второго эфирного тела — это и есть новое российское понимание мирового эволюционного процесса. Вернее, может таким пониманием стать!
* * *
О ветер-ветрило! Ветер ума, ветер высших взлетов и откровений, — куда ты пропал?..
Я внезапно перестал слышать ветер. Странное равнодушие вдруг овладело мной. То уходя, то возвращаясь, оно наплывало на меня мороком и суховатым, правда не слишком режущим глаза, туманом.
От полного безветрия ума и равнодушия к уходящей жизни стал звонить я в Москву. Звонил кому попало: хвастал, что нашел непыльную и денежную работенку. Сдуру набрал даже Рогволденка. Но тот не ответил.
Позвонил я и к себе на квартиру. Узнал совершенно не нужные мне новости. Равнодушно обдумал их.
«Может, я уже стал другим, наполовину эфирным? Половина — какая была, а другая — эфирная? — соблазнял я себя вопросами. — Может, ничего вокруг меня уже и нет? А то, что вижу, мне только чудится?»
Но Ниточка — она была. Я ощупывал ее тесней и тесней, трогал щекой и лизал языком милый отросток, свисавший вместо правой руки…
Ниточка вроде ни о чем не догадывалась.
Чтобы отвлечься от ожиданий великого перехода, стал я записывать в столбик действующих лиц этой истории, давая им краткие характеристики.
Столбик получился любопытный и на час-другой отвлек меня от едких мыслей. Вот кто в столбике этом значился.
Савва урывай алтынник — русский пернач и капитал-разведчик.
Тима-туземец — простофиля с острым затылком.
Трифон — славянский чудотворец.
Ниточка с иголочкой.
Рома «сделай милость», человек будущего.
Сине-пипочный Рогволденок, по прозванью Сивкин-Буркин.
Австрияк Австриякович Сухо-Дроссель — бухгалтер-фантазер.
Пенкрат и Лизка — тень их горбатая близко.
Леля Ховалина — скандальный ротик.
Супруга полиции — толстый зад, плоский животик.
Столбов — стоит десятка ученых лбов…
Бывший дирижер Бабалыха — созидатель народного лиха…
Устав поигрывать столбцом-списком, я снова и вполне равнодушно стал узнавать о вещах посторонних.
Среди прочего узнал, что случилось в трактире «Маршал Стукачевский».
А случилось там вот что: был объявлен внутренний конкурс на самую красивую подставу года. Конкурс выиграл сикофант Кинг. И тут же получил немалый куш — миллион баксов. Сразу после получения денег Кинг продал всю подноготную этого дела трем бульварным журналюгам. Все трое — каждый в своей газетенке — подноготную опубликовали. А Кинг уехал в Республику Конго читать лекции по истории российского стукачества и осваивать мигом купленный нефтеносный участок.
Псы демоса негодовали! Слуги кратоса были оскорблены!
Решили добиваться справедливости в суде. Подали иск — и впервые в своей новейшей истории дело о клевете и возвращении миллиона баксов проиграли.
— Чья бы корова мычала, а ваша молчала, — сказал судья Ломтиков представителю сиков Префу. — Уели вас — и поделом. А клеветы газетной тут никакой нет. Вот он, «Кодекс сикофанта и шантажиста», — ваш коллега представил. Тут первым пунктом записано: «Шантажируй, где можешь. Обманывай — всех и всегда». И другие ваши преступные намерения в «Кодексе» отображены. Так что уносите ноги, пока целы…
Сикофанты и сутяги были посрамлены: над ними смеялись все, кому не лень. Посещаемость трактира резко пала. «Маршал Стукачевский» оказался на грани закрытия. Но сикофанты не сдавались, они задумали новую, еще не известную жителям России подставу. Что за подстава — загодя узнать никто не мог… А пока суд да дело, хозяева решили подвергнуть «Стукачевского» полнейшей перестройке.
* * *
Плохи дела были и у Рогволденка. Узнал про это стороной, случайно. Сообщение впервые за последние часы принесло краткую, булькнувшую в горле радость.
С Рогволденком было вот как: его внезапно поперли из всех секретариатов всех союзов писателей. И жена, ко всему, от него отказалась. Новую повесть, из жизни занявшихся промышленным животноводством лимоновцев, завернули во всех издательствах, даже откровенно фашистских.
— Не ощущаем былой напруги, Рогволд Арнольдович! Подберите другую темку. Ну хотя б раскатайте нам поэму в прозе «Битва с коррупцией», или еще что-нибудь этакое, производственное. Вмиг тиснем!
— Это же новый совок! — кричал, по слухам, разгневанный Рогволденок.
— Так, желанный вы наш! К совку-то вы всегда и склонялись. Язычком своим совок лизали и вылизывали! Ну а сейчас — новый совок, и теперь уже для нас широко его лизните!..
Только я один знал, в чем причина неудач бывшего моего патрона. Меня-то под рукой у Рогволденка и не было! Гиви — уехал в Грузию. А какой-то маловразумительный лит-туземец по фамилии Зимогляд поднять сложную производственно-лимоновскую тему, конечно, не мог!
Ознакомительная версия.
